Воровская трилогия - Заур Зугумов

Автоматчик стоял как вкопанный возле вагона, а рядом с ним стоял учетчик, и уже почти час ни тот ни другой не трогались с места. Один считал, другой смотрел. Тут и мышь не смогла бы проскочить, но мы все же проскочили, и опять это была заслуга наших подельников: изобретательности им было не занимать. От основной ветки железной дороги, которая опоясывала биржу, отходили ветки по 50-100 метров в длину к каждому цеху, который производил что-либо на вывоз за пределы биржи. Была специальная бригада стрелочников, члены которой, получив с утра разнарядку, ходили целый день, передвигая стрелки в ту или другую сторону в зависимости от погрузки. Таким образом, к концу смены формировался целый состав с готовой продукцией у внутренних ворот биржи. Каждый день ровно в пять часов вечера поверхностно проверенный состав выводили с территории биржи на станцию Железнодорожная, где его формировали для отправки по стране.

Но главное – он проходил на станции капитальный шмон с собаками. Пройдя его, беглец мог быть наполовину уверен, что он ушел. Основная ветка по бирже проходила почти перпендикулярно дальней от нас стороны вагона. И вот, выждав момент, когда стрелочник, перекинув маятник стрелки, пошел дальше, один из подельников в мгновение ока спрыгнул с платформы и, подбежав к стрелке, установил ее на прежнее место. Стрелка была за вагоном, поэтому ни десятник, ни автоматчик его не видели, зато мы его видели хорошо; мало того, он даже дал нам знак рукой, чтобы были на стрёме. Мы поняли его и стали ждать, что же будет дальше.

К счастью, ждать нам пришлось недолго. Примерно через полчаса тепловоз с несколькими вагонами выскочил из-за фибролитового цеха и, неожиданно для всех, завернул на нашу колею. Испуганный стрелочник побежал вперед, махая руками и крича что-то в расчете на то, что он успеет перекинуть стрелку назад, пока машинист тормозил локомотив. Но, к счастью для нас, было уже поздно. Почти одновременно визг и скрежет тормозов совпали с ударом тепловоза о наш вагон. Солдат от неожиданности, в испуге (а он как ни в чем не бывало до этой минуты разговаривал с учетчиком) споткнувшись, отскочил от вагона и упал с платформы прямо рядом с рельсами, и только чудо спасло его от неминуемой гибели. Мне даже показалось, что я видел, как его волосы встали дыбом. В тот же момент десятник, надо отдать ему должное, спрыгнул с платформы, чтобы помочь ему.

Этого момента нам хватило с лихвой, чтобы в доли секунды перескочить через баланы и буквально влететь в вагон, тем более что от сильного толчка он приблизился к нам на несколько метров. Мы недолго думая вскарабкались под крышу и спустились в схрон. Один из подельников стал тут же закрывать нас брикетами, другой же стоял на атасе. Но все было сделано так быстро и проворно, что никто ничего не заметил.

Кому не приходилось хотя бы раз в жизни вступать в мрачную пещеру неведомого? Когда кончился весь этот кипиш, поднятый из-за столкновения, и тепловоз отошел по своему первоначальному маршруту, солдат зашел в вагон и стал внимательно проверять груз. Мы притаились, но что он мог заметить? Мы сидели на полу вагона, в углу, схрон был величиной где-то метр в высоту и два в длину. Всю тяжесть брикетов, высившихся под потолок, удерживали три доски-пятидесятки. А вокруг тем более были сплошные брикеты. Когда мы услышали, как солдат, спрашивая что-то у наших подельников, вышел из вагона, а они разговаривали специально громко, чтобы мы могли услышать, что творится в вагоне, нам стало ясно – нужно готовиться к следующему этапу. Он был посложней, но главным, конечно, оставался шмон за зоной. Нужно было теперь позаботиться о том, чтоб собаки не унюхали нас. Беглец никогда не бывает уверен, что он надежно укрыт, поэтому мы законопатили все щели в полу и в обеих стенах вагона, а их было великое множество. Вагон был совершенно гнилой. Удивительно, как он вообще выдерживал весь этот груз.

Древесный клей вперемешку с елейником отбивал у собак запах человека; мало того, он был до такой степени вонючим, что запах его могли терпеть разве что люди, поставленные судьбой перед самым суровым выбором, вроде нас. Закончив свои приготовления к тому, чтобы удачно миновать Сциллу и Харибду легавых, мы молча стали ждать, что преподнесет нам судьба, но были уверены в том, что все сделали для того, чтобы преодолеть будущую преграду на нашем пути – большой шмон.

