Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до "Трудно быть богом": черновики, рукописи, варианты. - Светлана Бондаренко

— Ура! Ура! — охотно откликнулось кафе, кто-то запел превосходным гулким басом: «Тяжелые громады звездолетов уносятся в Ничто…» — остальных слов разобрать было невозможно, все потонуло в невообразимом шуме, смехе, аплодисментах…

Кондратьев торопливо отхлебнул из стакана и снова уткнулся в тарелку. Селянка была превосходна.

Химик-технолог тоже ел селянку, одновременно рассказывая:

— С Д-космолетами мы уже через месяц будем иметь на Венере полмиллиона человек… Все оборудование и снаряжение…

Нужны свои заводы. Хватит! Сто лет живем там как собаки — носа не высунешь без спецкостюма. Давно пора!..

— Совершенно незачем было там жить, — сказала вдруг хирург Завадская.

— Как вы можете так говорить? — жалобно запищала оператор тяжелых систем. — Всегда вы так, Елена Владимировна… Вы ее не слушайте, — обратилась она к Кондратьеву. — Елена Владимировна всегда так, а на самом деле вовсе этого не думает…

— Нет, думаю. — Елена Владимировна поглядела на девушку. — И моя точка зрения известна Совету. Прекрасно можно было поставить там автоматические заводы и уйти оттуда.

— Уйти? — химик усмехнулся. — Еще чего!.. Нет уж, матушка Елена Владимировна, уйти…

Юноша произнес металлическим голосом:

— Куда ступила наша нога, оттуда мы не уйдем.

— Там слишком много наших могил, — крикнула девушка- оператор.

— В том-то и дело, — сказала Елена Владимировна. — А теперь и еще будут.

— На Земле тоже умирают, — возразил юноша. — Даже великие. Даже молодые! И если нужно умереть для того, чтобы после нас жили, любой из нас пойдет без колебаний на смерть.

Так всегда было и всегда будет!

«Эк его!» — подумал Кондратьев с восхищением.

— Мы не позволим вам умирать, — спокойно ответила Елена Владимировна.

 — Ах, да не в этом дело. — Девушка даже раскраснелась.—

Мы не об этом говорили. У вас, Елена Владимировна, так получилось, будто план «Венера» не нужен.

— Да, не нужен, — сказала просто Елена Владимировна.

— То есть как не нужен? — угрожающе спросил химик, отодвигая тарелку. — Нас там двадцать тысяч человек, мы даем Земле семнадцать процентов энергии, восемьдесят пять процентов редких металлов, и все живем как собаки. В оранжерею полежать на травке ходим по очереди. Голубого неба месяцами не видим…

— Так зачем же вы там торчите? — вмешался в разговор широкоплечий человек, сидевший за соседним столиком. — Обошлись бы как-нибудь без ваших процентов…

— У тебя не спросили, — ответствовал химик, не поворачивая головы.

Широкоплечий немедленно схватил свой стул и втиснулся между Кондратьевым и Еленой Владимировной.

— Не спросили?! — возмутился он. — Зря не спросили! — Он повернулся к Кондратьеву. — Я — шахтер Зегерс. Посудите сами, штурман Кондратьев. Мы десять лет роем шахту к центру Земли. Нас тоже десять тысяч. Теперь всё бросают на Венеру. У нас отбирают производственные мощности и просят помочь. Где же справедливость?

— А вы бы отказались, — посочувствовал штурман. На лицах праправнуков изобразилось замешательство, и Кондратьев понял, что наконец-то что-то ляпнул. На него смотрели так, словно он посоветовал шахтеру обокрасть детский сад.

— Так ведь на Венере тоже нужны шахты, — сказал шахтер натянутым голосом.

— Простите, — пробормотал Кондратьев. — Я, кажется…

В общем, не обращайте на меня внимания.

Все заулыбались. Шахтер, сообразив, видимо, что от экс-штурмана толку мало, апеллировал к хирургу-эмбриомеханику Завадской:

— Ведь верно, Елена Владимировна?

 — Вашу шахту я предлагала закрыть пять лет назад, — ледяным голосом сказала Елена Владимировна.

Химик злорадно захохотал.

— О врачи, врачи! Выбираем мы вас в Совет на свою голову!

— Мы хотим работать! — горячилась девушка — Чтобы весело было и трудно! А как же иначе? Что мои тяжелые системы на Земле? Ну, передвинуть домик с места на место, ну, котлованчик для фабрики отрыть… Да разве я это только могу? Дайте мне построить ракетодром. — Она взмахнула сжатым кулачком. — Дайте построить город на болоте! И чтобы буря была!

