Бумажный тигр (I. - 'Материя') - Константин Сергеевич Соловьев

табакерки, появился он. Этот злосчастный кретин, этот тупица, этот никчемный баран, этот интриган, этот косноязычий недоумок Роберт Вуд!..

Блондло внезапно стиснул кулаки. Маленькие, сухие, острые, они были не больше сосновых шишек и не выглядели сильными, но сейчас, кажется, могли бы раздавить даже гранитные камни.

- Кажется, успех вам не сопутствовал? – осторожно уточнил Лэйд, - Демонстрация не задалась?

Блондло зло дернул головой.

- Из-за него! Из-за этого выродка Роберта Вуда! Никчемный бездарь и пасквилянт из Нового Света, он не был способен изобрести даже ночного колпака, но находил удовольствие в том, чтобы чинить каверзы настоящим ученым, насмехаясь над ними и унижая своими беспочвенными подозрениями. Я слышал, что он проявил интерес к моим N-лучам, но не думал, что он опустится до такого… такого… скотства! За несколько минут до начала демонстрации он попросил у меня разрешения осмотреть демонстрационный спектроскоп. Аппарат был несовершенным, простым, но он позволял убедиться в существовании лучей. Не подозревая ничего дурного, я согласился. Он покрутил еще несколько минут в руках и вернул, как будто невредимым, но… Едва только демонстрация началась, я с ужасом понял, что все идет не по плану. Сбывался самый страшный мой кошмар, сбывался наяву, - Блондо обессиленно уронил руки на колени, обтянутые шелковым халатом, - Сколько бы я ни фокусировал линзы, N-лучи не просветить заготовленные образцы. Что там сталь и свинец, оно с трудом пробивалось сквозь бумажный лист! Кисейный платок стал для него непреодолимой преградой! Я судорожно пытался настроить фокусировку, но тщетно. В зале начали недоуменно шушукаться. Господин Анри Мари Булей, мой поручитель и патрон, сидел красный в своей ложе как рак. Мне и самому сделалось не по себе. Покрывшись ледяным потом, я предложил перейти к демонстрации с живыми объектами, уверенный, что смогу взять реванш. Увы мне! Лучи, способные умертвить одним импульсом даже африканского слона, оказались неспособны справиться с обычной лабораторной лягушкой. Несчастная гадина лишь недоуменно квакала всякий раз, когда я к ней подступался, всякий раз вызывая в зале отчетливый смех. И громче всех смеялся мой мучитель, Роберт Вуд. Тогда я еще не знал, что это он услужил мне. Незаметно для всех нас он изъял из спектрографа одну из важнейших его деталей – алюминиевую призму особой формы. Без нее мои N-лучи обладали не большей силой, чем те, которые мальчишка, забавляясь, пускает зеркальцем. Я был раздавлен, я был совершенно уничтожен, а Роберт Вуд хохотал, не скрываясь. О, попался бы он мне сейчас!..

Блондло задрожал от ярости.

- Сперва я хотел спалить его дотла, опалив кожу, высушив внутренности, превратив кости в пыль, в золу, в тлен… Потом я думал выкачать из него весь воздух или заставить клетки его тела мучительно погибать. Но нет, все это будет слишком легко. Я сделаю иначе. Направленным излучением я создам полдюжины агрессивных сарком в его потрохах, злых как гиены и необычайно быстро прогрессирующих. Он издохнет у меня на глазах, захлебываясь кровью, в конвульсиях, когда они примутся терзать его изнутри, разрывая на части!

- Значит, вам так и не удалось пожать причитающиеся лавры? – осведомился Ледбитер, пряча в бороде усмешку.

Блондло зло дернул подбородком.

- Лавры? Тот день стал днем моего позора. Вчерашние коллеги, еще недавно гордые пожать мне руку, теперь зубоскалили у меня за спиной, величая не иначе как профессором N-ullite[25] и доктором N-ougat[26]. Научные журналы, заготовившие передовицы для моего триумфа, теперь не скрываясь именовали меня зарвавшимся фальсификатором, а мои лучи – премилой забавой, которая высосала из правительственных ассигнований изрядную сумму. Академия наук без лишнего шума отобрала у меня премию Леконта, а ее президент, Анри Мари Бюлей, с того дня проходил мимо меня, точно мимо пустого места, не удостаивая даже взглядом.

- Незавидная участь, - пробормотал Лэйд, - Таких деталей я не знал. Знал только то, что после неудавшейся демонстрации вы поспешно собрали чемоданы и убыли, разгромив собственную лабораторию и оставив несколько записок крайне невежливого содержания в адрес своих бывших коллег и благодетелей.

Кажется, Блондло немного смутился.

- Я не помню, как покинул Францию, - признался он, - У меня был жестокий приступ мозговой горячки. Я рвался прочь, мечтая лишь об одном – оказаться подальше от оглушающей, стрекочущей всеми своими поршнями, цивилизации, чтоб в тишине и спокойствии вновь взяться за дело. Я даже не помню, как брал билет в порту, кажется, я просто ткнул рукой в первый попавшийся. Я отбыл из Дюнкерка не имея ни плана действий, ни направления, одни только рабочие записи и пыл, не угасший в моем сердце!

Лэйд понимающе кивнул.

- Дайте угадаю, что последовало за этим. Едва только вы прибыли в Новый Бангор, ваша работа стала необычайно спориться. Научные эксперименты демонстрировали самые превосходные результаты, мало того, ваши злосчастные лучи оказались в тысячу раз эффективнее, чем вы думали.

Блондло неуверенно шевельнул головой.

- Но откуда вы…

Да, подумал Лэйд, это в духе Левиафана.

Обнаружив в человеческой душе свежую рану, он обыкновенно внимательнейшим образом ее изучает. Не из милосердия – чудовищам вроде него незнакомо это чувство – из одного лишь неутомимого любопытства. Иногда он исполняет желания таких чудаков, чьи раны неизлечимы.

И происходит чудо.

Изобретения, которые не могут работать, не должны работать, не в силах работать, чтобы не нарушить фундаментальные законы вселенной, вдруг принимаются непринужденно функционировать, вращая шестерни или генерируя странные излучения. Черт, подумал Лэйд, я видел здесь уже по меньшей мере три вечных двигателя, и все три были удручающе работоспособны… Один из них, купленный на рынке за шиллинг и три пенса, уже полгода стоит у Скара Торвальдсона в кабинете, перемешивая веерообразными лопастями спекшийся от жары воздух на манер вентилятора, но Скар не видит в этом ничего странного, для него это вполне в порядке вещей. Старый добрый Скар… Непревзойденный спорщик, надежный партнер по Хейвудскому Тресту и превосходный собутыльник, он имел лишь один недостаток – не существовал в объективной реальности.

Об этом нельзя забывать. Он не человек в полном смысле этого слова, он - один из восковых болванчиков, которых Левиафан лепит от скуки, населяя ими свои владения. Беда только в том, что этот болванчик выглядел на порядок разумнее, умнее и человечнее, чем любой из этих семерых, сидящих за столом, подумал Лэйд, ощущая подступающую к горлу тоску с горьковатым миндальным привкусом.

- Если ваше изобретение завершено, отчего бы вам не вернуться на вашу неблагодарную родину? – осведомился он вслух, - Не пожать небывалый триумф,