Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна

Качаю головой.

— Я не осуждаю, — говорю правду. — Я ненавижу. Но не тебя.

Рисовка испуганно моргает, смотрит непонимающе. Однако я не собираюсь ничего объяснять.

— Ну, я пойду? — делает неуверенный шажок к двери.

— Иди конечно, — улыбаюсь ей. — Заходи, если что-то понадобится.

— Спасибо, — робко улыбается в ответ и исчезает за дверью.

Моя же улыбка спадает с лица, стоит двери захлопнуться.

Как ни стараюсь, не могу представить, что могла натворить такая, как Рисовка, чтобы заслужить свое заключение здесь. Момот, Ибис, Чиж, Кайра — да. Но Рисовка…

ГЛАВА 32

К вечеру снова припускает дождь.

Снимаю не успевшее просохнуть белье уже под мелкими холодными каплями. Места для сушки под крышей нет, приходится развешивать вещи в комнате: что-то — на стул, что-то — на дверцы шкафа.

Только успеваю закончить с «украшением» жилища, как возвращается Ник.

— Привет, — взмахивает рукой.

— Привет, — откликаюсь эхом.

Напарник снова вымок. На ходу сдергивает с себя футболку. Останавливается посреди комнаты, ища взглядом, куда бы ее повесить, но все подходящие места оказываются заняты.

— Давай мне, — протягиваю руку. — Если завтра не будет дождя, постираю.

— Угу, — буркает, отдавая мне вещь.

Отходит к кровати, раздевается дальше. Движения резкие.

— Ник, что-то не так?

Поднимает на меня глаза. Усмехается.

— Лучше попробуй вспомнить, что в этом месте «так», — язвит. — Кинь мне брюки из шкафа, пожалуйста.

Выполняю просьбу; ловит налету.

— Ты злишься, — констатирую.

— Не особо.

— А подробнее? — не отстаю.

Точно чувствую, что что-то не так.

— Эм, — сдергивает шнурок с волос, ерошит их пальцами, чтобы скорее просохли, и, наконец, поворачивается ко мне; жду, — в том-то и дело, что нечего рассказывать. Просто думал сегодня о том, что ты говорила о революции.

— Я это слово не употребляла, — напоминаю.

— Не важно, — отмахивается. — Суть-то одна, — не спорю, только пожимаю плечами, а потом обнимаю себя руками, не зная куда их деть; жду продолжения. — А ещё думал о том, в чем упорно подозревает меня Филин. Ну, и тихонько поспрашивал сегодня, как народ относится к Главе. И знаешь, что?

— Что?

— А ничего, — разводит руками. — Ни-че-го. Боятся. Вот только не его самого, а того, что большинство на его стороне, вот и не выпрыгивают. А появись кто настойчивый, кто пообещает что-нибудь изменить и попробует это сделать, поддержали бы — и только бы этого венценосного Филина и видели бы.

Хмурюсь.

— Погоди, теперь что, ты задумал революцию?

— Эм, я бы ее с радостью устроил, — у Ника даже глаза загораются. — Ни черта тут дел не на годы. Филин уже настроил всех против себя своей чрезмерной жестокостью. Подрубил сук, на котором сидит, надеясь, что в случае чего его снова прикроют наркодилеры и перебьют тут всех недовольных. Только не соображает под дозой, что те далеко, и на помощь их еще нужно успеть позвать. А местные тут, рядом, и их, кроме него, тридцать пять человек.

— Ибис и Ворон всегда на его стороне, — не соглашаюсь.

— И еще найдется парочка верных, — кивает напарник. — А остальные три десятка в глотку бы ему вгрызлись, скажи им кто «фас».

У меня даже дыхание перехватывает. Когда вчера я сама рассуждала на эту тему, то это не казалось таким реальным.

— Ты хочешь быть тем, кто скажет это «фас»? — спрашиваю прямо.

— Янтарная, ты даже не представляешь, как я этого хочу, — пауза. — Но не стану, — с чувством пинает брошенные на полу брюки. Отворачивается от меня, уперев руки в бока и уставившись в потолок.

А меня уже захватила идея. Кто знает, сработает ли официальная жалоба в Альянс о нарушении Конвенции по правам человека. А если сработает, то когда Ассамблея всерьез займется решением проблемы содержания заключенных на Пандоре? Бюрократические проволочки могут дать Филину еще годы царствования. Даже если наркобизнес на планете накроют.

А мы можем изменить что-то прямо сейчас.

— Почему не станешь? — спрашиваю осторожно, подходя ближе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ник бросает на меня укоризненный взгляд через плечо.

— Потому что никакая революция не обходится без кровопролития, — отвечает. — Это сейчас я думаю, что расклад будет тридцать к пяти. А по итогу кто-то передумает, кто-то испугается. Перевес будет, но и крови прольется немало, — поджимаю губы. — Что тебе снилось прошлой ночью? — вдруг спрашивает, разворачиваясь.

Серьезно смотрю на напарника, не понимая такого резкого перехода.

— При чем здесь это? — ухожу от прямого ответа.

Ник хмыкает.

— Ты кричала: «Не надо больше крови. Хватит крови!», — передразнивает, коверкая голос. И уже своим обычным: — Именно поэтому я тебя разбудил. Ты готова устроить тут мясорубку? Я — нет. Одно дело — участвовать во всем этом, собираясь жить здесь и нести ответственность за тех людей, которые мне поверили. И совсем другое — вмешаться в привычный для них уклад жизни и сбежать чуть ли не на следующий день. Я уже и так вмешался с Момотом. Меня и за это Старик по головке не погладит.

— С Момотом была самооборона, — не соглашаюсь.

Ник морщится, смотрит скептически.

— Ой ли? Если уж говорить статьями, то с Момотом было самое что ни на есть превышение самообороны. Мне никто не запрещал отказаться от боя с ним, и тогда моей жизни ничего не угрожало бы, и не пришлось бы «самообороняться».

— Мне угрожало бы.

Ник закатывает глаза к потолку.

— Эм, мы сейчас не о причинах «превышения», а о фактах. Факт есть — убийство. Но если о смерти Момота я в любом случае не жалею, то подставлять еще десяток человек под удар из-за моих субъективных представлений об их благе и справедливости я не буду.

— Я тебя поняла, — бормочу.

Отхожу к окну. Стою и смотрю на заходящее солнце сквозь мелкие, но частые капли дождя, летящие мимо и время от времени оставляющие на стекле капли-дорожки.

Ник прав. Целиком и полностью прав. И ему тоже непросто выбрать невмешательство. Но все равно тошно.

Это даже хуже, чем плыть по течению и не иметь возможности что-либо изменить — иметь возможность, но не воспользоваться ею. И не потому, что страшно (трусость — это в некотором роде оправдание), а потому, что нельзя.

— Янтарная? — окликает меня Ник.

— М-м? — закат за окном оранжевый. Даже странно, что его не скрыли дождевые тучи.

— Я передал тебе свое дурное настроение? — подходит сзади, мягко обнимает. Его руки ложатся поверх моих.

Могу записать себе маленькую победу — не вздрогнула, ожидала.

— Все нормально, — качаю головой; потом невесело усмехаюсь.

— Что? — тут же интересуется напарник.

— Выходит, Филин умнее, чем мы его считали, — говорю. — Он понял, что ты можешь сбросить его с «трона» гораздо раньше, чем это понял ты сам.

— Угу, — буркает Ник. — Еще в пророки его запиши.

* * *

Ужин проходит… обычно. Грохот посуды, громкие разговоры, косые взгляды Главы.

Никак не могу отделаться от мысли, что его власть здесь гораздо более шаткая, чем мне казалось долгое время. Карточный домик: толкни — и развалится. Только «короли» при падении обнажат мечи и постругают в компост и друг друга, и «дам», и «валетов».

— Пересмешник. Подойди на пару слов! — громко зовет Ника Филин, когда все начинают расходиться. Тут же напрягаюсь.

— Иди, — напарник успокоительно сжимает под столом мою ладонь. — Догоню, — и громко: — Да, Глава, иду!

Ник уверен, что Филин не станет ничего предпринимать против него, пока не получит повод для активных действий. Опыт проведенных здесь лет говорит мне о том же: Глава всегда осторожен и находит своим убийствам и прочим «наказаниям» якобы веские причины — для отвода глаз. Однако мне все равно неспокойно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Люди тянутся из столовой длинной очередью. Не спешу, стараясь оказаться в конце. Тайком бросаю взгляд на стол, за которым остался Филин: Ник подходит, мужчины перекидываются парой слов, затем мой напарник садится.