Дело всей жизни. Книга первая (СИ) - Громова Ульяна

— Вы считаете, что за аромо-, звуко- и цветотерапией будущее?

— Да, мы так считаем и уверенно двигаемся в этом направлении. Сейчас проводятся испытания ещё одной методики, тоже основанной на звуках и ароматах, и уже есть первые результаты.

— Можно ли заставить мозг забыть не только болезнь Альцгеймера?

— Конечно. Сейчас мы учим мозг забывать, что он болен раком.

— Это касается только болезней, связанных с мозгом?

— Все болезни ведут в мозг…

Масштаб бизнеса и — главное — личности Никиты открывался мне как тайный манускрипт майя: я думала, что смогла понять какие-то отдельные знаки, но они не складывались в связный текст, а каждый новый символ только вносил в мысли хаос. То, чем он занимался, было необычно, смело и ново. Никита решал личную проблему, и то, в какой области он это делал, поражало — медицина оказалась бессильна, и он много лет упорно ищет решение, исследуя биосенсорную систему человека.

Я отошла немного в сторону и наткнулась на Германа Соломата.

— Несси, значит… — он держал в руках два полных бокала с шампанским. — Угощайтесь. Урожай 1997 года, не вполне… — он окинул меня взглядом и закончил фразу: — …удачный.

Жаль, я не знала, в каком году родилась Наоми, хотя… Ник говорил, что она старше его на восемь лет.

— А как вам урожай 1976? — Конгрессмен прищурился, а я невинно хлопнула ресницами и добавила: — Мне сначала не очень, но всё же выдержанное вино оказалось весьма недурно.

— У нас совпадают вкусы, — усмехнулся мужчина.

— С кем? — поддела я его снова, вспомнив статью в «The Washington Post».

— Ну, например, с сыном, — прищурился он насмешливо, пристально глядя мне в глаза.

В памяти всплыла пикантная фотография голого собеседника, и это его в моих глазах очень… упростило. Поначалу отец Никиты всегда виделся мне хорошим человеком, раз вырастил такого сына, но потом я вспомнила, что не вырастил.

О, флаг Америки!

Плевать на сексуальный скандал — люди вольны делать в спальнях что и как хотят, но этот мужчина вызывал отторжение уже потому, что его отторгал собственный сын, его отторгала его же женщина! Я не должна так относиться к нему, это не моё дело, но он дал мне оценку «не вполне удачная», и это злило.

Я отпила шампанское.

— Уверена, это наследственное, — покрутила в руке бокал, наблюдая, как играет на свету айвори. — Говорят, детей теперь можно родить от нескольких родителей. Троих, если не ошибаюсь?

Его черты лица заострились от напряжения, скулы заходили ходуном, а кадык дёргался — Герман Соломат был в ярости, хлестал меня ядовитой плетью тяжёлого угрожающего взгляда.

— Я сломаю тебе «нос»… — процедил, наклонившись ко мне.

Я закатила глаза — они с Наоми репетировали угрозы, или люди действительно становятся настолько похожими спустя много лет совместной жизни?

— Займите очередь, сэр. И запомните — женщинам нужно уступать, — усмехнулась я и повернулась уйти.

Он схватил меня за локоть с любезной улыбкой саблезубого льва, но не ничего не сказал, а отпустил, погасив в глазах ледяной огонь.

— Несси… — Я вздрогнула, когда Никита оказался рядом и снова обнял меня за талию. — Надеюсь, я не помешал дружеской беседе? — сверкнул синей изморозью на отца.

— Нет, мы нашли общий язык, — улыбнулась я любимому.

— Пойдём, я провожу тебя за столик… — он отвёл меня от отца и наклонился к уху: — Со стороны показалось, что бились мангуст с удавом.

Я подавила вздох. Пришла на бал принца и заполучила во враги короля. Полезный в жизни навык, особенно для Золушки, мечтающей по красной дорожке пройти к алтарю с наследником престола.

— А ты? — спросила, опустив реплику Никиты о неравном поединке.

— А я присоединюсь очень скоро… Потерял тебя, когда вернулся… — в его утверждении был скрыт вопрос.

— Я спряталась в туалете и ходила босиком.

Он улыбнулся.

