Царь Гильгамеш - Роберт Силверберг

Мне думается, что любой путник вызвал бы некоторое оживление в этой сонной деревушке. Не думаю, что путники из кожи вон лезут, чтобы посетить эту деревушку из-за ее достопримечательностей. Но когда по ее жалким улицам идет человек гигантского роста, с диким глазами, исхудавший, одетой в львиную шкуру, опираясь на заостренный посох, это должно вызвать переполох.

Сперва меня увидели малыши – они в страхе разбежались. Потом мальчики постарше и мужчины стали несмело по одному подходить ко мне, разглядывать, показывать на меня пальцами. Я слышал, как они шептались. Язык их был похож на тот, на котором говорят племена пустынь и на котором часто говорят в приграничных землях нашей страны. Я хорошо понимал их. Кое-кто считал, что я – демон, другие, что я – потерпевший кораблекрушение пират, кто-то считал, что я – разбойник. Я спросил их:

– Есть ли здесь место, где я могу получить еду и ночлег?

Они все засмеялись. Может мое произношение показалось им варварским?

Потом одна из женщин указала на маленькое здание с белыми стенами, которое было не такое неказистое, как все остальные. Ветерок донес оттуда запах пива. Таверна, сообразил я.

Когда я подходил к дверям таверны, вышла женщина и посмотрела на меня.

Она была высока ростом и хороша собой, глаза ее глядели прямо в глаза собеседнику. Тело у нее было сильным, плечи почти мужской ширины. Секунду она смотрела на меня, потом с силой захлопнула дверь прямо у меня перед носом. Я услышал звук задвигаемого засова.

– Подожди! – воскликнул я. – Все, что я прошу – ночлег на одну ночь!

– Не здесь, – ответила она изнутри.

– Где гостеприимство? Что тебя так напугало? Послушай, женщина, я тебя не обижу!

Молчание. Потом она сказала:

– У тебя пугающее лицо. Лицо убийцы.

– Убийцы? Да нет же, женщина, я не убийца, я просто усталый путник. Да открой же! Открой!

При всей моей усталости мною овладела ярость. Я поднял свой посох и воскликнул: – Открой, или я разобью дверь!

Я заколотил в дверь и услышал, как она трещит. Тут я услышал, как открывается засов. Дверь открылась, она стояла передо мной и совсем не казалась испуганной. Челюсти ее были сжаты, руки сложены на груди. В ее глазах пылала ярость ничуть не меньше моей.

Она резко спросила:

– Ты знаешь, во что встала бы новая дверь? По какому праву ты стоишь здесь и барабанишь?

– Я ищу, где бы переночевать, а люди сказали мне, что тут таверна.

– Так оно и есть. Но я не обязана пускать каждого встречного-поперечного бродягу с бандитской мордой.

– Ты меня обижаешь, и напрасно. Я не бандит, женщина.

– А почему у тебя в таком случае такое лицо?

Я сказал ей, что прошел долгий путь, и он оставил на мне свой отпечаток, но я вовсе не бандит. Я вынул из-за пояса несколько кусочков серебра и показал их.

– Если ты не позволишь мне переночевать здесь, то не продашь ли ты мне на худой конец кружку пива?

– Входи, – нехотя пригласила она.

Я вошел внутрь. Она закрыла за мной дверь.

Внутри было прохладно и сумрачно. Я протянул ей один из кусочков серебра, но она отмахнулась:

– Потом, потом. Я совсем не так охоча до твоего серебра, как тебе кажется. Ты кто, путник? Откуда идешь?

Я думал было назваться вымышленным именем, но для этого не было никакой причины.

– Я – Гильгамеш, – сказал я, ожидая, что сейчас она расхохочется мне в лицо, как если бы я сказал «Я Энлиль» или «Я Ан, небесный отец». Но она не засмеялась.

Она посмотрела на меня пристально и внимательно. Я почувствовал ее душу, сильную, теплую, добрую. Чуть погодя я спросил:

– Ты обо мне знаешь?

– Все знают имя Гильгамеша.

– А что, Гильгамеш – убийца?

– Он царь в Уруке. У всех царей руки в крови.

– Я убил демона в лесу, это верно. Я убил Небесного Быка, когда богиня выпустила его на волю, чтобы разрушить город. Я отбирал и другие жизни, когда это было нужно, только тогда. А ты закрыла передо мной двери, словно я разбойник с большой дороги.

– Да, но Гильгамеш ли ты? Ты просишь меня поверить в невероятное, странник!

– А почему ты сомневаешься в моих словах? – спросил я.

Она медленно сказала:

– Если ты и впрямь Гильгамеш из Урука – а по твоему росту, по твоим манерам я полагаю, что это может быть и правдой, – почему же щеки твои запали и исхудали, лицо твое столь измучено, и весь ты задубел от жары, холода и ветра? Разве это царская жизнь? И одет ты в грязные тряпки. Разве это одеяние царей?

– Я долгое время скитаюсь, – ответил я. – По Эламу на севере, в земле, именуемой Ури, в пустынях, я перешел через гору, называемую Машу. Я и кажусь тебе потрепанным и уставшим, потому что долог мой путь. И все-таки я Гильгамеш.

Она покачала головой.

– Гильгамеш – царь. Цари владеют миром. А ты человек, которому горе проело кишки и печаль изгрызла сердце. Это нетрудно заметить.

– Я все-таки Гильгамеш, – ответил я.

В ней была сила и теплота, и я рассказал ей, почему я отправился бродить. За кружкой пива я рассказал ей про Энкиду, моего брата, моего друга, которого я так любил, который гнался за диким козлом пустынь и пантерой степей. Я рассказал ей, как мы жили бок о бок, как мы охотились вместе, как вместе боролись и пировали, как пережили вместе столько опасных приключений. Я рассказал ей, как он заболел, как он умер. Я рассказал ей, как я скорбел по нему.

– Его смерть лежит на мне тяжким грузом, – сказал я. – Это была самая большая потеря. Как могу я быть в мире с миром и с самим собой? Мой друг, которого я любил, превратился в глину и прах!

– Твой друг умер. Ты уже оплакал его, теперь забудь о нем. Никто не скорбит так, как ты.

– Ты не понимаешь.

– Тогда объясни мне, – сказала она и снова налила мне пива.

Прежде чем заговорить, я сделал глоток пенящегося сладкого напитка.

– Его смерть поселила во мне страх моей собственной смерти. И вот, боясь смерти, я блуждаю из страны в страну.

– Нам всем предстоит умереть, Гильгамеш.

– Вот это я только и слышу, снова и снова. От женщины-скорпиона в горах, от бога Уту на небесах, теперь еще и от тебя. Неужели это так?

Неужели я должен лечь, как Энкиду, чтобы никогда-никогда больше не подняться?

– Такова наша доля, – сказала она спокойно.

Я чувствовал, как во мне нарастает горячий гнев. Сколько раз я слышал эти слова: такова наша доля, такова наша доля, такова наша доля – эти слова начинали звучать у меня в ушах как блеянье овцы. Что же, я один решил бросить вызов смерти?

– Нет! – закричал я. – Я это не приму! Я буду ходить по земле, пока не узнаю способа избежать смерти!

Хозяйка таверны подошла ко мне и стояла, глядя на меня сверху вниз. И снова я почувствовал ее силу и нежность. В этой женщине чувствовалось присутствие богини, в ней была великая материнская сила. Она мягко сказала: