Квест-2. Игра начинается - Борис Акунин

Нужно скорей бежать в дом! У Айзенкопфа в рюкзаке наверняка найдется, чем подцепить кольцо!

Чутье подсказывало Гальтону, что здесь спрятана самая главная из всех разгадок. Последняя и окончательная!

Он вскочил и очертя голову понесся к дому.

Скоро, прямо сейчас всё, наконец, разъяснится.

Какая ночь! Ах, что за ночь!

Одним махом он взлетел на второй этаж. Пробежал через анфиладу до приемной, где дежурили «спецмедики», но на пороге спальни заставил себя сбавить шаг. Шуметь по соседству с реанимацией нельзя.

В «детской» всё осталось без изменений: скомканная постель, два неподвижных тела на полу. Справа матово светилась стеклянная дверь медицинского блока, слева — лаборатории. У Айзенкопфа было тихо, немец священнодействовал над «эликсиром власти» (если, конечно, это был эликсир). Из палаты доносилось энергичное позвякивание. Значит, борьба за жизнь Пациента еще не проиграна.

На цыпочках, чтобы не отвлекать Зою от работы, Норд подошел и осторожно приоткрыл дверь.

В первую минуту он не понял, что происходит. Княжна стояла спиной к входу, загораживая аппарат и Пациента. Она была в белом халате и резиновых перчатках по локоть. На соседнем столе зачем-то стояла большая стеклянная емкость, на две трети наполненная прозрачной жидкостью.

Производя какие-то точно выверенные, ритмичные движения, Зоя слегка раскачивалась из стороны в сторону. Она была всецело сконцентрирована на своем странном занятии.

На миг прервалась, распрямилась, стерла рукавом пот со лба. При этом слегка повернула голову, и Гальтон увидел, что у нее на лице хирургическая повязка. На белой марле виднелись алые пятнышки — будто кто-то брызнул на маску кровью.

По-прежнему не замечая Норда, княжна снова наклонилась, очень бережно подняла обеими руками какой-то, по-видимому, довольно тяжелый предмет. Мелко переступая, двинулась боком к столу.

Она больше не загораживала Пациента.

Доктор Норд всегда считал, что обладает исключительно крепкой нервной системой, и не представлял, как это здоровый мужчина может взять и бухнуться в обморок. Но когда он увидел обезглавленное тело и перетянутый жгутом багровый обрубок шеи, ему невыносимозахотелось лишиться чувств — по-другому, пожалуй, не скажешь.

— Ты…Ты… — начал он и не договорил.

Сознание отказалось смириться с увиденным и покинуло Гальтона.

Он покачнулся и с облегчением упал в черную пустоту.

С каким удовольствием

он никогда бы из нее не возвращался. Но сердце у Норда было исключительно здоровое. Оно не остановилось, не разорвалось. По нему всего лишь прошла трещина, да и ту не обнаружил бы никакой кардиологический прибор. Нормальное кровоснабжение мозга через некоторое время восстановилось, нервный шок миновал, сознание разблокировалось.

Открыв глаза, Гальтон увидел над собой белый потолок и сразу все вспомнил. Скосил голову на аппарат «железное легкое» — не примерещился ли кошмар.

Не примерещился. Обезглавленный труп все так же лежал, закованный в металлический кокон. На аккуратном срезе белел кружок отпиленного позвоночного столба. Княжны в палате не было, а со стола исчезла стеклянная емкость.

Понесла предъявлять трофей, вяло подумал доктор. Теперь получит за свой подвиг Орден Красного Знамени [109]. Хотя нет. Убийство, конечно, свалят на американского диверсанта Норда, а свою любовницу «лучший образец самца» отблагодарит на собственный лад…

Гальтон содрогнулся от омерзения.

Но гадостней всего показалось ему то, что гнусная предательница даже не удосужилась его прикончить. Просто перешагнула, как через кучу грязи, и пошла своей дорогой. Правильно сделала. Такого жалкого идиота и слабака убивать — много чести. Она наверняка рассмеялась, когда он грохнулся в обморок. И поспешила унести добычу, пока не вернулся Айзенкопф…

Эта мысль заставила Гальтона вспомнить об «эликсире власти». Почему в лаборатории было так тихо? Что если эта женщина …

Запросто! Подкралась сзади к увлеченному работой биохимику, убила его, флакон забрала себе, а потом уже занялась жертвой более легкой — беспомощным стариком.

Доктор вскочил, уперся рукой о стену — его немного пошатывало. Побежал в лабораторию.

Айзенкопфа там не было. Ни живого, ни мертвого.

