Анатомия Комплексов (СИ) - Витич Райдо

— Миша! — остановил парня Александр. Тот недовольно посмотрел на него и, психанув, вышел, хлопнув дверью: разбирайтесь сами!

Алена вздрогнула от хлопка и виновато посмотрела на брата. Тот ответил мрачным взглядом и отвернулся к окну. Девушке стало неловко: а ведь парень прав на счет Саши. Она подошла, положила ему ладонь на плечо:

— Прости…

— Не за что, — он даже не повернулся, и девушка совсем сникла, встала рядом, прислонившись к подоконнику, и несмело сказала:

— Я, правда, ничего не могу рассказать. Да, и зачем, Саш? Ну, сам подумай — разве что-то измениться, если ты будешь знать, как я жила эти годы? Ведь не это важно, правда?

— Наверное.

Голос был глухим, отстраненным, обиженным.

— Ну, не обижайся… — погладила его по руке, пытаясь поймать взгляд.

Мужчина даже не шелохнулся, смотрел во двор и молчал. Тишина, повисшая в комнате, давила на Алену, как пресс. Она чувствовала себя потерянной и никчемной, куда ни глянь — везде виновата. И везде — тупик. Ни исправить, ни извиниться ни перед Рэйсли, ни перед детьми, ни перед братом, ни перед собой. Что же ей делать? Что?!

Саша тяжело вздохнул и начал говорить тихо так, задумчиво, словно и не ей, а кому-то невидимому в окне. А может, и себе.

— Судьба меня баловала, жизнь радовала. Прекрасная семья, обычная, дружная. Родители — мировые, сестра — прелесть. Друзья — опора, девушка — умница. Жизнь размеренная, ясная. Я даже не задумывался, насколько защищен, насколько застрахованы мои близкие от несчастий и бед… А почему я должен был об этом думать? Почему с нами должно было что-то случиться? Это там где-то, а здесь нет. У меня и не екнуло нигде, когда ты уехала. И вдруг…звонок. Я ненавижу телефонные звонки: столько их было за это время? И все лишь отбирали надежду. Звонки, приглашение на опознание, ожидание, …и трупы. Трупы, трупы! Я никогда не забуду запах морга, бесстрастные лица следователей. Им было все равно — исчезла и исчезла. "Приходите годика через три, если не появится". Пришлось давить, поднимать связи, тогда они зашевелились…да без толку. Я гнал плохие мысли, а мама…она как-то сразу в себя ушла, словно не верила, что увидит тебя…Знала. Но даже не плакала и все молчала, а лицо… — Саша сглотнул образовавшийся ком, зажмурился на секунду. — К зиме и у нас с отцом надежды почти не осталось. И звонков меньше стало. Снег. До весны в напряжении. Опер один сказал: "снег сойдет, тогда трупы вылезут". Прав был. Весной опять лавина звонков и приглашений на опознание. Я и понятия не имел, что столько умирает… Мама первая не выдержала: всю зиму по экстрасенсам, гадалкам, церквям. Одни одно говорят, другие — другое, а результаты …морг, трупы и неизвестность. Она …словно не умерла, а растаяла, как ты. Я тогда потерялся, затаился и …в сердце страх поселился. Отец. Он держался, но видно было, не с нами он уже, с ней, с тобой. Катя успокаивала, говорила: образуется,…а я не верил, понимал — уходит он. Как его хоронили, помню смутно. Как маму — да, а его…Катя помогла и родители ее. Мишка вон. Я сорвался, а она выхаживала, терпела и выходила. Вцепился я в нее, как в единственное, что у меня осталось. Пожениться решили. Платье в Париже заказали. Подруга у нее стюардесса, вторая визажист…Вот с ней она за платьем и поехала. Я не смог, работы — завал. Денег хотел. Чтоб ни в чем она не нуждалась… Ноябрь, гололед. Машину занесло, не справилась девчонка, а навстречу КаМАЗ. Меня тут же вызвали, и я долго не мог понять — о ком речь? Даже когда машину увидел…Два тела в крови. Катя моя в небо смотрит и, как живая, а все что ниже шеи — в крови. Я …секунду на нее и смотрел. Коробка взгляд притягивала — яркая, радужная и совершенно целая. Это чертово платье! — Саша смолк, поцарапал стекло пальцем, снимая прилипшую соринку, и на сестру покосился. Та смотрела на него, не мигая огромными, полными боли и сочувствия глазами. Слушает. Этого он и добивался.

