Картина без Иосифа - Элизабет Джордж

Устремив подозрительный взгляд на весь этот натюрморт и зажав пальцем нос, Барбара подобралась к кухонной раковине, нашла под ней моющие жидкости, щетки и несколько окаменевших комков, бывших некогда тряпками для мытья посуды. Достала коробку с мешками для мусора. Вооруженная мешком и лопаткой, она ринулась в бой. Камбала проследовала в мешок, шлепнулась на пол, и от нее пошел такой запах, что Барбара содрогнулась. За гороховым пюре — тире — антибиотиком последовало другое, потом спагетти, клинышек двойного глостерского сыра, обросшего недельной бородой, не хуже Стинга, коробка окаменевших устриц и коробка пиццы, которую она даже побоялась открыть, опасаясь за свои нервы. К этому ассорти присоединились остатки чоу-мейна, половинка помидора, три половинки грейпфрутов и картонка с молоком, которую она купила в прошлом июне.

Войдя во вкус такого гастрономического катарсиса, она решила довести его до логического завершения. Все, что не было заключено в банки, профессионально замариновано или законсервировано либо не представляло собой приправу, не подверженную пагубному воздействию времени, — долой майонез, туда же кетчуп — присоединилось к камбале и ее спутникам по разложению. Когда она закончила свою операцию, полки холодильника опустели, лишившись всего, что хоть как-то напоминало пищу. Впрочем, сама она не слишком грустила по этому поводу. Аппетит у нее пропал после путешествия по территории птомаина, то есть трупного яда.

Наконец, она захлопнула дверцу холодильника и завязала проволокой мешок для мусора. Открыв заднюю дверь, выволокла мешок наружу и с минуту подождала, не вырастут ли у него ноги, чтобы он сам добрался до остального домашнего мусора. Когда этого не случилось, она мысленно приказала себе перенести его. Но позднее.

Барбара закурила. Запах спички и табака заглушил остаточный запах испорченных продуктов. Она зажгла вторую спичку, затем третью и все это время вдыхала полной грудью дым сигареты.

Ничего страшного, решила она. Еды никакой, зато сделано еще одно дело. Осталось лишь помыть полки и единственный ящик, и холодильник готов к продаже; чуточку старый, чуточку ненадежный, но и цену она назначит соответствующую. Она не могла взять его с собой на Чок-Фарм, там слишком мало места.

Она подошла к столу и села. Крутя окурок между большим и указательным пальцами, Барбара наблюдала, как горит бумага и тлеет табак. Возможность разделаться со всем этим гнильем, как она поняла, работала против ее интересов. Еще одна сделанная работа означала еще одну вычеркнутую из списка строчку, что еще на один шаг приближало ее к моменту, когда она запрет дом, продаст его и начнет незнакомую новую жизнь.

В иные дни она чувствовала себя готовой к переезду, хотя и боялась перемен. Она побывала на Чок-Фарм уже полдюжины раз, отдала задаток за маленькое ателье, поговорила с владельцем о шторах и установке телефона. Она даже видела одного из арендаторов, который сидел в приятном квадрате солнца у окна в квартире на нижнем этаже. И хотя часть ее жизни, именуемая словом БУДУЩЕЕ, постоянно влекла ее к себе, более существенная часть, именуемая ПРОШЛОЕ, удерживала ее на месте. Она знала, что путь назад будет отрезан, этот дом в Актоне будет продан. Исчезнут последние нити, связывающие ее с матерью.

Это утро Барбара провела с ней. Они погуляли по обрамленной боярышником площадке в Грин-форде, посидели на скамейке возле детской площадки, наблюдая, как молодая мать учит ходить годовалого малыша.

У матери это был один из дней просветления. Она узнала Барбару, и хотя трижды назвала ее

Дорис, не стала спорить, когда Барбара осторожно заметила ей, что тетя Дорис умерла уже пятьдесят лет назад. Она ответила с легкой улыбкой:

— Я забыла, Барби. Но сегодня я хорошо себя чувствую. Мы скоро вернемся домой?

— Разве тебе здесь не нравится? — спросила Барбара. — Миссис Фло хорошо к тебе относится. Ты подружилась с миссис Пендлбери и миссис Сал-килд, верно?

Ее мать поскребла землю возле скамьи, потом вытянула ноги, как ребенок.

— Мне нравится моя новая обувь, Барли.

— Я так и думала. — Это были тренировочные кроссовки, лавандовые, с серебряными полосками по бокам. Барбара откопала их на распродаже на рынке в Камней-Лок. Купила пару для себя — красные с золотом, посмеявшись при мысли о том, как ужаснется инспектор Линли, увидев их, и хотя там не было подходящего размера для матери, она все же купила лавандовые, самые безобразные, зная, что матери они понравятся. В придачу купила две пары черно-бордовых толстых носков, чтобы кроссовки не сваливались с матери, и улыбнулась, радуясь, когда миссис Хейверс разворачивала обертку и выуживала свой «сюрприз».

