Джессика - Нестеренко Юрий Леонидович

— Да понял, понял, — буркнул Рик.

Малколм вышел за дверь. А не хотел бы я оказаться на его месте, думал он, спускаясь по лестнице. Жить в одной комнате с парнем, который регулярно ходит на свидания с мертвецом… Я-то знаю, что Джессика — это не какой-то зомби из ужастиков, но со стороны, наверное, это должно восприниматься достаточно жутко, особенно для того, кто прежде в такое не верил.

Хотя, если вдуматься — чем это отличается от жизни с христианином, регулярно ходящим в церковь, чтобы пообщаться там со своим любимым Иисусом? Ведь тот подходит под понятие живого мертвеца[19] даже лучше, чем Джессика… Впрочем, разница, конечно, есть. Иисус — выдумка, а вот Джессика — реальность.

«А ведь Рик может быть опасен, — внезапно понял Малколм. — Я думаю, что достаточно запугал его своей угрозой, но… человек, которому угрожают, может ведь, вместо покорности, захотеть устранить источник угрозы? Как ни крути, а одно убийство Рик уже совершил. Пусть это была эвтаназия, но он переживал это, как настоящее убийство, и, стало быть, уже преодолел психологический порог. А теперь у него имеется целых два мотива — избавиться от угрозы разоблачения и отомстить за Кевина, к смерти которого он может считать меня причастным. И я сам только что посоветовал ему, как вести себя с полицией в случае моего исчезновения…» Но я могу сыграть на опережение, подумал он. Причем так, что никакая полиция никогда мне ничего не предъявит.

Нет, это паранойя, тут же сердито одернул он сам себя. Рик никогда не решится…

С другой стороны — никогда не говори «никогда». Разве не сам Рик сказал — «люди меняются»?

Парк, как всегда в это время, был темен и пуст. Однако, прошагав несколько сотен ярдов по аллее, Малколм вильнул в сторону и спрятался за дерево, проверяя, нет ли за ним «хвоста».

Он прождал так, наверное, почти полчаса, но никто так и не появился, так что Малколм вновь обозвал себя параноиком и продолжил свой путь.

— Ты говоришь с ней? Я знаю, что говоришь!

Голос прозвучал из темноты, когда Малколм уже подходил к скамейке. Юноша резко обернулся, осознавая, что нож лежит в рюкзаке за спиной, и быстро достать его не получится…

Луна уже поднялась на востоке над деревьями, однако светила чужаку в спину, так что в первый момент Малколм различил лишь выступивший из тьмы силуэт. Однако по его длинным неухоженным волосам Малколм сразу понял, кто это. Тот самый урод с больными глазами фанатика. И его хриплый горячечный голос, кстати, вполне отвечал этому образу.

Малколм невольно сделал шаг назад.

— Не бойся меня, — сказал незнакомец, не трогаясь с места. — Я не угроза. Выслушай меня, это все, о чем я прошу. От этого зависит жизнь… не твоя, не бойся.

— Кто ты такой? — спросил Малколм, отнюдь не чувствуя себя уверенней.

— Фред Пеппино, — на сей раз в голосе чужака послышалась усмешка.

— Мне это ни о чем не говорит, — ответил Малколм.

— Разумеется… Я все тебе расскажу, только обещай мне, что выслушаешь меня до конца. И не станешь бросаться на меня с кулаками, с ножом или что там еще у тебя есть. Твоя жажда мести и так будет утолена, это я тебе гарантирую.

— Вы меня с кем-то путаете, — предположил Малколм. («Не хватало только случайно впутаться в какие-нибудь мафиозные разборки!»). — Я не знаю никакого Пеппино и не собираюсь никому мстить.

— Я же сказал, я все объясню. Только пообещай мне.

— Ну ладно, ладно, обещаю. А это обязательно обсуждать здесь и сейчас? До утра подождать не может?

— Нет.

— Ну хорошо, — Малколм спустил рюкзак на землю, но не двинулся в сторону скамейки. Интуиция противилась идее сесть на скамейку Джессики вместе с этим типом. — Итак?

Незнакомец шагнул вперед, тут же поднимая руки в знак отсутствия агрессивных намерений. Малколм встал так, чтобы рюкзак оставался между ними. Теперь лунный свет падал на чужака сбоку, косо освещая его обезображенное болезнью лицо, которое при таком освещении само походило на изрытую кратерами лунную поверхность. Малколм с усмешкой вспомнил, что в старину на Востоке «луноликая» считалось комплиментом. Вот до чего доводит отсутствие научных знаний… Но следующая фраза чужака заставила его забыть о древних арабах.

