Великие арабские завоевания - Хью Кеннеди

Кутайба, видимо, не сомневался, что при новом правителе потеряет должность, и решился сопротивляться власти Сулеймана, положившись на верность своих войск. Возможно, ему виделся поход его закаленной в боях хорасанской армии в Ирак, и даже в Сирию, замена враждебного халифа на более удобного — то есть план, который тридцать пять лет спустя осуществили Абу Муслим и сторонники Аббасидов.

Он обратился к своим войскам с речью, в которой перечислял свои достижения и потребовал их поддержки. Он напомнил, как привел их из Ирака, как распределял между ними добычу и выплачивал жалованье — сполна и без задержки. Им стоило только сравнить его с предыдущим наместником, чтобы понять, насколько он лучше. Сегодня они живут в мире и благополучии. Бог дал им завоевать новые земли, и дороги стали настолько безопасны, что женщина в корзине на спине верблюда может спокойно и без опасности для себя проехать от Балха до Мерва.

Его речь встретили мертвым молчанием. Возможно, он не подготовил почву или не навел достаточно справок. Все знали его как великого военачальника, но многие были против того, чтобы начинать гражданскую войну Кутайба был великим вождем в борьбе мусульман с неверными, но он не располагал достаточной поддержкой племен, которые пошли бы за ним против собратьев по вере. Он потратил немало усилий, чтобы заручиться поддержкой обращенных в ислам хорасанцев и ввести их в свое войско, однако и они не хотели ввязываться во внутренние распри арабов. Их предводитель, Хайян аль-Набати, сказал своим сторонникам, что «эти арабы сражаются не за ислам, так пусть они убивают друг друга».

Обратного пути не было. Кутайба поставил все на обращение к верности своих войск, а те не отозвались на его призыв. Тогда он совершенно вышел из себя и принялся оскорблять своих арабских соплеменников со всей едкостью традиционного арабского красноречия. Он назвал их отбросами Куфы и Басры; он собрал их по пустыням, «из мест, где растет полынь, бурьян и дикая сенна», где они ездили верхом на коровах и ослах. Они, иракцы, позволили сирийской армии расположиться в царском дворе и под крышами своих домов. Он не забыл ни единого крупного племени: абд-бакр были лжецами, изменниками и, хуже того, низкими людьми; абд-каис — старыми хрычами, которым скорее подобало опылять пальмы, чем держать поводья коней, азды вместо поводьев хватались за корабельные канаты. Намеки были ясны: все они— крестьяне и рыбаки, а не гордые арабские воины. За несколько минут он умудрился рассориться со всеми, кто мог бы его поддержать. Вернувшись домой, он объяснил домочадцам, что сделал. «Когда на мою речь не ответил ни один из них, я впал в ярость и не знаю, что говорил», — тут он снова принялся оскорблять арабские племена. Бакров сравнил с девственницами-рабынями, отвергавшими всех мужчин, тамимов с паршивыми верблюдами, абд аль-кайсы были задницами диких ослов, а азды — просто ослами, «худшими их творений Всевышнего».

Теперь его положение стало безнадежным. Оппозиция сосредоточилась вокруг старого закаленного бедуина Ваки аль-Тамими. Арабские источники рисуют живой портрет этого человека в терминах, которые выходят за рамки обычных оскорблений. Кроме всего прочего, враги называют его пьяницей, упивавшимся в кругу друзей до того, что гадил себе в исподнее. Сторонники заявляют, что он мог взять дело в свои руки, «стерпеть жар и пролить свою кровь», но что он «был из тех храбрецов, которые никогда не заботятся, какого коня оседлать и что из этого выйдет». Он рискнул напасть на Кутайбу. Он заключил соглашение с вождем мусульман неарабского происхождения Хайяном аль-Набати. Они согласились разделить между собой собранные в Хорасане подати. Кутайбу покинули все, кроме ближайших родичей. Он потребовал тюрбан, посланный ему матерью, который всегда надевал в затруднительном положении, и послал за обученным боевым конем, которого считал приносящим удачу в бою. Но приведенный конь горячился и не давал на себя сесть. Он принял это как знамение, что игра проиграна, и предался отчаянию, лежа на постели и повторяя: «Да будет воля Божья!»

