Равновесие крови - Даша Игоревна Пар

черноты, то ронял их, и они либо возвращались под кожу, либо взлетали вверх к туче, либо оставались на поверхности, растекаясь по постели. Мирта кричала от каждой попытки. Сначала громко, очень громко, но потом все тише и тише. Ее ломало от боли, так что Нику приходилось удерживать девушку на месте, но и это теряло смысл: иссякли силы, исчезала воля к борьбе.

– Мы теряем ее! – прохрипел Никлос, сплевывая кровь на пол. – Томар, давай вместе, как говорили!

– Это опасно, ее разорвет на куски! – затряс головой Томар, обрывая очередной речитатив. – В таком виде показать ее родным?! Пусть лучше своей смертью умрет, чем такое…

– А если получится? – заупрямился Ник. – Надо попытаться!

И колдун, напряженно замерев на месте, все-таки медленно кивнул, соглашаясь. Ник поднял голову и уставился на меня:

– Сэл, уходи. Ты ничем не можешь помочь, а видеть такое… не стоит.

– Я остаюсь.

– Сэл…

– Я остаюсь! – крикнула я, и на крик из-под кожи вновь выполз ариус.

– Морвиус тебя подери, Сэл! – взъярился Ник, но остался на месте. Переглянувшись с Томаром, они синхронно наклонились над Миртой, и король сдернул с девушки одеяло, накрыл руками грудь и живот, тогда как Томар – шею и голову.

Колдун запел новое заклинание, от которого под его руками возникло серое подобие нориуса, тогда как Никлос выпустил плотный дым, медленно обвивающий руки и ноги девушки в чернильный кокон.

От их действий забеспокоился ариус, а туча под потолком задрожала, будто от страха.

– Я должна что-то сделать, – пробормотала я, лихорадочно думая над тем, что вижу. Подсказка была такой откровенной, но я не знала, как ею воспользоваться.

Тем временем от совместных действий короля и Томара Мирта пришла в себя, зашевелилась, пробуждаясь от смутной темной дремы. И закричала. Да с такой болью, что крик оборвался надсадным хрипом. Тело заходило ходуном под руками мужчин, и там, где расходилась тьма, виднелись вены, выпирающие из-под кожи. Они прорывали ее будто перезрелый фрукт, сочась кровью и темной слизью.

– Нет, так нельзя, вы убиваете ее! – закричала я вновь, срываясь с места и падая прямо на короля, сбивая его руки с тела девушки.

Ариус соприкоснулся со слизью Черной пьетты.

И закричала тьма. Заголосила, завопила со всех сторон. Туча под потолком ринулась прямо на меня, но столкнулась со щитом нориуса и не смогла прорваться. А там, где ариус касался тела Мирты, бесследно исчезала слизь, дым шипел и шкворчал, будто вода, попавшая в кипящее масло. Все ускорилось, замельтешило, зарябило в глазах.

Я бы и хотела остановиться, но не могла сопротивляться, не могла контролировать ариус, не могла управлять тем, что он делал. А он покидал меня. Действовал как сода, столкнувшаяся с уксусом, – обезвреживал заразу, но не мог остановиться. И больно становилось уже мне.

Сначала я терпела. Пока был разум, пока видела, что от ариуса Мирте буквально на глазах становится легче. Я видела, с какой надеждой смотрит Ник. Как поддерживает девушку Томар, помогая ариусу проникать в каждую зараженную клеточку тела драконицы.

Я держалась изо всех сил, но боль стала невыносимой. Будто из меня жилы тянут, а вместе с ними вытягиваются и внутренние органы. Вот какая эта была боль. Агония. И я застонала. Сначала неслышно, упрямо сжимая губы и зубы, и кулаки, сжимая глаза до щелочек. Но больше не могла терпеть.

И соскользнула на пол. Я видела, как из меня продолжает вылезать ариус. Чувствовала, как поднял мою голову Ник, кладя к себе на колени, что-то пытаясь сказать, но я уже ничего не слышала. Последнее, что увидела: черную тучу сжимает нориус, выволакивая сквозь открытые окна наружу. Последнее, что почувствовала: руки короля на своем лице. Теплое присутствие тьмы, которая аккуратно вталкивала в меня ариус. Последнее, что услышала:

– Держись, малышка! Не уходи, слышишь? – голос Артана, и его присутствие внутри меня, которое стянуло боль в одну точку, и я уплыла.

* * *

В детстве я считала себя папиной дочкой. Между нами всегда была какая-то связь, нечто особенное, чего не было ни с Калистой, ни с Кристаном. Когда у папы было время, он брал меня на рыбалку, и мы отправлялись в удаленную часть нашей долины к Арийскому озеру, находящемуся на границе с эльфами. На побережье была выстроена маленькая рыбацкая хижина, в которой мы ночевали, чтобы на рассвете спустить на воду лодочку и выйти на середину озера.

Мы могли часами рыбачить, не проронив ни слова, наслаждаясь тем, как с утренней зорькой над водой стелется туман, ходят по поверхности водомерки, в отдалении квакают лягушки и чирикают утренние птицы. А наловив рыбы, отец разводил на берегу костер, пока я разделывала и чистила тушки, натирая их солью, специями и приправой. Вместе с припасенной заранее картошкой получалось необычайно вкусно. После отец рассказывал о своем детстве, как он плохо ладил с родными, как часто сбегал из дома и из академии, как устроился на рыболовное судно обычным матросом, чтобы посмотреть мир и увидеть Заокеанские государства. Как наперекор желанию семьи женился на Алисте, и как же здорово, что появились мы.

Папа учил меня отстаивать свое мнение, объяснял, как важно думать головой и быть собой. Мне нравилась наша близость, но я не знала, почему ее не было с братом и сестрой. Почему отец словно сознательно выделял меня из своих детей.

После рассказов матери о том, что он сделал, становится ясно – он знал, какой я буду. Возможно, виной тому эльфы. А папа хотел привить мне чувство исключительности, особенности, привычку быть не такой, как все. Ведь кроме рыбалки, мы ходили и на охоту, он показывал, как ставить силки, как подстрелить оленя и разделать тушу.

Думаю, именно эта дозволенность сделала меня той, кто я есть. И думаю, что только уроки отца помогут выжить, если когда-нибудь придется выживать.

* * *

Я погрузилась в глубокий, как океан, сон. Надо мной проплывали рыбы-голоса из реальности, подводные течения – прикосновения чужих рук, попытки накормить, обмыть, получше устроить в постели… Иногда я отмечала течение времени, но чаще просто дремала на дне, понимая, что нужно восстановить силы, прежде чем просыпаться.

Мой личный подводный мир постепенно заполоняли белесые пульсирующие нити-паутинки. И чем больше их становилось, тем легче было дышать. А на поверхности бушевали шторма.

– Ник, как ты мог вовлечь ее в такое?! Она же молодая невинная девушка, ей не пристало заниматься политикой. Ты говорил о защите, а сам нарисовал у нее на груди мишень! – разорялся Артан, и его злость красными