— Когда-то меня звали Ник Брант. И думаю, что это имя тебе известно.

Если бы Малколм увидел это лицо впервые сейчас — ночью, в лунном свете — он бы, пожалуй, мог поверить, что говорит еще с одним мертвецом. Но он уже видел этого человека при солнечном свете и знал, что тот вполне жив и реален. Хотя даже после того, как он назвал свое подлинное имя, в нем было крайне трудно узнать самоуверенного красавца — капитана футбольной команды и президента студенческого братства, чьи фото Малколм видел в интернете.

— Допустим, — холодно произнес Малколм. Кто же, в таком случае, похоронен в Южном Бронксе? Возможно, Брант убил настоящего Пеппино, чтобы присвоить его личность? Не говоря уже о его роли в убийстве Джессики! Считать этого типа неопасным явно преждевременно…

— Она говорила тебе о нас? О том, что мы сделали?

— Готов выслушать твое собственное признание, — все так же холодно ответил Малколм.

Кто такая «она», он, однако, уже не сомневался.

— Впервые я увидел ее… Джессику на лекции по математике на третьем курсе, — начал рассказывать Брант. — Она была тогда на первом. Я сам не брал математику на первом[20], честно говоря, всегда ее терпеть не мог. Я и на экономический пошел только под давлением родителей, мне все это казалось ужасной скукой, меня интересовал только спорт… вот и пришлось на третьем наверстывать с первачками. И там я ее увидел. Ну и, конечно, запал. Ну то есть как запал? Ничего серьезного я не планировал. Для меня тогда серьезные отношения вообще не были темой. Просто хотел затащить ее в постель. Ну и она меня отшила. Вежливо. Она всегда отшивала вежливо. Может, если бы она сделала это грубо, до меня бы дошло… и ничего бы не было. А так я словно взбеленился. Я тогда считал себя героем-победителем. Я не привык к отказам. Я знал, что девчонка может ломаться для вида, но не допускал и мысли, что какая-то из них может на самом деле меня не хотеть. Ну, разве только если она лесби, но Джессика не была. Хотя я сам пустил о ней такой слух, ну, надо же было мне как-то оправдаться за неудачу. Но ей было наплевать. К ней никакие слухи не прилипали. Она была… словно принцесса из сказки, да. Только никакие принцы ей не требовались. Я пытался подкатывать к ней несколько раз — с тем же результатом. Потом сказал себе — «Да ладно, черт с ней! Она сама не понимает, что теряет. Мало, что ли, других девчонок?» Мало их не было, это точно, особенно после того как меня избрали президентом «Фи Дельта Омега». В летние каникулы мне казалось, что я уже совсем ее забыл. А потом, в сентябре, я снова ее увидел. И понял, что ни хрена не забыл. Главное, у нее по-прежнему не было парня, и вот это меня бесило больше всего. Если бы она уступила не мне, а кому-то другому, это было бы досадно, но оставалось бы в рамках нормального порядка вещей — так, как я его понимал. В конце концов, всех баб не перетрахаешь. А так… этой своей неприступной непорочностью она словно бросала вызов не только мне, но и всему мужскому полу. И ладно бы еще она была какой-нибудь страшной феминисткой-мужененавистницей или зажатой религиозной фанатичкой. Тогда можно было бы сказать: «Это ее собственные комплексы». Но она не боялась и не ненавидела парней. Она была дружелюбной со всеми. Ей просто не нужен был секс. А с моей точки зрения это воспринималось, как утонченное издевательство. Типа все вы грязные животные, а я непорочная принцесса, готовая терпеть ваше общество только из милости. Ну и чтобы вы смотрели на меня и мучились, понимая, что вам ничего не светит… Так я это воспринимал. Да, теперь я понимаю, что был просто сексуально озабоченным идиотом, которому тестостерон заменял мозги. Но тогда… я поклялся поставить ее на место, причитающееся женщине. Лишить оснований взирать на нас с чувством собственного превосходства. Не изнасиловать, нет. Во-первых, это уголовщина, а я совсем не хотел в тюрьму. А во-вторых, даже изнасилованная принцесса все равно остается принцессой и может позволить себе презирать тех грубых мужланов, которые это с ней сделали. Ей не в чем себя упрекнуть — она сопротивлялась до конца! Нет — надо было, чтобы она приползла сама, умоляя, чтобы ее трахнули, и не я один, а несколько парней…