— Значит, тебе будет что вспомнить…

Дойдя до конца фойе, я обернулась. Наоми уже вышла из дамской комнаты и стояла рядом с Германом. Не удивилась бы, узнав, что она наблюдала за нашим с конгрессменом разговором. Но удивилась другому: не знай я, что произошло несколько минут назад и что творилось в её душе, никогда бы не поверила, что это возможно — она снова была безупречна и оттеняла, но не затмевала своего супруга, улыбалась и непринуждённо общалась с теми, кто подходил к ним, уверенно и открыто смотрела в объектив камеры очередного журналиста.

То, что она сказала мне, я осознала только сейчас. Не её слова, а выплеснутые эмоции и практически мгновенное перевоплощение от разбитой морально уставшей несчастливой женщины до леди высшего света стало убедительнее слов: быть женой мужчин с небосклона — тяжёлый труд.

Я наблюдала за ней и понимала, что учиться мне предстоит очень многому. В какой-то момент наши глаза встретились, и я увидела в её взгляде лишь холодное равнодушие.

Столик на двоих оказался на втором уровне ресторана в вип-зоне и напоминал ложу в театре. Никита оставил меня одну, свет приглушили, тихо заиграла музыка. Пока официант расставлял на столике закуски, я стояла и рассматривала сверху гостей, собиравшихся в зале. Никиту увидела в компании Проспера и Триши. Они что-то спокойно обсудили и разошлись за столики, а мой мужчина остался стоять. Наконец, все расселись, двери ресторана закрылись, и Никита взял микрофон.

— Как утверждает один мой друг, жизнь была бы невозможна без симбиоза возможностей природы и достижений техногенной цивилизации. Закатать планету в асфальт большого ума не надо, согласны? — По столикам прокатился смешок и выраженное разными способами согласие: кто поднял наполненный бокал, кто улыбнулся, кто кивнул… — Вот и я говорю — в Майами со всего света съезжаются туристы не для того, чтобы погулять по ровным дорогам, а покачаться в гамаке под пальмами, и в Нью-Йорке в Центральном парке мало кого увидишь на скамейках, а вот на траве порой ореху негде упасть — я-то знаю, о чём говорю, мне из окна видно, — улыбнулся Никита, и новая волна смеха, уже более раскованного и громкого, прошелестела по ресторану. — Знаете, я с детства мечтал оседлать дракона. Мне семь лет тогда было, я смотрел на пещеру в серой скале на другой стороне пропасти и думал: вот сейчас выползет шипастый, с длинным раздвоенным хвостом, и рявкнет так, что ущелье засыплет камнепад, и я смогу добраться до грота, украсть яйцо и вырастить своего дракона. Обязательно огненного — это я уже сегодня придумал… — Его снова поддержали смехом. Никита легко и просто разбил звенящую атмосферу официоза на мелкие осколки, словно осыпавшие наряды женщин, и теперь они сверкали бриллиантовым светом не холодно, а весело. — Сидел на траве с бутылочкой кедрового молока, слушал рёв горной реки и близкого водопада и мысленно строил каменный мост в мою Терабитию. Тогда я дал себе обещание, что обязательно оседлаю дракона…

— Ну и как, оседлал, Никита Германович? — раздался мужской весёлый голос.

— Хуже! — ошарашил мой мужчина. — Я заставил его нести яйца.

Ресторан взорвался хохотом. Кто-то выкрикнул:

— Куриные или змеиные?

— Золотые! — весело парировал Никита, и получил в ответ дружное:

— О-о-о!

Обстановка полностью расформализовалась, даже женщины расслабились.

— Жизнь, к сожалению, это не величина постоянная. Заметили, какой сегодня океан? — внимательно окинул взглядом гостей.

— Какой? — раздался голос рядом со мной.

— Такой же, как вчера, как был до Барака Обамы, Хилари Клинтон, Александрии Окасио-Кортес и прочих идиотов. Океан, к счастью, не меняется… А вот жизнь… — он дождался, пока стихнет эхо нового залпа смеха, и продолжил: — Жизнь — не постоянная величина, а контракт с двумя пунктами. Первый — ничего невозможного нет, второй: выполнил первый — бери выше. Тут без дракона не обойтись, — снова улыбнулся Никита и бросил взгляд на меня, чуть задержал его и снова заговорил: — Но своего дракона надо ещё и запечатлеть — это ещё Энн Маккефри сказала[40].