Сделка с дьяволом - Жюльетта Бенцони

Принц задумался на мгновение и улыбнулся Пальмире, которая уже изнемогала. Тогда, возвысив голос, он сказал:

— Все это мне очень нравится. Но мне хотелось бы, чтобы вы кое-что изменили. Не могли бы вы закончить это через неделю? Сегодня четверг. Может быть, в следующий четверг?

Пальмира с облегчением вздохнула и широко улыбнулась, затем склонилась в глубоком реверансе.

— К вашим услугам, монсеньор. Можете быть спокойны, мы сделаем все, чтобы вы были довольны. Значит, в четверг.

Через полчаса Пальмира и ее псевдопродавщица уже садились в карету, все так же сопровождаемые подмигиванием часовых.

— Боже, как я боялась! — проговорила Пальмира, усаживаясь в глубь кареты и развязывая ленты своего капора. — Я совсем не уверена, что способна на конспирацию. Сердце готово выскочить из груди, как будто я пробежала не одну милю. И все-таки все прошло хорошо, не так ли?

— Несомненно, хотя должна сказать, что меня очень беспокоит здоровье принца. Этот хриплый голос, этот кашель… Нет, мне это совсем не нравится.

— Конечно, он очень устал. И, может быть, простудился. Воздух родины быстро восстановит его силы.

Вы заметили, как он обрадовался?

— Да… но эрцгерцогиня мне показалась чем-то очень озабоченной…

— Ну, это естественно, — проговорила Пальмира, которой все хотелось видеть в розовом свете. — Он должен уехать, а она любит его. По-человечески ее можно понять…

Следующие дни прошли в приготовлениях. Княгиня Орсини и графиня де Лозарг говорили всем, что собираются вернуться во Францию. Большинство их знакомых уехали из Вены в свои загородные дворцы и поместья, поэтому все шло хорошо. Мария Липона была наверху блаженства, видя, как осуществляется то, за что она боролась уже несколько лет. Она очень хотела присоединиться к своим подругам вместе с Леоной Камерата, принять участие в их французской авантюре Только Мармон был очень опечален и не скрывал этого.

— Боюсь, что пройдет много времени, прежде чем мы снова увидимся… — сказал он. — Даже если император позовет меня, боюсь, что французский народ не встретит радостно герцога де Рагуза…

— У народа Франции столь же переменчивое сердце, как у хорошенькой женщины, — возразила Фелисия. — Они влюбятся в своего Орленка, и если их новый кумир скажет, что вас любит, то этот народ быстро забудет, что вы защищали Карла Десятого. Вы же знаете, что это ваш единственный шанс когда-нибудь вернуться на родину. И будьте покойны, мы не позволим Наполеону Второму забыть о том, чем он вам обязан…

— Я в этом уверен. Но столько дней, не видя вас…

— Думайте о том дне, когда мы увидимся! Это позволит вам набраться терпения.

Фелисия продала некоему еврею с улицы Жозефштадт одно из своих украшений с бриллиантами и изумрудами, чтобы покрыть дорожные расходы принца и расходы на его устройство в Париже. Это было уже второе украшение, которое она продала, и Гортензия боялась, что ее подруга останется ни с чем.

— Вы же знаете, что я заранее их предназначила на выполнение нашей задачи. Наш император вернет мне все…

— А если нас постигнет неудача?

Фелисия рассмеялась.

— У меня хватит средств, чтобы вернуться в Рим.

Слава богу, Орсини еще не впали в бедность, и там найдутся те, кто меня приютит. В конце концов игра есть игра. Но, во имя неба, Гортензия, выкиньте из головы черные мысли…

— Вы забыли еще кое-что: у вас всегда есть Комбер и… моя дружба. Жизнь в имении не очень светская, не очень веселая, но…

— Не слишком веселая? После того, что с вами там случилось? Вы капризны! — И добавила, внезапно посерьезнее:

— Вы правы. Остался Комбер, и я не забыла о нем. Но мне хотелось услышать это от вас…

Видно, вспомнив о доме, Гортензия плохо спала в эту ночь. При мысли о возвращении ею овладело волнение. Прошли долгие месяцы с тех пор, как она уехала, и ее очень тревожило молчание Жана. Пришло еще одно письмо от Франсуа, но там не было ни слова о повелителе волков, и Гортензия, хорошо зная Франсуа, понимала, что Жан, по-видимому, запретил ему писать о себе.

Она уверилась в этом, когда на другой день — бывают же такие совпадения — получила очередное письмо из Комбера. Франсуа мало писал ей, но это его послание заставило сжаться ее сердце: «Возвращайтесь, мадам Гортензия! Умоляю вас! Возвращайтесь как можно скорее. Мне запретили вам писать. Я надеюсь еще вас увидеть. Надо что-то делать. Только вы сами должны защитить свое счастье… если тот, кого вы любили, все еще составляет ваше счастье…»

Прочитав это, Гортензия разрыдалась, и Фелисия, бросив взгляд на письмо, решила позволить ей выплакаться. В этих слезах изливались месяцы тоски по родине и тревоги за своих, поэтому она решила, что ей надо дать поплакать. Лишь спустя некоторое время она подсела к ней и обняла ее за плечи.

— Еще два дня, дорогая, и мы уедем! Если этот человек вам написал, значит, еще не поздно.

— Вы… так думаете?

— Я в этом уверена. Иначе бы он не писал. Он знает, сколько времени потребуется письму, чтобы прибыть к вам, и сколько времени надо вам, чтобы уехать.

Успокойтесь, вы поспеете вовремя… Боюсь, что я, втянув вас в эту авантюру, слишком много от вас потребовала. Но я постараюсь сделать так, чтобы все это не нанесло вам слишком большого урона…

Спокойный и уверенный тон Фелисии унял поток слез Гортензии, и она подняла голову.

— Что вы хотите сказать?

— Что завтра вечером я отправляюсь в Шенбрунн с Тимуром и Леоной, а вы остаетесь здесь. Если к рассвету я не вернусь, уезжайте, не ожидая и не стараясь что-либо узнать. Вы отправитесь почтовой каретой до Зальцбурга, а оттуда — во Францию. Нет, Гортензия, не настаивайте. Я приняла решение и не собираюсь его менять.

— Вы наказываете меня за эту минуту слабости? — с горечью спросила Гортензия.

— Я вас не наказываю, бедная глупышка! Просто я посчитала, что вы слишком дорого платите за нашу авантюру, даже если речь идет об императоре. С вами останется Мармон…

Услышав о том, какая роль ему отводится, маршал скривился. Мысль о том, что он остается в компании Гортензии, была ему приятна лишь наполовину. Он не был согласен на второстепенную роль в этом заговоре.

Фелисия была готова к тому, что он так встретит ее предложение, и постаралась объяснить, в чем заключалась его роль.

— Я отвожу вам очень важную роль. Если так случится, что мы не вернемся почему-либо, вы должны остаться вне подозрений. Вы усадите Гортензию в карету утром, чтобы отправить ее во Францию…

— А вы?

— А потом у вас появится время заняться мной.

А она должна уехать. Да к тому же речь никогда не шла о том, чтобы вы отправились в Шенбрунн. Нам не нужна целая дюжина людей для того, чтобы перелезть через стену и помочь это сделать принцу. Это напоминало бы стадо баранов. Мы с Тимуром проникнем в парк.