Барбара взяла за правило привозить с собой что-нибудь во время таких случавшихся раз в две недели визитов в Готорн-Лодж, где последние два месяца ее мать жила с двумя другими престарелыми женщинами и миссис Флоренс Мегентри, миссис Фло, которая ухаживала за ними. Барбара радовалась, видя, как расцветает лицо матери при виде подарка. Но она понимала, что этими подарками покупала себе свободу и искупала свою вину.

— Мама, тебе ведь нравится здесь, у миссис Фло?

Миссис Хейверс следила за движениями малыша, раскачиваясь под какую-то свою внутреннюю мелодию.

— Вчера вечером миссис Салкилд наделала в штаны, — сообщила она по секрету. — Но миссис Фло даже не рассердилась, Барби. Она сказала, мол, такие вещи бывают, дорогая моя, когда мы становимся старше, так что не стоит волноваться. А я никогда не делаю в штаны.

— Это хорошо, мама.

— Я тоже помогала. Держала тазик и фланелевое полотенце, пока миссис Фло мыла миссис Салкилд. А миссис Салкилд плакала и говорила — простите, я нечаянно, я не знала, что так получится. Мне было ее жаль, и я отдала ей свою шоколадку. Я никогда не делаю в штаны, Барби.

— Ты хорошая помощница для миссис Фло, мама. Ей трудно было бы без тебя.

— Она тоже так говорит. Ей будет грустно, когда я уеду. Я сегодня вернусь домой?

— Нет, мама, не сегодня.

— А скоро?

— Не сегодня.

Иногда Барбара думала, не лучше ли ей оставить мать у миссис Фло, в ее умелых и опытных руках, и просто оплачивать расходы, в надежде, что со временем мать забудет, что у нее есть дочь. Она постоянно колебалась во время своих приездов в Гринфорд. То ей казалось, что она просто искупает свою вину, в то же время нарушая привычный режим миссис Хейверс, то убеждала себя, что ее постоянное присутствие в жизни матери поможет ей избежать полного слабоумия. Насколько Барбара знала, литературы на эту тему практически нет. И если бы даже она попыталась ее найти, вряд ли что-то изменится, благодаря этим отвлеченным научным теориям. Ведь это, в конце концов, ее мать. И Барбара не может ее бросить.

Барбара ткнула сигаретой в пепельницу, стоявшую на кухонном столе, и пересчитала окурки, накопившиеся с утра. Восемнадцать сигарет. Пора тормозить. Это нездорово, неразумно и отвратительно. И она закурила новую.

Со стула, где она сидела, виден был весь коридор. Справа лестница, слева гостиная. Ремонт идет полным ходом и близится к своему завершению. Внутри все покрашено. Лежит новый ковер. В ванной и на кухне починена или заменена арматура. Печь и плита сверкают чистотой впервые за последние двадцать лет. Линолеум остается до конца приклеить и натереть воском, обои ждут своего часа. Когда обе эти работы будут выполнены, шторы выстираны или заменены, она сможет сконцентрировать усилия на экстерьере.

Задний сад был сплошным кошмаром Переднего не существовало вообще. Да и сам дом требовал огромных сил: предстояло заменить сточные трубы, покрасить деревянные части фронтона, помыть окна, починить входную дверь. Тем временем ее сбережения быстро таяли, а времени было в обрез. А все-таки дела двигались хоть и медленно, но по ее изначальному плану. Если она не предпримет ничего, что замедлило бы ход работ по проекту, задуманному для того, чтобы у нее хватило средств держать мать у миссис Фло длительное время, на нее обрушится долгожданная свобода.

Барбара мечтала о независимой жизни, или это ей просто казалось. За свои тридцать три года она никогда не жила для себя, без семьи и ее бесконечных потребностей. Теперь она могла жить свободней, но почему-то не чувствовала себя счастливой, особенно с тех пор, как однажды утром отвезла мать в Гринфорд, где у нее началась новая жизнь в чистоте и уюте.

Мисс Фло приготовилась к их приезду так, что можно было отбросить всякие опасения. Надпись «Добро пожаловать» на перилах узкой лестницы, цветы в прихожей. Наверху, в спальне матери, медленно кружилась фарфоровая карусель, вызванивая колокольчиками приятную мелодию.

— Ой, Барби, Барби, ты только посмотри! — восхитилась мать, глядя, как кружились под музыку крошечные лошадки.