Кассандра - Сергей Пономаренко

— Не совсем понятно.

— Волхвов после введения христианства на Руси жестоко преследовали, а они, в свою очередь, приносили много неприятностей великим князьям, ревнителям новой веры — волновали народ, который не мог сразу отречься от языческой веры, поднимали восстания. Одним из самых известных было подготовленное волхвами восстание киевлян, изгнавших великого князя Изяслава и поставившего на «стол» томившегося в темнице полоцкого князя Всеслава по прозвищу Чаривнык. Само это прозвище было следствием не столько заслуг князя Всеслава, сколько усилий волхвов, поддерживающих его в противостоянии с великокняжеской властью. Великий князь Изяслав вскоре вернулся вместе с войсками польского короля Болеслава. В этом дневнике рассказывалось, что волхвы, заглянув в будущее, узнали о своем поражении, случившемся из-за того, что в начале битвы стрелой будет убит князь Всеслав. Они предупредили князя, чтобы он сам не участвовал в битве и находился на безопасном расстоянии, но не учли человеческой слабости — он, узнав о своей смерти, испугался и бежал. Восстание потерпело поражение. А прояви он смелость — неизвестно, чем могло все закончиться.

— Все это дела давно ушедших лет. Выходит, ты читала этот дневник?

— Да. Он у меня.

— Может, ты знаешь, что случилось со Стасом?

— Твой приятель долго не мог решиться пройти через Перекресток времен, а смерть Мишани его подстегнула. Он попросил меня отвести его в Кассандру, чтобы пройти Перекресток времен, узнать свое будущее. Я его отвела в пещеру в тот день, когда мы с тобой прошлись по дренажке, — помнишь, я спешила на встречу? Дожидалась его у выхода из пещеры. Через час он вернулся сам не свой, расстроенный, руки трясутся, говорит невпопад. Как только вышли на поверхность, он меня затащил в кафе и начал пить. Пьет и не пьянеет, а сам весь бледный. Отдал мне дневник, сказал, что он ему теперь ни к чему. Я ушла — не люблю смотреть, как напиваются вусмерть.

— А как ты здесь оказалась?

— Серый заманил, якобы для разговора. Когда я узнала, что он виновен в смерти Мишани, то хотела сама, своими руками его наказать.

— Ты что — собиралась его убить?!

— Не знаю, хотела ему все высказать в лицо, чтобы он трясся от страха перед предстоящим возмездием… Его я не боялась — он такой хилый, да и пошла я вниз не с пустыми руками, но он оказался не один… При мне они, не таясь, разработали план операции, как заполучить у тебя картины.

— Ладно, смеется тот, кто смеется последним. Пусть только они меня отсюда выпустят!

— Наивный ты, Леонид! Думаю, ты напрасно на это рассчитываешь!

Вдруг послышался из темноты голос Бахи:

— Девочка абсолютно права — тебе наверх хода нет, разве что с дымком крематория! Да и она слишком много знает, а еще больше берет на себя. Что это за дневник, о котором вы говорили, что за Перекресток времен?

Леонид дернулся на цепи, но она крепко его держала.

— Молчание — знак того, что ты не хочешь с нами разговаривать, но и не надо. Ты нам больше не нужен — картины уже у нас. А с девочкой повременим — будет любопытно взглянуть на дневник, который находится у нее. Похоже, он нам очень даже пригодится. Оказалось полезным делом свести вас вдвоем.

Леонид начал ругаться, материться, сотрясая воздух бесполезными словами, чувствуя свое бессилие, а Баха только смеялся. Послышались голоса, и Баха напоследок пообещал:

— У тебя путешествие в царство мертвых будет более запоминающимся, чем у Смертолюбова, — уж я постараюсь!

