«Если», 2007 № 02 - Журнал «Если»

Женщина достала из кармана странную штуковину из двух плоских стеклянных дисков, вставленных в проволочную рамку. Две загогулины на длинных проволочках она заправила себе за уши, потом опустила штуковину на нос и всмотрелась сквозь нее.

— Нет, он не исчез. Он еще там. Смотри, сразу за забором!

Лемми пожал плечами.

— Наблюдай вон за той большой дырой! Наверное, через нее он сюда и попал.

— Ничего я не вижу, — сказал Лемми.

— Смотри сразу за ограждение. Вон перед деревьями.

— Нет там никакого ограждения. И деревьев тоже.

— Господи, что я говорю! — воскликнула старуха. — Извини, я просто не подумала. Деревья ведь за консенсусным полем, верно? Поэтому, разумеется, ты их не видишь.

Лемми снова поднял на нее глаза. При своем безобразии она вела себя, как знаменитая актриса или телеведущая. У кого еще бывает такая уверенность в себе и хорошо поставленный голос?

— А как вышло, что вы их видите? И почему зверь может туда попасть, а я нет?

— Это олень, — мягко сказала старуха. — Олень-самец. Он способен туда пройти, а ты нет, потому что он физическое существо, а ты консенсусное. Ты можешь видеть, слышать и трогать только то, что существует в консенсусном поле.

— Я так и знал, что он просто физический, — бросил Лемми.

— Просто физический?! Ты говоришь это так пренебрежительно, а ведь все мы когда-то были физическими.

Лемми для виду хихикнул, полагая, что это, наверное, какая-то старая шутка знаменитых актеров.

— Ты про это не знал? Разве такому больше не учат в школе?

— Я в школу не хожу, — отозвался Лемми. — Смысла нет.

— Нет смысла ходить в школу?! — воскликнула женщина. — Ну надо же! — Последнее прозвучало то ли смешком, то ли вздохом. — Дело обстоит так, — продолжала она. — В городе друг на друга накладываются два мира: физическая вселенная и консенсусное поле. Любой физический объект, который стоит или движется в пределах реального города, воспроизводится в том городе, который служит фоном для консенсусного поля. Вот почему ты видел оленя в городе, но потерял из виду, когда тот вышел за периметр. Понимаешь, о чем я?

— Не-а, — Лемми равнодушно пожал плечами, а потом не удержался и добавил: — Но он-то почему меня не видел? Даже в городе?

— А как дикому зверю увидеть консенсусное поле? Звери вообще ничего про консенсус не знают. Мы с тобой можем вернуться в город, смотреть на запруженные людьми улицы, но для оленя они останутся пустыми. Он может бродить по ним весь день и вообще никого не встретить, разве что случайную чудачку вроде меня.

Лемми посмотрел на нее проницательно.

— Вроде вас? А вы…

Женщине стало неловко.

— Да, я физическая. Вы нас называете людьми Извне. Но, пожалуйста, не надо…

Осекшись, она с безмолвной мольбой тронула его за плечо. На мгновение Лемми осознал, как ей одиноко, и, поскольку был добрым мальчиком, пожалел старуху. Но в то же время задумался, а хватит ли у него сил убежать, пока она его не сцапала.

— Пожалуйста, не уходи! — взмолилась старуха. — Мы просто люди, понимаешь? Просто люди, которые — так уж получилось — еще живут и перемещаются в физическом мире.

— Значит, вы, как тот зверь?

— Вот именно. Мы еще остались. Есть еще немного таких, у кого достаточно денег, кто слишком стар и кому повезло…

— Но почему вы меня видите, если зверь не может?

— Потому что у меня есть имплантанты, которые позволяют видеть, слышать и осязать консенсусное поле.

— Значит, просто так вам реальный мир недоступен! — фыркнул Лемми.

— Ну, кое-кто сказал бы, что реальный мир — это то, что существует Вне консенсусного поля. — Она указала за оранжевые фонари. — Как те деревья и холмы за ними. Как устье широкой, илистой реки к востоку, как холодное море… — Она вздохнула. — Как бы мне хотелось показать тебе море…

— Да я сто раз его видел!

— Ты бывал на искусственном море: в тематическом парке или на специальных детских площадках на побережье. Я говорю про настоящее море, о котором перестали думать. А оно ведь существует, плещется, всеми забытое… В наши дни оно, как необитаемая планета, которая вращается вокруг далекой звезды. И леса, и горы, и…

Лемми рассмеялся.

— Ага, уйма всего Извне, чего никто не видит! Да ты меня дурачишь!

Старуха посмотрела на него в упор.

— Знаешь что, — сказала она. — Видеть деревья ты не можешь, но если прислушаешься, то наверняка их услышишь. Попробуй! Ночь сегодня ветреная. Сенсоры уловят звук.

Лемми прислушался. Поначалу он вообще ничего не слышал, но постепенно различил очень слабый, незнакомый и новый звук: вздох, который становился то громче, то тише и прокатывался где-то в пустоте за периметром. Он часами мог бы слушать этот звук из пространства за краем его собственной вселенной. Но старухе он ни за что не проговорится.

— Нет, — твердо сказал Лемми. — Я ничего не слышу.

А старуха улыбнулась и коснулась пальцем его щеки.

— А ты мне нравишься. Как тебя зовут? Откуда ты?

Лемми мгновение только смотрел на нее, взвешивая вопрос.

— Лемми, — ответил он наконец, решительно вздернув подбородок. — Лемми Леонард. Я живу далеко, в Дот.лэнде.

— В Дот.лэнде? Ну надо же, как далеко ты забрался! Это ведь на другом конце Лондона! Послушай, Лемми, меня зовут Кларисса Фолл. Мой дом вон там. — Она указала на большой викторианский особняк приблизительно в полумиле к востоку, который стоял у самого периметра, подсвеченный снизу холодными зеленоватыми огоньками. — Почему бы тебе не перекусить у меня, прежде чем ты отправишься домой?

Ничего подобного мальчику совсем не хотелось, но он решил, что отказаться будет бестактно и жестоко. Старуха выглядела такой одинокой («Наверное, они все одиноки, — подумал он. — Никто ведь не хочет с ними разговаривать. Никто не хочет встречаться с ними взглядом. Люди даже не подпускают к ним детей»).

— Ладно, пошли, — сказал он вслух. — Но ненадолго.

Дом Клариссы стоял в строго распланированном английском саду с геометрически правильными розовыми клумбами и каменными нимфами и богами, которые маячили в темных, поблескивающих прудиках и из которых била вода. Тропинки вились от одной застывшей группки к другой и все были подсвечены прожекторами.

— Статуи и прожектора — физические, — пояснила Кларисса, — но от физических роз и физической воды пришлось избавиться, за ними слишком тяжело ухаживать. Поэтому фонтаны и розы здесь консенсусные, они — часть поля. Если я выключу имплантанты, то увижу только каменные статуи и чаши, в которых нет ничего, кроме сухой тины и лягушачьих косточек.