Момент истины - Владимир Осипович Богомолов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выполнение проконтролируйте лично.
Артемьев».
ЗАПИСКА ПО «ВЧ»
«Весьма срочно!
Егорову
В течение ближайших 3–5 часов для участия в мероприятиях по делу «Неман» Управлениями Контрразведки 1-го и 2-го Белорусских, Ленинградского, 1-го, 2-го и 3-го Украинских фронтов на аэродромы Лиды, Гродно и Вильнюса...[44] специальными рейсами будут доставлены... офицеров «Смерш», в том числе... розыскника.
Под Вашу личную ответственность все прибывшие должны быть немедленно задействованы в качестве старших оперативно-розыскных групп смешанного состава в районах наиболее вероятного появления разыскиваемых.
Исполнение донесите.
Доставившие офицеров транспортные самолеты других фронтов, так же как и прибывающие из Москвы, поступают в ваше распоряжение для обеспечения усилий по делу «Неман».
Срочно обсудите с Моховым, Поляковым и Никольским и немедленно доложите, какая еще помощь людьми или техникой может быть вам оказана.
Колыбанов».
60. ТАМАНЦЕВ
Я мгновенно осознал: очередью из автомата он снес себе половину черепа.
Я был зол как черт, как миллион чертей, мне хотелось ругаться последними словами, когда, подбежав, Фомченко и Лужков уставились на его труп.
– Чего смотреть – холодный! – еле сдерживаясь, в бешенстве сплюнул я. – Кому сказал – пять раз сказал! – если он будет один, вы не понадобитесь! А вы?!
– Мы думали... он вас убил... – зажимая рукой рану на плече и морщась от боли, проговорил Лужнов.
«Думали!..» Детский сад!.. Помощнички, едрена вошь! Ввек бы их не видеть!.. Я нисколько не сомневался, что если бы они не вылезли и Павловский считал, что он со мной один на один, он и с перебитыми ногами ни за что бы не застрелился, и я бы взял его живым. Мне хотелось отлаять их так, чтобы уши у них распухли, но теперь надо было действовать, не теряя ни секунды.
Вспоров ножом рукав гимнастерки Лужнова, я поспешно перевязал ему плечо индивидуальным пакетом и перетянул выше ремнем, чтобы остановить кровь.
– Задета только мышца... кость цела... Не морщься – тебе не три годика!
Мне следовало хотя бы предварительно оценить вещественные доказательства. Прежде всего я оглядел сапоги Павловского. По виду – сверху – советские, яловые, офицерские, они имели подошвы немецких армейских сапог, подбитых гвоздями с широкими шляпками, каблуки были охвачены металлическими подковками. Такого гибрида за три года войны я еще не встречал – век живи, век учись – и сразу подумал о следах у родника, обнаруженных Блиновым: их оставил Павловский, и был он там в этих самых сапогах.
Затем я обшарил карманы гимнастерки и офицерских шаровар Павловского, вынул документы и переложил к себе. Просмотрел бегло только командировочное предписание; оно было выписано на одного Павловского, причем в отпечатанном типографском тексте, к моему удивлению, имелся задействованный с 1 августа условный секретный знак – точка вместо запятой посреди фразы. Второго предписания среди его бумаг не оказалось, и я подумал, что он, очевидно, не старший группы или же по легенде может действовать и в одиночку.
Без особых усилий я стянул с него сапоги – это надо было сделать теперь же, пока труп не окоченел.
Из хаты Свиридов никто не выходил, но я не сомневался, что они – горбун-то во всяком случае – в окно смотрят сюда. Интересно, какие чувства он сейчас испытывает?
– Будь здесь!.. Накрой его плащ-накидкой и никого не подпускай! – велел я Лужнову. – А вы – за мной!
С автоматами в руках мы с Фомченко бросились к дубовой рощице, куда всего минут десять назад направлялся Павловский.
– Будьте наготове!.. Наверно, там его кто-нибудь ждал... Держитесь правее... Если начнут стрелять – ложитесь! – на бегу инструктировал я Фомченко и, вспомнив, строго спросил: – Почему вы сигнал не подали?
– Сигнал?.. Забыли... От волнения... Совсем забыли...
«Забыли... От волнения!..» Детский сад, да и только! Каждому за тридцать, а они волнуются! Потому и не люблю прикомандированных – балласт, и толку от них на грош!
Фомченко бежал старательно, изо всех сил, однако постепенно отставал. Рассвело еще больше, и нас было видно издалека. Я держался настороже, каждое мгновение ожидая выстрелов, но стояла полная тишина. Мы уже почти достигли рощицы, когда в этой тишине далеко сзади нас послышался негромкий возглас.
Я обернулся: Юлия в той же ночной ситцевой рубашке шла от кустов на Лужнова. Только этого нам не хватало! Он бросился навстречу и пытался ее остановить – что-то говорил, потом схватил невредимой рукой за локоть, но она вырвалась, побежала как раз туда, куда он ее не пускал, и тут же раздался дикий крик – она увидела Павловского...
Я уже оценил обстановку и приказал подбежавшему Фомченко:
– Возвращайтесь!.. Пусть Лужнов отнесет девочку к Свиридам, а Юлию возьмите в ее хату и не выпускайте!.. В темпе!.. И никакого шума!
– Надо ей объяснить, что он – сам!
– Ничего ей сейчас не объяснишь. Надо немедля прекратить этот крик! Если будет сопротивляться – примените силу!.. А Свиридов предупредите, чтобы никуда не отлучались и помалкивали! Бегом!
Оттуда, где лежал труп Павловского, доносились надрывные рыдания, но я, не оглядываясь, вскочил в рощицу. С автоматом наизготове я бежал вдоль края дубняка, скользил между деревьями, нырял под нижние ветки. Каждую секунду я ожидал встречи с теми, кто его здесь, очевидно, ждал. И, стараясь унять злость, все время охолаживал себя. Одного упустил, но остальных надо взять живьем во что бы то ни стало.
На ходу я посовещался сам с собой и был вынужден оценить ситуацию как весьма хреновую.
Так я обежал одну сторону мыска, затем срезал у основания и вернулся, замыкая треугольник. Нигде никого и никаких сегодняшних следов – темных полос на серебристой от росы траве. Выходит, в рощице его никто не ждал.
Когда я выскочил из дубняка, там, где в чапыжнике лежал труп Павловского, никого не было, однако плач и вскрики Юлии отдаленно слышались – Фомченко все еще не смог затащить ее в хату.
Теперь следовало осмотреть опушку леса на два-три километра по обе стороны от дубового мыска.
Это заняло около часа. Я бежал краем леса, напряженно выглядывая следы, осмотрел