— Я им дневник не отдам, — неуверенным тоном произнесла Ксана, но мысли у Леонида были заняты другим — он размышлял о собственной судьбе. «Неужели все? Так просто и буднично уйду из жизни по собственной глупости? Проклятая коллекция сумасшедшего художника! Ведь даже фамилия его предостерегала — «любит смерть»! А может, Баха только пугает? Конечно, только пугает! Зачем им моя смерть?! Я буду молчать обо всем этом! Зачем я связался с этой коллекцией? Неужели выхода нет?!»

И потянулось тоскливое ожидание решения собственной судьбы с иллюзорной надеждой на чудо.

30

Когда послышались шаги, Леонид встрепенулся, отгоняя сонливость. «Неужели я смог заснуть?!» — поразился он, с ужасом прислушиваясь к приближающимся неторопливым шагам, которые отдавали болью в сердце. Все ближе и ближе.

— Все — будем готовиться к путешествию в следующую жизнь, — послышался голос Бахи.

Леонид вскочил на ноги, его ослепили светом фонаря в лицо, сбили с ног, он, насколько мог, размахивал скованными руками, ограниченными в движениях цепью, пытался бить ногами, но вскоре был обездвижен. На его грудь навалилась тяжесть чьего-то тела, его рот раздирали чьи-то руки. Рядом закричала невидимая Ксана:

— Не трогайте его!

— Вот сволочь — не хочет открывать рот! — пожаловался Серый. — Заткнись, соска. Скоро и до тебя дойдет черед!

— Закрой ему нос — рот он сам откроет, — посоветовал вкрадчивый голос, и Леонид теперь вспомнил, кому он принадлежит — вежливому администратору из крематория.

Ему больно сдавили нос, перекрыв приток воздуха. Попытки движениями головы освободить нос ни к чему не привели, и Леонид стал задыхаться. В его памяти вспыхнула яркая картина: мертвый Стас с открытым ртом, из которого вырываются язычки пламени, и лысый Баха, восседающий на его груди, — и, не в силах больше сопротивляться, лишенный возможности дышать, открыл рот.

Леонид сглатывал горькую жидкость, кашлял, задыхался. «Керосин, что ли? Но запаха нет».

— С него хватит, — вновь раздался голос Бахи, и Леонид с жадностью глотнул полной грудью воздух.

Тут он почувствовал, что его тело стало наливаться тяжестью, затем неметь, а вскоре он перестал его ощущать. В голове нарастал непонятный гул, сравнимый с шумом прибоя. Попытки пошевелить пальцами ни к чему не привели, и он вновь стал задыхаться. Его лицо залило ярким светом.

— Вытяни у него язык, смотри, он аж посинел — еще окочурится раньше времени.

Яркий свет слепил, он попытался закрыть глаза, но и веки не повиновались ему. Леонид мысленно завыл от ужаса — он был полностью парализован, только сознание, зрение и слух были в его власти.

Щелкнули наручники — их с него сняли. Неожиданно он почувствовал, что движется, словно медленно летит куда-то. «Это смерть?»

— Тяжелый, боров. Надо было его вывести отсюда, а потом уже напоить, а теперь тащи его, — пожаловался кто-то.

Теперь голос звучал глухо, словно уши заткнули ватой, а перед глазами стояла непроницаемая темнота. В голове усилился шум, начали возникать разноцветные феерические картинки, рассыпающиеся огнями салюта, и он узнал их: «Это же фотографии Смертолюбова, которые он делал в подземелье!» А перед глазами закружился вихрь разноцветных искр, то и дело унося его сознание в далекие миры. Он парил в лучах синего солнца над красными песками, блуждал в фиолетовых облаках, опускался в коричневые глубины неведомого океана, постепенно свыкаясь с тем, что у него нет тела. Его Я было отлучено от физического тела, оставались лишь фантомы прошлых ощущений. Ему ужасно захотелось вновь ощутить свое тело, испытать радость движения, восхититься чудом — возможностью что-то сделать своими руками, пошевелить пальцами, рассмеяться, заплакать, крикнуть, что-то сказать или просто чихнуть, но даже ощущение сквозняка ему было недоступно.