Красное самоубийство - Владимир Николаев

«“– Дался вам этот Хайбах! – сказал мне Доку Завгаев, первый секретарь Грозненского обкома. – Ну, был до войны. А в войну не стало.

Я настаивал: нужно найти родственников героя. Он долго уходил от разговора, но все же признал:

– Люди сгорели при депортации.

– Как же так? Человек за родину жизнь положил, а его родных – сожгли?

– Не кипятитесь! – осадил меня Завгаев. – Был указ Сталина. Об этой истории говорить и писать запрещено…”

– И что вы сделали?

– Вернулся в Москву, чтобы найти архивные материалы. Документы специальной комиссии ЦК КПСС хранились у заведующего общим отделом ЦК. Пришлось обращаться к Горбачеву. Он дал разрешение. Я вновь приехал в Грозный – и в гостиницу потянулись люди. Умоляли не отступать: “На руках тебя понесем в Хайбах!” (Были взорваны все дороги в запретную зону). Председатель чечено-ингушского Совмина Сергей Беков предложил создать чрезвычайную комиссию по расследованию геноцида в Хайбахе. Председателем избрали меня.

– Что вы увидели в Хайбахе?

– Родовую башню, обгоревшие столбы конюшни. И стариков-чеченцев – они добирались туда двое суток… Людей прорвало. Говорили о сгоревших матерях, женах, отцах, дедах…

– Что было дальше?

– Через неделю прокурор Урус-Мартановского района Руслан Цакаев возбудил уголовное дело № 90610010. Следствие тянулось три года. В конце концов расследование было поручено военной прокуратуре Грозненского гарнизона, затем передано в Ростов-на-Дону… Но довести его до конца так и не удалось, судебно-правовая оценка этого тягчайшего преступления так и не была дана, преступники остались неназванными и безнаказанными».

Все это настолько страшно, настолько удручает и возмущает, что, пожалуй, не помешает еще одно свидетельство. Известный писатель Анатолий Приставкин пишет в газете «Известия»:

«О том, что я пережил, попав в самое пекло событий февраля 1944 года, когда изгоняли с родной земли чеченцев, ингушей и другие народы, написано в повести “Ночевала тучка золотая”. Не буду повторяться. Приведу телеграммы главного палача тех времен – Берии.

22 февраля 1944 года: “Товарищу Сталину. Выселение начинается с рассвета 23 февраля с. г. Предполагается оцепить районы, воспрепятствовать выходу населения за территорию населенных пунктов. Население будет приглашено на сход, часть схода будет отпущена для сбора вещей, а остальная часть будет разоружена и доставлена к месту погрузки…”

24 февраля Берия докладывает: выпал обильный снег, есть затруднения в перевозке людей. Но в докладе не указано, что из-за этого расстреляны семь тысяч человек…

Еще один документ, появившийся спустя четыре года: “Немцы, калмыки, ингуши, чеченцы, финны, латыши и другие народы переселены в предоставленные районы НАВЕЧНО, а выезд с мест переселения без особого разрешения органов МВД карается каторжными работами до 20 лет…”»

Далее Приставкин сообщает, что такой участи у нас подверглись представители двенадцати национальностей, всего – 3 миллиона 333 тысячи человек. Затем писатель продолжает:

«А вот уже о тех, кто исполнял приказ Сталина: “за образцовое выполнение специальных заданий” ордена Суворова 1-й степени удостоены Берия, Кобулов, Круглов, Меркулов, Абакумов, Серов и еще 33 военачальника”. Стоит напомнить, что орден Суворова давали лишь за “полководческие заслуги”. Такой орден “за полководческие заслуги” получил и комиссар госбезопасности Гвишиани, лично отдавший приказ сжечь живых людей в Хайбахе. Еще около тысячи человек были награждены боевыми орденами и медалями».

Наш паровоз, вперед лети!

В коммуне остановка.

Иного нет у нас пути,

У нас в руках винтовка…

Так пели у нас после Октября 1917 года, устремившись вперед – к мировой революции! И вдруг оказалось, что «наш паровоз» тащит за собой эшелоны начальника конвойных войск НКВД генерала Бочкина… А конвоиры с винтовками окружили не только эти бесконечные эшелоны, не только необъятный ГУЛАГ, но и каждого из нас…

У нас почему-то редко вспоминают о том, что Октябрьская революция произошла в стране, которая являла собой многонациональную империю, нерусские народы в ней составляли почти 57 процентов населения. Национальный вопрос в России был одной из самых сложных и трудно разрешимых проблем. А большевики в два счета ее решили, объявили как уже свершившийся факт торжество дружбы советских народов. Иначе, мол, и быть не могло, ведь они все вместе под руководством коммунистической партии двинулись к одной цели – мировой революции. И дошли, как видим, на этом пути до горного аула Хайбах…