Время, как обычно в таких случаях, будто бы остановилось. Мы сидели на полу вагона в абсолютной темноте, тесно прижавшись друг к другу, для того чтобы синхронно менять положение тел, когда становилось совсем уж невмоготу и тела затекали. Каким-то внутренним чутьем я ощущал, что Артур спокоен, это и мне непроизвольно поднимало настроение. Но, как бы то ни было, дорога назад любому из нас была уже заказана. Но такая мысль, конечно, никому из нас не могла прийти в голову даже на мгновение. Мы всей душой пытались вырваться вперед, но нам приходилось ждать. А терпение – это великий дар, который дан человеку Богом. В эти несколько томительных часов я впервые ощутил так остро и буквально непреложную истину о том, что ждать и догонять – два самых тяжелых и неприятных занятия в жизни.

Вагон уже давно был загружен, ждали тепловоз, и вот наконец он прибыл. Лязгая буферами, зацепив наш вагон, тепловоз дотащил его к основному формирующемуся составу. Через некоторое время начался поверхностный шмон. Мы затаив дыхание замерли, но, слава Богу, все прошло удачно. Мы услышали, как с противным скрежетом открылись старые ворота и состав потащили на станцию.

Глава 2. Заслон

Это была уже свобода, хотя в некотором смысле и здесь нас ждали острые ощущения и, безусловно, одно из главных испытаний. Здесь, на станции, либо это мне только казалось, либо это было в действительности, но даже обычная станционная суета носила какой-то другой характер, резко отличающийся от лагерного. Мы ясно слышали голоса сцепщиков, смазчиков и прочего рабочего люда. Вагон наш таскали то туда, то сюда, и нам казалось, что только его и таскают по всей станции. «Помещение», в котором мы находились, было лишено какого-либо комфорта: нам приходилось сидеть, тесно прижавшись друг к другу, поэтому толчки и дерганье вагона в разные стороны доставляли нам массу неудобств. Мы все были покрыты синяками и ссадинами, но это, конечно, были мелочи, на которые я обратил внимание лишь потому, что они всплыли у меня в памяти как неотъемлемая часть воспоминаний о тех далеких и полных опасностей часах.

Наконец состав был сформирован, и его потащили на исходную ветку, откуда он должен был тронуться в путь, минуя, конечно, сначала капитальный шмон. Мы опять стали ждать. Кругом стояла почти мертвая тишина. Казалось, все вымерло вокруг, – это было так непривычно! Время тянулось мучительно медленно, но я принципиально не смотрел на часы. Вдруг мы ясно услышали откуда-то издалека лай собак и такой знакомый солдатский жаргон, распространенный в этих краях. Могло показаться, что на нас надеты шапки-невидимки, так ясно и четко мы слышали, что творилось вокруг и о чем в метре от нас говорили люди. Когда несколько конвойных с собаками подошли вплотную к нашему вагону, а точнее, к тому углу, где мы затаились, мы перестали дышать как по команде. Наши сердца бились в унисон. Как же велико было наше напряжение, можно только догадываться.

– Боря, глянь, собаки что-то носы воротят от этого вагона, – услышали мы где-то почти рядом противный вологодский говор конвойного.

Наступила пауза, стало тихо как в могиле. Я даже могу с уверенностью сказать, что слышал где-то в нескольких метрах от себя частое дыхание овчарки.

– Да нет, – услышали мы ответ другого солдата, явно подвыпившего. – Это вагоны до такой степени вонючие и старые, что даже собаки и те нос воротят. Чего только в них не возят, пока они не прибывают сюда, и почти никогда не чистят. Салага! Вот послужишь с мое, тогда не только в запахах, но и кое в чем другом начнешь разбираться. Ну ладно, пошли, нам еще полсостава впереди надо облазить.

Голоса стали удаляться. Думаю, нет надобности пояснять, что мы пережили за несколько минут диалога двух стражей порядка и как были благодарны беспечной самоуверенности жадных до спиртного солдат. Пока мы отходили от только что пережитого, вновь послышался лай псов откуда-то из хвоста поезда. Мы поняли, что идет вторая группа, сторонняя, как ее называли конвойные.

На таких узловых станциях, как наша (a их по ветке было несколько: Воркута, Инта, Печора, Ухта, Железнодорожная, Котлас), их было восемь, шедших одна за другой. Одни шли под вагонами, при этом обязательно было три собаки, две другие шли следом, но уже вдоль вагонов с обеих сторон, и третья – по крыше вагона.

Таким образом, как читатель видит сам, шанс проскочить через этот заслон был ничтожно мал, а учитывая особую породу собак (это были почти всегда немецкие овчарки, натренированные годами именно для этой своей собачьей миссии), он почти сводился к нулю.