Машина пространства. Опрокинутый мир - Кристофер Прист

5

На пятый день с Марса запустили пятый снаряд. К этому времени планета на экране заднего вида уже значительно отдалилась, но разглядеть облако белого пара все равно не составляло труда.

На шестой день мне удалось установить, какие из связанных с экранами ручек позволяют растягивать и укрупнять изображение. И когда наступил полдень, мы довольно четко увидели запуск нового цилиндра.

Прошло еще четыре дня, и каждый день могучая снежная пушка производила один выстрел. Но на одиннадцатый день вулкан пересек видимый диск Марса, а белое облако над вершиной не появилось. Мы ждали до тех пор, пока вулкан не исчез за линией, отделяющей день от ночи, но, по нашим наблюдениям, запуск в тот день так и не состоялся.

Не состоялся он и на следующий день. И как выяснилось, после десятого снаряда выстрелы прекратились совсем. Памятуя о сотнях блистающих цилиндров, сложенных у подножия горы, мы никак не могли поверить, что чудовища отказались от своих планов и отправили к цели всего-навсего десяток снарядов. Однако дело обстояло именно так: дни шли за днями, мы не прекращали наблюдений за красной планетой, но ни разу не видели, чтобы гигантская пушка выстрелила снова.

Конечно же мы немало спорили о том, что случилось на Марсе и почему. Я выдвинул теорию, что именно таков и был первоначальный замысел: авангард из десяти снарядов вторгнется на Землю и захватит определенный плацдарм. Ведь для этого в распоряжении нападающих будет арсенал, насчитывающий не менее пятидесяти боевых машин. Поэтому я настаивал на продолжении наблюдений, ибо за авангардом непременно последуют новые снаряды.

Амелия придерживалась иного мнения. Она расценивала прекращение запусков как свидетельство победы восстания: марсианский народ, утверждала она, прорвал оборонительные рубежи чудовищ и взял контроль над пушками в свои руки.

Так или иначе, мы не располагали никакими доказательствами в пользу любой гипотезы, кроме того, что видели собственными глазами. А глаза подтверждали, что нашествие чудовищ на Землю кончилось на десятом снаряде, по крайней мере на ближайшее время. Мы находились в пути уже много дней, и Марс постепенно превратился в маленькую сверкающую точку, отдаленную от нас на миллионы миль. И то, что происходит там, интересовало нас все меньше, поскольку на переднем экране мы теперь отчетливо видели, как навстречу нам движется наш родной мир – крошечный светлый полумесяц, упоительно безмятежный и неописуемо дорогой.

6

С течением времени я все лучше разбирался в приборах на пульте, и мало-помалу ко мне пришло чувство, что я понимаю назначение большинства из них. Я даже начал постигать смысл устройства, которое марсиане коротко называли «цель», и осознал, что оно, по-видимому, и есть самое важное из всех.

Устройство это надлежало использовать в момент, когда следишь за Землей на переднем экране. Амелия первой обнаружила наш родной мир – резко очерченную точку света ближе к краю панели. Надо ли говорить, сколь привлекательным показалось это зрелище нам обоим, а уверенность в том, что каждый день приближает нас к дому на тысячи миль, стала для нас источником все возрастающего волнения. Но день ото дня изображение нашего мира смещалось к самой рамке экрана, пока до нас не дошло, что еще день-другой – и оно исчезнет совсем. Я перетрогал, кажется, все ручки и кнопки на пульте – но без толку.

Тогда, в озарении отчаяния, Амелия предложила мне включить световую решетку, которая накладывается поверх изображения. Едва я послушался ее совета, как заметил позади первой решетки вторую, как бы призрачную. Не в пример первой центральный круг с перекрестьем у этой второй решетки был установлен на звездочке нашего мира. Такая раздвоенность производила жуткое впечатление: казалось, устройство обладает собственным разумом.

Как только на экране появилась вторая решетка, под изображением вспыхнуло несколько огоньков. Разумеется, значение этих огоньков осталось нам неизвестным, но уже одно то, что мои действия вызвали на пульте ответную реакцию, было весьма примечательным.

– По-моему, – предположила Амелия, – это значит, что надо выправить курс снаряда.

– Но с Марса его нацеливали с большой точностью, – возразил я.

– Пусть так. И все же мне сдается, что мы отклонились от курса к Земле.

Мы еще немного поспорили, но в конце концов я был вынужден сказать себе, что пробил час проявить свою доблесть в качестве пилота. Заручившись моральной поддержкой Амелии, я расположился перед главной рукоятью управления, сжал ее в ладонях и слегка качнул в сторону.

Это возымело сразу несколько последствий.

Во-первых, раздался страшный шум, и по всему корпусу снаряда прокатилась дрожь. Во-вторых, и Амелию, и меня швырнуло на пол. И в довершение наших бед все, что не было жестко закреплено, взлетело в воздух и закружилось по кабине.

Когда мы пришли в себя, то обнаружили, что мой эксперимент отнюдь не произвел желаемого эффекта. Земля исчезла с экрана совсем! Решив исправить свою ошибку без промедления, я качнул рукоять в противоположном направлении, предварительно удостоверившись, что мы оба крепко держимся на ногах. На сей раз снаряд резко дернулся в другую сторону; шума и дребезга от разлетевшихся вещей снова было хоть отбавляй, но мне удалось вернуть Землю на край экрана.

Потребовалось еще несколько коррекций, прежде чем я сумел совместить изображение Земли с маленьким кругом в центре главной решетки. Как только я добился своего, огоньки дружно погасли и тем самым дали мне понять, что наш снаряд опять вышел на расчетный курс – прямо к Земле. Правда, вскоре я заметил, что снаряд так и норовит уклониться от правильного пути, и коррекции пришлось повторять ежедневно.

Методом проб и ошибок я выяснил наконец, для чего служит система решеток и как ею пользоваться. Основная, более яркая решетка обозначала реальное направление полета, в то время как более темная, подвижная, – намеченную цель. Эта вторая решетка была словно приклеена к изображению Земли, избавляя нас от последних сомнений относительно планов, вынашиваемых чудовищами.

Но даже такие «развлечения», как коррекции, были в нашей космической жизни скорее исключением, нежели правилом. Дни текли скучно и монотонно, и мы вынужденно придерживались определенного распорядка. Спали мы долго, сколько могли, каждую трапезу превращали в священнодействие. Упражняли мышцы, бесконечно обходя кабину по кругу, а когда наступала пора дежурить у пульта управления, уделяли этому куда больше старания и времени, чем было действительно необходимо.

Иногда мы раздражались по пустякам, между нами вспыхивали ссоры, и мы, надувшись, расходились по разным углам кабины. Именно в минуту такой размолвки я вновь задумался над тем, как покончить с незваными пассажирами главного отсека. Конечно, перекрыть поступление воздуха в отсек – это самый логичный способ умертвить их; за неимением веществ, заведомо ядовитых для чудовищ, вполне можно было бы обойтись удушением. Обуреваемый этой мыслью, я однажды провел большую часть дня,