Война амазонок - Альбер Бланкэ

– Друг мой, вы это сделаете из любви ко мне, – сказала госпожа Мартино, взяв его за руку.

– Из дружеской преданности нам, – умоляли принцессы.

– Вы сами не захотите, чтобы всюду заговорили о том, что у советника Мартино недостало мужества для защиты законного дела. И это в то время, когда глаза целого Парижа обращены на него.

– Как это? И почему целого Парижа?

– Да, целого Парижа. На вас возлагают надежды, ваше имя провозглашается в толпах, вас призывают на парижских рынках.

– Господи! Да что же это такое?

– Сами видите, отступать теперь поздно.

– Бруссель тоже не мог отступить, а что из этого вышло?

– Его заключение в Бастилию? Но сейчас совсем другое дело: Парижем управляют его высочество герцог Орлеанский и герцог Бофор. Бастилия в наших руках.

– Вы этого хотите непременно?

– Ну, я так и знала, он наш! – сказала Генриетта, обнимая мужа.

– Генриетта, если ты видела меня до сих пор другом тишины, науки и уединения, так это потому, что все мои надежды и мысли покоились на тебе; заботы о других делах могли отвлечь меня от тебя.

– Это прекрасно, но вы сейчас же поедете в ратушу.

– Сегодня нет заседания.

– Парламент созван по случаю чрезвычайно важных обстоятельств, в настоящую минуту собрались уже все его члены, недостает только вас.

– О! Женщины! Женщины! – воскликнул Мартино, подняв руки к небу.

– Одевайтесь же, карета готова.

– Она все предвидела!

– Да не забудьте воткнуть в шляпу вот эту вещь, – сказала герцогиня Монпансье, всунув ему в руку пучок соломы, который вынула из шляпы Жана д’Эра, наполненной такими пучками.

– Это что такое?

– Это символ единения верных.

Советника провожали до ворот обе дамы, не переставая убеждать действовать энергично.

– Мне трудно только решиться, а раз взявшись за дело, я не знаю колебаний, – сказал он.

– Нам тоже надо отправляться, – заметила принцесса, – нельзя терять и минуты, если мы хотим содействовать решению парламента. Рынки поставлены на ноги, студенты спускаются с Сент-Женевьевской горы, Бофор ждет их на Гревской площади. Недостает только Сент-Антуанского предместья.

– Понимаю. И готова, – сказала Генриетта.

– Весь Париж должен быть с пучком соломы на головах. Все, кто может держать оружие, должны готовиться пойти навстречу войскам, которые Мазарини высылает против нас.

– В случае победы нашей стороны, что мы будем делать с Мазарини? – спросила Генриетта.

– Колесовать его на Гревской площади! – воскликнула принцесса восторженно.

Глава 7. Любовь болтлива, ненависть бдительна

В ту минуту, когда Мансо, закутавшись в плащ, в сопровождении толпы друзей спускался с крыльца ратуши, на Гревскую площадь въехала телега, нагруженная соломой.

– Смотрите-ка, друзья, – сказал Мансо, – тут соломы довольно, чтобы весь Париж нарядить. Вперед! Берите воз приступом.

Вмиг все снопы были схвачены и пошли по рукам: кто раздергивал, кто тормошил их.

Крики хозяина разграбленного воза возбуждали только общий смех. Да и Ренэ, узнав его, отошел в сторону и смеялся от души вместе с другими.

Мансо тоже узнал хозяина воза, не обращая внимания на его отчаянные крики, спешил дружески пожать ему руку.

– Здравствуй, Томас, – сказал он.

– Э! Да это никак ты, Жак? Разве ты не в Шарантоне?

– Сейчас оттуда и совершенно здоров, заверяю тебя.

– Тем лучше. Но признаюсь, лучше было бы еще посидеть в Шарантоне, чем помогать этим разбойникам разорять меня; ведь я заметил, что ты первым бросился разгружать мой воз.

– Справедливость требует, чтобы мазаринисты расплачивались за разбитые горшки. Будь ты с нами, не орать бы тебе теперь во все горло.

– И тогда бы орал.

– Ну-ка поверни свои оглобли да поспеши домой предупредить наших баб, что я возвращаюсь. Как бы не напугать их.

– Но что же мне делать с управителем его высочества? Солома-то им была заказана.

– Пожалуй, ты не хуже лошади: готов подбирать крохи во всех яслях, готов служить нашим и вашим.

– Но тут было соломы на пятьсот ливров! – вскричал мельник с отчаянным воплем, который ничуть не тронул Мансо.

– Полно, придет когда-нибудь расплата! Впрочем, ты и так богат. Ступай же домой. Марш!

Бедняк Томас хорошо видел, что тут ничего не поделаешь, и, скрепя сердце, повернул телегу назад.

Мансо вслед за ним перешел рыночную площадь, оставаясь позади воза, пока Томас пробирался между овощными лавками к лавке своей невестки. Оказалось, что она еще не приходила.

– Она пошла на Гревскую площадь, – отвечали торговки.

Грустно стало бедному Мансо, что не удалось попасть прямо в недра родной семьи. Томас, испуганный печальным видом брата, утащил его в ближайшую харчевню и заставил его поесть.

Подкрепившись пищей и стаканом вина, Жак Мансо не мог противостоять сильному желанию поспать. Его брат Томас воспользовался этим, чтобы сбегать на улицу Потри и предупредить семью о возвращении синдика.

– Где же он? – воскликнули матушка Мансо и Маргарита с невыразимой радостью.

– Бедный, бедный батюшка!

– Милый мой муж!

– Сидите здесь спокойно, я сейчас приведу его к вам.

– Но как же быть… – сказала Маргарита, сильно встревоженная.

– Что такое?

– Ну как он, не увидев Марию, опять с ума сойдет?

– Надеюсь, что этого не будет: я предупредил его.

– Так бегите же за ним.

День клонился к вечеру, когда синдик переступил порог своего дома; крупные слезы потекли из его глаз, когда жена и дочь повисли у него на шее.

В это время явился и Ренэ. Кажется, никто не был так рад, как он, выздоровлению доброго дяди Мансо. За это искреннее чувство Маргарита была ему очень благодарна, но никак не могла показать ему этого: она видела, что Ренэ с умыслом избегал даже ее взгляда.

Но и в родной семье Мансо оставался мрачен. Видно было, что он не смел расспрашивать о своей любимой малютке, черная тоска легла на его сердце при мысли, что она навсегда погибла для него.

– Однако я вижу ее во сне каждую ночь! – вдруг сказал он, как бы отвечая на вопрос.

– Вот и я также! – воскликнула Маргарита. – Мы вместе с тобой будем искать ее.

– Послушайте, – вмешался Ренэ, – мне кажется, я напал на ее след.

– Рассказывай скорее!

– Мария исчезла в толпе, когда произошла свалка по случаю песен, пропетых преемником Табарена. Это были не простые песни, их заставили петь по внушению одного человека. Кажется, это был лакей, которому приказано было завлечь ваших дочерей. Храбрый Жан д’Эр расправился с его господином, а мне надо отыскать лакея. И я отыщу его.

– Каким же образом?

– Песни были против герцога Бофора и коадъютора. Я отыщу этого лакея между их приближенными, и тогда он заговорит у меня.