Друзья Высоцкого - Юрий Сушко

А соседи по коммуналке без устали сочиняли доносы на своего несносного соседа во все известные им инстанции. Иной раз дело доходило даже до товарищеских судов. Хотя товарищей среди судей тех у Шемякина не водилось. Соседей раздражала не столько баранья туша, сколько люди, приходившие к Михаилу, его богемный образ жизни, то, что он не спит ночами, что малюет непонятные картины, что вечерами из шемякинской комнаты постоянно звучит музыка, обрывки каких-то шумных разговоров, споров, детский плач. «Я очень рано влюбился и… женился, – рассказывал Михаил. – В 21 год стал отцом – родилась моя дочь Доротея…»

В 60-е годы Ленинград был мистическим, очень замкнутым в себе городом, с мрачной, казарменной атмосферой. Шемякин говорил: «И тогда мы жили абсолютно в своем мире, который был так же замкнут, как и этот город, и весьма отдален от официоза, от официально существующего строя. Это была очень специфическая жизнь. Вся свободомыслящая интеллигенция была именно в той же позиции, в которой находился я, – это полное бесправие и ощущение того, что «процесс уже идет», то есть – Кафка. Я знал, что мое место в данной стране – это лагерь, почему – я не понимал, но чувствовал, что на свободе нахожусь «незаконно». «Это» висело в самом городе, в самом обществе – постоянное ощущение, что за тобой следят, что тебя готовятся посадить. Но мы находили какие-то свои отдушины, собираясь по ночам где-то на чердаках, в подвалах, где и располагались наши скромные мастерские. Там мы раскрепощались, беседовали о наших проблемах, которые, конечно, не затрагивали ни в коем случае политики, – не потому, что мы боялись ее касаться, а по причине брезгливости… Мы были инакомыслящими – имели наглость пытаться увидеть мир своими глазами, написать натюрморт не в радужных красках и не предметы счастливого быта – скажем, пионерский горн с барабаном среди любимых книжек Аркадия Гайдара, – а вместо этого селедку или кусок засохшего сыра…»

Его диссиденство заключалось только в том, что он имел наглость видеть мир своими глазами. Что уже считалось преступлением.

Иногда друзья устраивали себе праздники, отечественные «хеппининги»: переодевались в какие-то немыслимые наряды и фотографировались на фоне той самой подвешенной туши, пока их подружки – нагие натурщицы, мужественно позировавшие в холодной квартире в валенках, отогревались водочкой. Все это будоражило, настораживало и возмущало соседей, подогревало их бдительность. Вызывались наряды милиции, проводились унизительные досмотры и обыски.

В 1967 году Шемякин вместе со своим другом, философом Владимиром Ивановым основал концептуальную арт-группу «Санкт-Петербург», сформулировав теорию метафизического синтезизма. Смысл сводился к идее создания нового религиозного знака, собственного символического языка на основе изучения культового искусства всех времен и народов. Наивные ребята посмели положить на стол первого секретаря обкома КПСС Толстикова манифест о создании своей группы с совершенно бредовым требованием немедленно выделить им художественную мастерскую. В противном случае они собирались покинуть страну, поскольку они – «дети мира». На следующий день наглецы были задержаны. Следователь, глядя на бумаги, которые мальчишки принесли в Смольный, орал на них: «Вы хоть соображаете, куда вы пошли и что вы написали?!»

Думаю, соображали.

(Кстати, через два десятка лет за свои ранние теоретические изыскания художник был удостоен званий почетного доктора Сан-Францисского университета, Европейской академии искусств и других почтенных заведений. Утомленный мирской славой, мэтр снисходительно растолковывал: «Я с детских лет увлекаюсь, вернее, не увлекаюсь, а это является частью моего бытия, – изучением философии, религиозных философов, отцов церкви. Но ко всему, что связано с поисками чисто духовных откровений, озарений, нужно относиться весьма осторожно, не путать безумные сны с божественными откровениями, что бывает у людей. Поэтому я пристально стараюсь прислушиваться к тому, что называется шепотом потустороннего мира, который иногда подсказывает и нужные решения, и открывает новые горизонты – я думаю, это нормально совершенно. У меня настольная книга – «Мировоззрение талмудистов в выдержках из главнейших книг раввинских письменностей», где нахожу многие ответы на волнующие меня вопросы».)

Он с юности считал себя духовным эмигрантом: «Несовпадение моих взглядов с теми, которые проповедовались в бывшем Советском Союзе, делало меня уже где-то изгоем – и для партийных властей, и для милиции, и для общества. Поэтому поневоле люди, подобные мне, уходили в себя…»

В общем, тема эмиграции физической так или иначе у него возникала. С одним из своих друзей Шемякин даже собирался вплавь из Сухуми добраться до Турции…

Но, как он сам понимал, ему, полукабардинцу-полурусскому, было легче слетать на Луну, чем эмигрировать. Хотя некоторые зарубежные искусствоведы весьма прозрачно намекали, что успех его работ на Западе почти стропроцентно гарантирован.

В 1970 году в Питере объявилась успешная парижская галерейщица Дина Верни, которая живо интересовалась советским андеграундным искусством. Еще работая собственным корреспондентом газеты «Монд» в Москве, она водила дружбу с ведущими художниками-авангардистами, от которых впервые услышала имя молодого талантливого живописца Шемякина. Познакомившись с Михаилом, она диппочтой переправила во Францию более 60 его работ и вскоре организовала в Париже персональную выставку Шемякина. Русский вернисаж имел шумный успех.

В следующем году Михаила Шемякина пригласили в ОВИР, где в отдельном кабинете его ждал большой чин ленинградского КГБ, представившийся Смирновым (позже Шемякин выяснил, что его «делом» занимался полковник Попов). Чекист не стал хитрить и признался, что он с дочкой собирают его работы. Потом произнес совсем уж неожиданное: «Мы – ваши поклонники и хотим, чтобы вы как художник выжили и развились на Западе… Жить вам в СССР не дадут. Прежде всего – Союз художников. Сумасшедшие дома вы прошли, принудработы тоже. Остается зона, а там пойдет накручивание сроков…»

Лучший выход – покинуть родину. Бесшумно и навсегда. «Никто не должен знать, что вы уезжаете, – твердил полковник. – Мы даже с родителями вам не можем дать попрощаться. Уезжайте срочно. Поймите: наш отдел за то, чтобы вы уехали. Но у нас есть соседи, которые тоже занимаются вами. Так вот: им очень интересно наблюдать за вами и вашими друзьями… Главное, друзьям не говорите: свои хуже врагов… Постарайтесь вести себя ровно и спокойно – Россия будет меняться, и я верю, что наступит день, когда вы вернетесь. С собой ничего не берите, даже маленький чемоданчик, а на начало заграничной жизни мы вам даем 50 долларов».