Красные и белые - Олег Витальевич Будницкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здесь уместно сказать о воинских наградах, неотъемлемом атрибуте регулярных армий. В РСФСР в 1918 году был учрежден «свой» орден – Красного Знамени (впоследствии он стал всесоюзным, и его, в отличие от учрежденного позднее ордена Трудового Красного Знамени, часто именовали боевым). Инициатором учреждения первого советского ордена, как мы уже говорили, был Троцкий, лично надзиравший за работой над высшим знаком отличия Красной армии. Так, первоначальный дизайн он отверг, заметив, что проект ордена больше похож на бляху носильщика. Первым кавалером ордена Красного Знамени стал Василий Блюхер в сентябре 1918-го, возглавлявший 10-тысячный партизанский отряд, который совершил на Урале рейд по тылам белых для соединения с частями Красной армии протяженностью полторы тысячи километров. Он же стал в мае 1930‐го первым кавалером ордена Красной Звезды за руководство успешной операцией во время советско-китайского конфликта на Китайско-Восточной железной дороге в 1929 году. Одновременно с военным орденом Красной Звезды был учрежден высший советский орден «двойного назначения» – орден Ленина. Высшим орденом Российской империи был орден Андрея Первозванного (полное название – орден Святого апостола Андрея Первозванного). В СССР имелся собственный святой, чьи мощи выставлены на Красной площади. Орден Ленина вручали удостоенным звания Героя Советского Союза (который учредили в 1934‐м). Золотую Звезду как знак отличия Героя учредили в 1939‐м, вместе с ней продолжал вручаться орден Ленина.
В годы Великой Отечественной было учреждено почти в два раза больше орденов, чем за всю предыдущую советскую историю. А если учитывать степени, то шанс быть награжденным у военнослужащих вырос в четыре раза. Вслед за орденом Отечественной войны двух степеней в 1942 году в один день были учреждены сразу три полководческих ордена: Суворова и Кутузова трех степеней каждый и младший из полководческих – орден Александра Невского. По совпадению, указ Президиума Верховного Совета об учреждении этих орденов был издан 29 июля 1942 года, на следующий день после выхода свирепого приказа Сталина № 227, известного под неофициальным названием «Ни шагу назад!». В приказе среди прочего говорилось о создании штрафных рот и батальонов в Красной армии. Высшим на тот момент полководческим орденом Суворова I степени за номером один 28 января 1943 года был награжден, в составе группы из двадцати трех генералов и маршалов, представитель Ставки Верховного главнокомандования маршал Г. К. Жуков. К этому времени исход Сталинградской битвы был предрешен, и стало ясно, что Красная армия одерживает свою самую крупную на тот момент победу в войне.
Затем последовал еще один полководческий орден – Богдана Хмельницкого (трех степеней, 1943), учрежденный по предложению Первого секретаря ЦК Компартии Украины Никиты Хрущева в период освобождения республики от оккупантов. В 1943‐м появился солдатский орден Славы трех степеней, моделью для которого явно послужил Георгиевский крест. Цвета лент этих орденов были более чем сходны, так же как и статус. Первоначально планировалось, что орден Славы будет, подобно Георгиевскому кресту, иметь четыре степени, но Сталин решил сократить до трех, по аналогии с полководческими орденами. Одновременно с орденом Славы был учрежден высший полководческий орден Победы. Кавалером № 1 нового ордена для полководцев вновь стал маршал Жуков (10 апреля 1944-го), на сей раз в качестве командующего 1‐м Украинским фронтом – за освобождение правобережной Украины. В 1944 году моряки получили ордена Ушакова и Нахимова (оба – двух степеней).
Вернемся к вопросу о том, что это было и что означало. Русский эмигрант, социолог Николай Тимашев еще в 1946 году назвал эту политику – сознательную или, может быть, не вполне осознанную, представлявшую собой ответы на «вызовы дня», сложившиеся постепенно в определенную систему, – «великим отступлением». По его словам, «главной моделью в ходе Великого Отступления стала смесь элементов исторической и национальной культуры России с элементами, принадлежащими коммунистическому кругу идей и поведенческих стереотипов». «Великое отступление», выражалось, в числе прочего, в отказе от экспериментов в области образования, возврате к традиционным семейным ценностям, «возвращению» в качестве нормативного традиционного искусства и преследованию революционного, признание де-факто ценностей «общества потребления». Знаковой в этом отношении стала «Книга о вкусной и здоровой пище», выпущенная в 1939 году под наблюдением наркома пищевой промышленности Анастаса Микояна. Книга была напечатана в Лейпциге. Подавляющее большинство населения было озабочено добычей вообще какой-нибудь пищи, не задумываясь, здоровая она или нет, но тенденция симптоматична.
Тимашев писал:
С абстрактной точки зрения мы можем сказать, что любая революция должна хотя бы частично уничтожить то, чего она достигла, если общество, в котором революция произошла, хочет спастись. Это золотое правило, вынесенное историками из опыта Французской революции и ее послереволюционного периода: послереволюционная Франция – дитя как Революции, так и старого режима. Исход русской революции должен быть таким же.
Мысль, в общем, верная, правда, в отношении 1930‐х годов в СССР далеко не бесспорная. Скажем, попытки ликвидировать «религиозные пережитки» путем физического уничтожения священнослужителей в период Большого террора 1937–1938 годов явно противоречат концепции Тимашева.
Но вот другой фактор, на который указывает Тимашев, – военная угроза, ставшая среди прочего следствием «глупой политики попыток „советизации“ Китая» на востоке и борьбы с «социал-предателями» на Западе, представляется мне важнейшей причиной если и не «великого», то существенного отступления от революционных традиций и принципов интернационализма. И это сказалось прежде всего на армии.
Среди наиболее наглядных признаков изменений были ликвидация в 1943 году Коминтерна и смена государственного гимна: 1 января 1944 года советские люди проснулись под музыку Александра Александрова, а не под звуки «Интернационала».
Интеллигенция отнеслась к изменениям в области идеологии по-разному, но в целом скорее положительно. Труднее понять, как реагировали на историко-пропагандистские усилия власти крестьяне, составлявшие подавляющее большинство населения и костяк Красной армии.
Редкую возможность услышать голоса крестьян дает дневник Михаила Пришвина, жившего в годы войны в деревне недалеко от Переславля-Залесского и ставшего для крестьян «своим». Девятнадцатого августа 1942 года Пришвин записывает диалог двух крестьян, именуемых им (вероятно, условно) Иваном Кузьмичом и Петром Кузьмичом. Поводом к этому разговору послужило как раз учреждение орденов Суворова и Кутузова.
Иван Кузьмич говорил: – Как уменьшился орден Ленина с тех пор, как появились ордена Александра Невского, Суворова и Кутузова, вы заметили? Просто удивительно: драли нас, драли нас, четверть века гнали нас, строили, строили, и все разрушено. А что раньше наживали, и что к этому за четверть века прибавили – все до основания, и остаются только ордена царских генералов…
Петр Кузьмич на это сказал: – Мало
