Повелитель гроз - Танит Ли

— Они опьянели от этих плодов и стали слабее женщин…

Не говоря более ни слова, Элон поднялся. Напряженный, как струна, он двинулся по берегу к обезумевшим морякам и их лодкам. Ральднор пошел за ним; Таллат, Яннул и несколько остальных последовали его примеру. Пестрые птицы медленно кружили в небе.

Внезапно Джарл отделился от толпы. Плоды оказали свое действие и на него тоже, хотя на нем не было цветочной гирлянды, и он вел себя не так, как остальные. Поскольку он привык к вину, опьянение не смазало и не изменило черт его характера, а скорее обострило, усугубило их.

— Что ты делаешь, Джарл? — спросил Элон.

— Собираюсь перевезти на остров последних матросов, гребцов и шлюх. А ты что, не хочешь позволить им тоже побывать на острове?

— Везде они побывают. Скоро я пошлю им смену, когда люди отдохнут.

— На корабле не нужна вахта, Элон. Только не здесь.

— Я не отдавал тебе приказа распустить вахтенных.

— Ты! Ты вообще больше не можешь что-либо приказывать или не приказывать! Идите, жуйте хлеб с водичкой, леди, пока мужчины развлекаются!

— Ты ответишь за это в Ханассоре, — негромко пообещал Элон.

— Ханассор, — сплюнул Джарл. Он не разделял их уверенности. — Сначала доберись туда. У меня ведь тоже есть кого призвать к ответу. Эту сухопутную крысу у тебя за спиной, например. Во имя Зардука, дорфарианец, ты можешь не совать свой нос в чужие дела?

— Этот берег принадлежит мне ровно в той же степени, как и тебе, — отрезал Ральднор, — а твой голос слышно очень далеко.

Рука Джарла метнулась к поясу и выхватила нож. Повисло напряженное молчание.

— Убери нож, — потребовал Элон.

— Пускай подерутся! — возбужденно хихикнул кто-то из мужчин. — Ставлю десять дрэков на Джарла.

Поднялся одобрительный гомон.

— Ну, дорфарианец, выйдешь против меня? Ты уже видел, каков этот клинок в деле, — сказал Джарл и добавил с презрением: — Беловолосый !

Рука Ральднора словно сама по себе сделала привычное движение, и в ней сверкнул нож. Несколько человек заметили уверенную отточенность этого жеста, и веселье немного приутихло.

— Да, ты уже пускал в ход этот клинок — против полумертвых людей, — сказал Ральднор. — Я принимаю твой вызов.

Джарл бросился вперед, но Элон как-то ухитрился вклиниться между ними. Яростно зарычав, Джарл ударил палубного офицера ножом. Белый песок оросила красная влага. На ноже командира гребцов вспыхнула алая полоса. Джарл прыгнул в ближайшую лодку, его люди последовали примеру вожака. Они оттолкнулись от берега и оказались на воде в считанные секунды после того, как Элон рухнул на землю.

Таллат бросился вперед и положил голову друга к себе на колени, но глаза Элона уже затягивала непроницаемая пелена смерти. Его кровь уходила в песок.

Сначала они похоронили его на краю джунглей, присыпав песком и галькой, но могила вышла неглубокой. Их лопаты очень скоро звякнули о камень. Кроме того, здесь явно водились дикие звери, незамеченные прежде и не показывающиеся сейчас, чье присутствие выдавали лишь легкие шорохи в лесу да яркие огоньки глаз. В темнеющем небе, жадно крича, кружили птицы. Поэтому они отрыли его из песка, положили на кучу хвороста и лиан и подожгли ее. Так было лучше. Но запах горелой плоти преследовал их по всему берегу.

Таллат ушел от них и долго стоял в сумерках, глядя на тлеющие и дымящиеся угли, когда-то бывшие Элоном. Мужчине не пристало плакать, и если он все же не мог сдержать слез, то должен был горевать в одиночку. Ральднор с внезапно нахлынувшей болью вдруг вспомнил, как когда-то давно тоже еле сдерживал слезы, шагая за похоронными носилками Эраз в Хамосе.

Непомерно раздутая луна всплыла над деревьями.

На плато разгоралось красноватое зарево, слышались песни, шум дудок и громкие крики, заглушавшие шорох волн и приглушенный гул водопадов.

Пока они ходили за хворостом для погребального костра Элона, вернулись лодки. Хохочущие мужчины и визжащие женщины толпой бросились к деревьям, потрясая светильниками и бочонками пива из личных запасов Дроклера. Теперь они пили, поедали плоды и распевали песни вокруг своих костров на скалах.

Таллат медленным шагом вернулся к ним. Его лицо было мрачным.

— Таллат! — схватил его за руку один из матросов. — Давай возьмем шлюпку, поплывем на корабль и уйдем на нем. Должен же быть какой-то безопасный путь до дома. Оставим их на этом острове.

— Нет, — отрезал Таллат.

Прибой наползал все дальше на песок, тихо шепча что-то, словно мать ребенку.

— Клянусь Зардуком, — сказал матрос, — я не расстроюсь, если все они отравятся этими плодами, как ты боялся, Таллат. Это было бы справедливо. Я не стану плакать о них.

Море поглотило последние отблески солнечного света. На плато визгливый женский голос затянул какую-то песню.

Яннул беспокойно поерзал и еле слышно обратился к Ральднору:

— Они там те еще кошки — большинство из них — и могут за себя постоять. Но среди них есть одна девчушка — кажется, из Элисаара, закорианские пираты взяли ее в плен совсем крошкой. На палубе она кое-как держалась, но по ночам ей было страшно. Пожалуй, они там что-то чересчур развеселились. Ты не станешь возражать, если я пойду и заберу ее оттуда?

— Твоя галантность делает тебе честь, но эта задача может оказаться потруднее, чем тебе кажется. Пошли вместе. Двое, выученных Ригоном, стоят двадцати пьяных закорианцев.

Они отделились от кучки сидевших на пляже и исчезли в темной синеве леса.

Их путь сквозь джунгли начался в атмосфере какого-то мрачного веселья. Оно разрядило напряжение, охватившее обоих, и отчасти напомнило о той скрытности, которая связывала этих двоих в Лин-Абиссе. Но все же по мере неуклонного углубления в темные заросли аура леса начала потихоньку влиять на них, подавляя их своей безмолвной мрачной сутью.

В сердце джунглей царил мрак, и лишь луна окрашивала листья жутковатой призрачной синевой. Бесчисленные глаза, сверкавшие на опушке, здесь, в зарослях, мерцали как звезды. Трава шелестела, клонясь под неощутимым ветром.

— Повсюду шпионы, — прошептал Яннул.

Однако ни один из них не улыбнулся этой шутке. Ральднору казалось, будто лес подступает к ним вплотную — одушевленный, не сводящий с них глаз, враждебный. Впервые он ощутил, как холодны тени, но не в физическом смысле, как давит почти ощутимый запах какого-то древнего разложения, гниения. Остров, безмятежный в свете дня, с наступлением ночи ожил, наполнившись собственной темной жизнью, и обнаружил чужаков, без спросу ступивших на его землю и лишивших его девственности. Они потревожили его первобытную тьму, и он ненавидел их.

Внезапно за высокими зарослями папоротника открылось оранжевое плато.