Склянки с реактивами и приборы стояли на прежних местах. К ним явно никто не прикасался. Но на столе поблескивала знакомая бутылочка с пробкой в виде головы Анубиса. Бутылочка была пустая. Кто-то перелил из нее кроваво-красную жидкость до последней капли…

Исчез и рюкзак. На стуле лежал какой-то аккуратный сверток — ровно посередине. В этой педантичности чувствовалась рука Айзенкопфа. В свертке оказался сдутый аэростат с вложенным в него баллоном газа.

Гальтон застонал и схватился за голову.

Курт?! И Курт тоже?!

Никакого анализа биохимик в лаборатории не делал! Просто перелил эликсир в какой-то другой сосуд и скрылся! А лишний груз из рюкзака выложил. Зачем ему летать на шаре? Его встретят за воротами с распростертыми объятьями…

Ну и экспедицию снарядил в Москву многоумный Джей-Пи. Два предателя под руководством кретина.

«Спокойно, не будь размазней, — приказал себе доктор, стряхивая с ресниц слезинку. — Помни жизненное правило № 3: «Хорош не тот, кто никогда не падает, а тот, кто всегда поднимается». Это не нокаут, это нокдаун! Счет еще идет, поднимайся! Вставай на ноги, сукин сын, и дерись!»

По очкам бой безусловно проигран. Но не всухую, не всухую!

Необходимо вернуться в Нью-Йорк и обо всем доложить мистеру Ротвеллеру. Он должен знать, что, хоть Институт ингениологии уничтожен и Громов убит, проблема не устранена. Возможно, она приобрела еще более злокачественный характер, ведь теперь у большевиков в руках не суррогатный, а настоящий «эликсир власти». Один Бог ведает, как они им распорядятся.

Выбраться отсюда живым будет очень непросто. Возможно, Зоя (он даже мысленно выговорил это скользкое имя с отвращением) потому и не стала пачкать руки, что отлично знает: никуда Гальтон не денется. Если так — плохо она его изучила!

Он взял со стола пустой флакон и бережно завернул его в платок. Очень может быть, что на донышке остались какие-нибудь микрочастицы, которые можно будет подвергнуть анализу.

Плюс остается последний, неубитый козырь. О нем не знают ни Айзенкопф, ни эта женщина. Тайник Мнемозины, к которому по чудесному стечению обстоятельств Гальтона вывел «черный аполлон».

Гонг еще не ударил, последний раунд не закончился!

Когда на человека обрушился сокрушительный удар судьбы, не все еще потеряно, если у тебя остается важное дело, которое во что бы то ни стало нужно исполнить. Оно как якорь, который не позволяет волнам выкинуть потерявший мачты корабль на скалы.

Весь во власти цели, Норд заставил себя не думать о той, кого любил, и о том, которого считал другом. Незримый хронометр принялся отщелкивать в голове доктора секунды. До рассвета оставалось мало времени. Расходовать его следовало экономно.

Так.

Флакон из-под эликсира во внутренний карман.

Свернутый аэростат пригодится — сунуть под мышку.

Нужно что-то вроде кирки, чтоб подцепить бронзовое кольцо… Он быстро прошелся через комнаты. Увидел в одной из них очаг. Каминная кочерга — годится.

Ну, а теперь к гроту Мнемозины.

В обратном направлении он несся уже не так безоглядно, как получасом ранее, когда ночь казалась ему восхитительной. Но теперь для Гальтона темный силуэт грота приобрел несравненно большее значение. Это было последнее, что у него осталось.

Четвертый тайник должен всё изменить, всё разъяснить, всё расставить по своим местам. Гальтон знал: под плитой с кольцом спрятано то, что его спасет.

А спасать доктора было необходимо. Разбитое сердце и пожар мозга — симптомы, мало совместимые с жизнью.

Он установил фонарь, чтобы свет падал прямо на кольцо. Вставил под него загнутый конец кочерги, несколько раз ударил сверху каблуком. Навалился.

Зашевелилось!

Поворот — и металлический круг отделился от камня, к которому, казалось, прирос навечно. Интеллектуальные и душевные силы Гальтона, возможно, оставили, но с физическими, слава богу, всё было в порядке.

Он взялся за кольцо обеими руками, ожидая, что плита окажется неимоверно тяжелой, но она вышла из паза очень легко. Такой груз без труда подняла бы и женщина.

Дыра в полу темнела, словно черный квадрат[110] одного русского художника Малевича.

— Ну вот и всё, — с удовлетворением прошептал Норд, протягивая руку за фонариком.

Сейчас, вероятно, опять придется «играть в бутылочку» — угадывать, где самсонит, а где яд. Мысль о возможной ошибке Гальтона не очень-то и пугала. Между прочим, не самый плохой финал — с учетом всех сложившихся обстоятельств.