И подземные взрывы! И чтобы потом сказали: «Этот город строила Марина Черняк», понимаете?

 — Конечно… без бури и взрывов было бы лучше, — негромко сказал химик.

— Правильно, Маринка! — закричали за соседними столиками. — А то зажали нас здесь, на Земле, и развернуться негде…

За спиной Марины воздвигнулся худющий юноша с большим носом.

— Это все правильно — произнес он рассудительно. — Я сам подрывник и ужасно хочу больших взрывов. Но есть еще другая сторона. Самая главная, простите меня, Елена Владимировна. Двадцать тысяч человек работают на Венере в ужасных условиях. Это очень хорошие люди. Я бы прямо сказал, лучшие люди. А мы, пятнадцать миллиардов землян, никак не соберемся им помочь! Это просто срам! Ну и что же, что они хотят работать на Венере? Это их право — работать на Венере! И раз они не хотят уходить оттуда, мы должны им помочь. И, простите, Елена Владимировна, поможем.

 — Милый! — растроганно пробасил химик-технолог. — Милые вы мои пятнадцать миллиардов! Нет, я просто обязан съесть еще одну порцию!

Елена Владимировна бесконечно умными глазами поглядела на носатого юношу, улыбнулась и сказала:

— Да, да, в том-то все и дело.

«Ах, молодцы, молодцы, — весело подумал Кондратьев.— Черт знает что! Все правы!»

— Елена Владимировна, — понизив голос, спросил он, — а вы-то сами почему летите на Венеру?

— На Венере пока еще очень мало хирургических кабинетов, — тоже вполголоса ответила Елена Владимировна. — А я хирург-эмбриомеханик. Я могу работать без кабинета, в любых условиях, даже по пояс в болоте…

Кондратьев огляделся. Шахтер перебрался поближе к химику и юноше-подрывнику. Спор между ними разгорелся с новой силой. Коренастый метеоролог шептался с оператором тяжелых систем. Елена Владимировна, прищурившись, задумчиво смотрела поверх голов.

В издании 62–63 и 67 годов эта новелла заканчивалась словами: «С вами я тоже согласен, — ответил Кондратьев». В «уральском» варианте было добавлено:

На веранде захлопали в ладоши. Женский голос крикнул:

— «Марш добровольцев»! Прошу подпевать!

Мы пройдем горячими черными пустынями —Миллионы яростных, сильных, молодых!Если надо будет — горы передвинем мы, На вулканах атомных взрастим сады!

И кафе подхватило так, что Кондратьев вздрогнул.

Если надо будет — горы передвинем мы.На вулканах атомных взрастим сады!

В «Комментариях» к собранию сочинений Б. Н. Стругацкий пишет: «Однако парочку-другую «лакейских» абзацев мне таки пришлось из повести выбросить, готовя ее к настоящему изданию. И первой же жертвой чистки стала многометровая статуя Ленина, установленная над Свердловском XXII века по настоятельной просьбе высшего редакционного начальства — таким образом начальство хотело установить преемственность между сегодняшним и завтрашним днем. Мы, помнится, покривились, но вставку сделали. Кривились мы не потому, что имели что-нибудь против вождя мировой революции, наоборот, мы были о нем самого высокого мнения». Эта вставка выглядела так:

Стеклянные этажи над вершинами сосен внезапно кончились; гигантская глыба серого гранита выросла спереди. Кондратьев поднялся. На вершине глыбы, вытянув руку над городом, весь подавшись вперед, стоял Ленин — такой же, какой когда-то стоял, да и сейчас, наверное, стоит на площади перед Финляндским вокзалом в Ленинграде. Ленин протягивал руку над этим городом и над этим миром, над сияющим и прекрасным миром, который он видел два столетия назад… Кондратьев стоял и смотрел, как громадный монумент уходит в голубую дымку над стеклянными крышами.

 Эта новелла публиковалась только в романе, но существовала она и в виде отдельного рассказа. Правда, рассказ этот так нигде и не был опубликован и сохранился в архиве в двух похожих вариантах.

                                           (фантастическая история)

 — Вот вы говорите — синхрофазотрон, — сказал Литературовед. — Хорошо. Вы мне объяснили, что это такое, и, предположим, я ничего не понял.

— Предположим, — сказал сосед-Физик и тонко улыбнулся.

— На мой взгляд, самое ужасное заключается не в этом.

Они стояли у калитки на ровной дорожке, посыпанной крупным красным песком. Из-за кустов смородины в глубине сада поднимались стены дач: белые — Физика и кремовые — Литературоведа и его жены. Темная зелень отражалась в стеклах веранды.

— А в чем заключается самое ужасное? — спросила жена Литературоведа.