— Я тогда тоже, долго разговаривать не мог. Да, и жить в принципе не хотел. Все ушли. Пусто. И в квартире и в сердце. Я, веришь, даже петлю приготовил…и не смог. Противно вдруг стало: что ж это я? Тебя-то ведь мертвой не видел. И мама…Не порадуется, в бога она верила. Вообщем, не смог. Дальше жил. Мама Катина помогала и Миша. Сюда переехал. Здесь тихо, а у них еще четверо, да и институт близко. Мне все равно было. Я пить начал. Только не берет организм Ворковских спиртное. Пью и не пьянею, только все противней на душе становится. Михаил не выдержал: вылил все, деньги отобрал и нравоучительную беседу провел. Стыдно мне стало — пацан, а дядьку учит… Жить я начал на уровне автомата. Встану — на работу, приду — спать. Задал программу — сделал. И главное, не думать о том, что было. Втянулся. А потом — звонок: ты нашлась, — он внимательно посмотрел на нее. — Думаешь, я поверил? Даже когда увидел тебя, и то — не верил. А домой привел, ты заснула, и показалось, что все налаживается. Ты жива, я — не один, и есть теперь ради кого. Только страшно мне, Аленка. Смотрю на тебя и словно ускользаешь ты от меня, как тогда. И боюсь, что уйдешь, а я один. Опять? Можешь считать меня трусом, слабаком, но еще одну смерть мне не пережить.

Исповедь брата была страшной. Алена и сказать не знала что. В горле сухо было, сердце щемило и хотелось что-нибудь сделать, чтоб залечить его рану, чтоб успокоить. Но ему нужны были покой и стабильность, которые она могла дать, если б перестала жить прошлым, стремиться в закрытые двери. Рэй его не вернуть, ему — не помочь. И все глупости, что она натворила, не исправить, и обиды, что причиняла ему — не загладить.

Но она могла помочь брату. Не повторять старых ошибок. Помочь ему, если не могла помочь мужу, детям, себе. Может, это ее соломинка? Шанс исправить, если не прошлые ошибки, то изменить свое отношение к себе, став умнее, став заботливей к близким, и за это простить себе хоть малую толику грехов.

— Я свинья, Саш, прости меня. Я очень благодарна, что ты нашел в себе силы рассказать все это я обещаю, что не исчезну. Обещаю! Не беспокойся за меня, я выплыву. Правда. Я не могу пока сделать ответный шаг и поделиться тем, что на душе, но это пока. Пока еще больно. Если тебя что-то интересует, я отвечу.

В эту минуту Саша ей поверил, каждому слову и, облегченно вздохнув, погладил ее по голове:

— Я верю. И не буду расспрашивать. Найдешь нужным — расскажешь. Но кое-что все же спрошу: ты из-за детей переживаешь? Они действительно существуют?

— Да.

— Хочешь, я привезу их сюда? Найму людей, и они все сделают. Есть такие. Сейчас это не проблема, лишь бы деньги были. А они есть, и связи есть.

— Если б это было так просто, Саш. Увы, нам их не достать. Да и, стыдно признаться, но я сильно тоскую по нему. Больше, чем по детям. Я плохая матерь, Рэй знал меня лучше, чем я себя. Он сразу сказал, что я сама еще ребенок, и не смогу дать детям то, что должна. Он занимался их воспитанием. Меня это раздражало.

— Он кто?

— Муж. Правда, я не сразу узнала, что мы поженились. Там все по-другому. Все. Есть, конечно, какие-то параллели, но незначительные. И меня буквально все выводило из себя. Особенно он. Я его ненавидела и боялась, презирала, оскорбляла. Я боролась с ним, с его миром и не понимала, что борюсь с собой. Представь, брак чукчи и украинки — вот примерно так мы и жили. Он терпел, а я не хотела ни понимать, ни принимать их действительность. В итоге — потеряла все. Он погиб. На моих глазах. Защищая меня, свой народ. Я не могу это забыть, не могу понять. И я устала, Саша, смертельно устала от осознания собственных ошибок, от мыслей, от воспоминаний. Устала ждать, тем более — ждать нечего, но сердце оно не понимает.

— Тебе нужна помощь. Давай я приведу хорошего психотерапевта.

— Как Миша? Извини, он славный парень, но стандартный психотерапевт. Как все. Никакой. У нас психиатрия, как наука, находиться в противозачаточном состоянии и рождает соответственных специалистов. Они сами-то сплошь закомплексованные, запутавшиеся личности, если личности, а то ведь и так не назовешь. Какие-то неоплодотворенные яйцеклетки в ожидании сперматозоида, который оплодотворит их идеей, выметет весь хлам с души, расчистит пространство для светлого будущего. Им самим помощь нужна.