Как только у нас в середине 80-х годов прошлого века появились первые признаки гласности, так вся эта «дружба народов» затрещала по швам, шитым гнилыми белыми нитками убогой большевистской пропаганды. И сразу всплыли на поверхность насилие и ложь, на которых была основана эта «дружба». Иначе и быть не могло. А. Солженицын в своей Нобелевской лекции справедливо заметил: «Насилие не живет одно и не способно жить одно: оно непременно сплетено с ложью. Между ними самая родственная, самая природная глубокая связь: насилию нечем прикрыться, кроме лжи, а лжи нечем удержаться, кроме как насилием. Всякий, кто однажды провозгласил насилие своим методом, неумолимо должен избрать ложь своим принципом».

Один за другим в самых разных точках нашей необъятной страны вспыхивали межнациональные конфликты. Достаточно вспомнить трагедию Нагорного Карабаха, погром в Сумгаите, кровавые конфликты в других регионах (Тбилиси, Фергана, Ош, Баку, Вильнюс, Молдова, Южная Осетия…). Все эти подземные толчки угрожали уже самому существованию Советского Союза. А лидеры перестройки во главе с Горбачевым, словно глухие и слепые, родили очередную программу КПСС. Стоит только ознакомиться с названиями некоторых ее глав:

Часть первая. Переход от капитализма к социализму и коммунизму – основное содержание эпохи.

Часть вторая. Задачи КПСС по совершенствованию социализма и постепенному переходу к коммунизму.

Часть четвертая. Партия – руководящая сила советского общества…

Гора родила мышь! Снова и снова одно и то же! С первых же слов новой программы КПСС – все та же мечта о мировом коммунистическом господстве. Разумеется, куда проще мечтать об этом торжестве, нежели заняться делом, национальными проблемами, например…

Чем дальше уходит сумбурное и печальное время распада Советского Союза, тем яснее сознаешь, что этот самый проклятый национальный вопрос с годами становится все сложнее. Вспоминаю в связи с этим одну житейскую историю.

В середине 60-х прошлого века я впервые соприкоснулся с работой в документальном кино и поэтому познакомился, а затем и крепко подружился с Маликом Каюмовым. Его имя есть в советской энциклопедии, потому что он – народный артист СССР, один из самых выдающихся деятелей советского документального кино. Он не только работал, но и жил талантливо. Трудолюбие и жизнелюбие били из него вулканом. Он восторгался, упивался жизнью. В своих воспоминаниях «Жизнь моя – кинематограф» он писал: «Я всегда жил просто, не анализируя смысла своей жизни. Моей жизнью была работа, любовь, семья, дети. Все это забирало и щедро вознаграждало минуты и секунды тех, теперь уже тысяч суток, которые я пережил, перечувствовал, открыл, покорил и… потерял. Жизнь подхлестывала меня, как когда-то мулла в школе. Но я на нее не обижался, отвечал ей тем же. И кричал ей: быстрей, быстрей… И она бросала меня в разные страны, дарила друзей, врагов, любимых, равнодушных… Дарила все, что может увидеть и почувствовать один человек за одну жизнь».

Родился Малик в 1911 году в Ташкенте. В семье было 14 детей, отец рано умер, и они остались на руках у матери. Она вышивала тюбетейки, а дети продавали их на базаре. «Первый радостный день в моей жизни, – вспоминает Малик, – это когда брат отвел меня в школу». Учитель орудовал Кораном и палкой. Потом была нормальная школа, она дала ему русский язык.

Мальчишкой Малик увлекся кино, тогда оно, естественно, было немое. Увлекся со всей страстностью своей неугомонной натуры и в конце концов в 18 лет оказался на местной киностудии. Там русские специалисты сразу заприметили молодого узбекского паренька, умного, очень живого и фотогеничного. Попробовали его снимать и дело пошло, он был очень хорош на экране. Но Малик не хотел играть в кино, он хотел сам делать его. Послали его во ВГИК, в Москву, и он начал учиться на оператора. Познакомился в те годы с Эйзенштейном, Пудовкиным, Кулешовым, Тиссе, Варламовым, Романом Карменом (с ним они стали друзьями на всю жизнь). Вернувшись в Ташкент, Малик начал работать оператором. Учился у лучших русских специалистов (узбекских тогда еще не было), и они много и охотно помогали ему. Судьба всегда щедро одаривала его встречами и дружбой с яркими творческими личностями, потому что он сам был очень талантливым и неординарным человеком.