Волнения не унимались. Кутайба послал брата Салиха, того, который дружил с царем Шумана, попытаться вступить в переговоры с мятежниками, но те встретили его стрелами и ранили в голову. Салиха внесли в комнату для молитв Кутайбы, и тот вышел и посидел с ним, прежде чем вернуться на свое ложе. Его брата Абд аль-Рахмана, так часто возглавлявшего мусульманские войска в самых тяжелых битвах, обступила базарная толпа и сброд и забили камнями. Подступив к самому Кутайбе, мятежники подожгли конюшни, где тот держал своих верблюдов и ездовых животных. Вскоре, перерезав веревки большого шатра, мятежники ввалились внутрь, и Кутайба погиб. Как это часто случается, шли споры, кто именно его убил и кому достанется честь отнести его голову Ваки. Ваки приказал убить всех ближайших родственников Кутайбы и распять их тела.

Ярость и мстительность, обращенная на человека, который столь успешно начальствовал над мусульманскими войсками Трансоксании, потрясли современников. Персы, служившие в мусульманской армии, дивились, что арабы так дурно могли обойтись с человеком таких достоинств. «Будь он одним из нас и умри он среди нас, — сказал один из них, — мы положили бы его в гроб (табут) и возили бы с собой в походы. Никто не достиг в Хорасане так многого, как Кутайба». Нечего и говорить, что множество поэтов обращались к этой теме, восславляя подвиги племен, убивших его. Но другие оплакивали смерть великого воина ислама. Таков был и поэт[69], обративший свои слова к новому халифу в Дамаске. Ему удалось отчасти передать воодушевление и страсть к новым местам и подвигам, которые, вероятно, испытывали многие из шедших за Кутайбой.

Сулейман, много воинов мы сразили для тебяСвоими копьями в скачке на боевых конях.Много твердынь мы повергли.Много равнин и скалистых гор, где никто не бывал до нас,Мы прошли, месяцами погоняя коней.И они, привычные к пути без конца,Были спокойны перед лицом врага.Даже огней и пожара, гонимого ветром на нас,Не боялись они, прорываясь сквозь пламя и дым.С ними мы покоряли города неверных,Пока не дошли до мест, где рождается рассвет.Будь Судьба благосклонней, они унесли бы насЗа Александрову стену из камня и кованой меди.

Со смертью Кутайбы закончилась эпоха мусульманских завоеваний в Средней Азии. До этого момента силы арабов с возрастающим количеством местных союзников, в общем, продвигались вперед. Правда, были и отступления, однако в целом их власть и влияние расширялись. Всему этому теперь предстояло перемениться. Отчасти причиной стали политические изменения в мусульманском мире. После смерти Аль-Валида I в 715 году быстро сменились три новых халифа: Сулейман (715-717), Умар II (717-720) и Йазид II (720-724). У каждого из них были свои советники со своими идеями относительно политики на северо-восточной границе. Постоянные смены правителей привели к тому, что племенное соперничество среди арабов и напряженность между арабскими и неарабскими народами стали более явными и ожесточенными. Так продолжалось до халифа Хишама (724-743), при котором в политике мусульман снова установились стабильность и постоянство.

Однако свое действие оказывало и влияние с Дальнего Востока. Из китайских источников нам известно, что князья Согдианы регулярно отправляли посольства к китайскому двору, пытаясь убедить китайцев выступить на их стороне против мусульман. В 718 году, например, шах Бухары Тугшада, Гурак Самаркандский и Нарайана, царь Кумада, представили свои петиции с просьбой о помощи против арабов, хотя и Бухара, и Самарканд были «завоеваны», а их цари заключили договоры с арабскими властями. В тот раз китайцы не готовы были на прямое вмешательство в столь далеких областях, однако они поощряли тюргешских тюрков на вторжение в Согдиану для поддержки местных князей.

Арабские источники говорят о двух лидерах тюрков. Главный из них — каган. Этот каган, упоминаемый арабскими историками того периода, был тюркский вождь, именуемый в китайских источниках Cy-Лy. Он временами появляется в Трансоксании, как верховный вождь всех тюрков. У него имелся помощник, которого арабы называли Курсул, а тюркское имя его было Кол-чур.

В арабских повествованиях о завоевании появляются, фактически, только эти два имени. При описании арабского войска и его героических (или не героических) деяний персонажей обычно называют по имени, потому что личности героев были для авторов ключевым моментом. Тюрки, в противоположность им, в целом «чужие» — масса воинов без определенной морали или религии, единственным мотивом действий которых выступает их общая враждебность к мусульманам и ненасытная страсть к добыче. Вожди, каган и Курсул, попали в ряды достойных противников мусульман, наряду с византийским императором Ираклием и Рустамом, полководцем Сасанидов, разбитых при Кадисии. Они тоже на свой лад отважны и благородны, но не сомневаются в себе, хотя и лишены присущей воинам ислама уверенности в победе и поддержке Всевышнего, какими наделяют арабские летописцы византийского и персидского военачальников.