Приют героев - Генри Олди

– Вы его проверили?

– Разумеется. Сложные полиморфные изменения в тонкой структуре личности. Если без лишней терминологии… Как будто яблоне привили черенок от вишни. И яблоня, и вишня – плодовые деревья, но это даже не разные сорта…

– Понимаю, – серьезно кивнул барон, продолжив путь.

– Счастливец! А вот я – нет. Изменения очень глубокие: умбра, аура, семантия… Здесь нужен крупный теоретик: Матиас Кручек, Ян Стенваль… Железная Фея, в конце концов!

– Но вы хотя бы можете предположить, чьих это рук дело? Кто способен на подобные… э-э-э… разработки? Этот, с серебряной бородой… борода, конечно, примета слабая…

– Оставим бороду в покое. Кто-то из серьезных умбрологов мог бы подсказать… Жаль, у нас нет времени. Я слишком много его потратила впустую.

– В смысле? – приподнял брови Конрад. В облике матроса это смотрелось комично, но Анри осталась серьёзна.

– Я занималась нужными и правильными делами: Большой Гаруспициум, Лабилекторий, «Роза шагов»… Но ситуация меняется слишком быстро. Результаты этих действий я просто не успею узнать, а тем более воспользоваться ими.

– Понимаю, – повторил барон. – Ах, как я вас понимаю! Дедукция пасует перед интуицией, просит прощения у цейтнота и окончательно сдается на милость случаю! Извините, сударыня, это как кидать в вас каштанами…

– Хуже. Это как кидать каштанами в капитана Штернблада.

– Позвольте не согласиться. Есть вещи куда более проблематичные.

– Например?

– Допустим, не вы кидаете каштаны в Руди, а он в вас.

Анри споткнулась, охнула и согласилась.

– Вы сейчас в гостиницу, барон?

– Да. Мне завтра в поход, если помните… Как представлю съезд родичей в качестве партизанского отряда, ушедшего в рейд по тылам – парик дыбом встает! Но сперва я провожу вас домой.

– Спасибо, не надо, – вигилла улыбнулась, забыв, что в обезьяньем обличьи улыбки малопривлекательны. – Я устала и жалуюсь на жизнь, я с удовольствием гуляла бы с вами до утра, кокетничая и болтая о пустяках, но… Надо, чтобы вы как можно скорее оказались в гостинице. Надеюсь, ваши будущие соратники еще не спят. Так вот, не скрываясь, во всеуслышание расскажите им то, что узнали от меня в цирюльне.

– Все? – ужаснулся Конрад.

– Нет, конечно. Я имею в виду могилы, где вместо квесторов обнаружились дрейгуры. И обязательно сообщите, что дрейгур сгорел при попытке его допросить.

– Намеренная утечка сведений? Генриэтта, я все сделаю, как вы просите. И даже не стану спрашивать: зачем. Считайте, что я бросил каштан, куда приказано.

Впереди показались первые фонари бульвара Олигархов.

– Что ж, мне – налево, вам – направо. Удачи!

Она замялась. Наверное, надо сказать что-то еще. Барона ждет поход; тебе, подруга, тоже предстоят не ароматические ванны с квинтетом свирельщиков. Чужие люди из ведомств-конкурентов: железный щеголь-квиз и въедливая стерва-вига. Знакомы два дня…

Душа была не на месте – словно к душе Генриэтты Куколь сребробородый колдун подшивал две лишних тени, три громких имени и восемь грустных перспектив на будущее.

– Удачи! Когда дело благополучно ляжет на полку в архиве, мы еще погуляем с вами до утра…

Наигранная бодрость в голосе барона звякнула фальшивой монетой. Он и сам это понял, смутившись.

– Обязательно, ваша светлость. Не лезьте зря на рожон, хорошо?

– И вам поменьше рожнов, сударыня…

Конрад фон Шмуц порывисто наклонился, взял руку Анри; щекотно уколов усами, поцеловал.

Уходя, он ни разу не оглянулся.

Добрая примета.

Енох Лафута, пьяница, которого злая жена не пустила ночевать, качнулся и протер глаза. Все это время он стоял в проходе между домами, прислонясь к стволу старой акации, чтобы не упасть. Моряк с обезьяной не видели пьяницы, зато Лафута отлично видел обоих. И пребывал в недоумении. То ли моряк так напился, что разговаривал с глупой обезьяной? – то ли он, Енох Лафута, настолько пьян, что видел, как обезьяна отвечала матросу, затем матрос поцеловал обезьяне лапу, и оба разошлись в разные стороны?

– Иди, козел! – заорала из окна жена, томимая милосердием. – Спи уже…

Енох выбросил из головы дурацкое видение и пошел.

Вернувшись домой, Анри раздумала ложиться спать. Времени на отдых оставалось мало, на вещие сны расчитывать не приходилось, – эти парами не ходят! – а вставать так или иначе пришлось бы за полтора часа до рассвета.

Вздохнув, она принялась накапливать ману по рецепту тетушки Эсфири.

Вытащила книги из шкафов, протерла пыль и расставила заново, по системе «Стоунхендж», разработанной друидами-библотами Тучной Клуни. Вымыла полы в столовой, спальне и гостиной, отказавшись от швабры и стоя на четвереньках, в позе «Са-пэй ищет следы духов». Долго возилась с посудой, добиваясь блеска, привлекающего веселую энергию Йой. Закамуфлировала чуть скошенную дверь в кухню при помощи шторы из кипарисовых планок, сместив базисный центр притяжения плохих ситуаций за окно, во дворик. Надраила бархоткой окна, выходящие на юг, отчего радости должны были возрасти, а горести уменьшится. Это, правда, вело к беременности или преждевременным родам, но Анри сомневалась, что там, куда она собралась, это будет важно. Уравновесила стихии: Огонь – курительницей для благовоний, перенесенной в ванную комнату, Воду – бокалами пирамидальной формы, Металл – декоративным мечом из сосны, возложенным на стойку в кабинете, Дерево – рассыпанной в углах речной галькой, Землю – сухими фиалками, сунутыми в книги наподобие закладок.

Почувствовав резкий прилив сил, удвоила рвение.

Туман крался по улицам Реттии.

Туман брел по булыжнику мостовой, шаркал подошвами башмаков, тянул бледные пальцы, заплетая город паутиной – от бульвара XXVI-ти Ла-Лангских Коммерсантов до площади Регуса Эволютора, от консерватории маэстро Бригета Куриация к театру «Пироглобус», от приюта Блудных Сыновей, основанного безымянным купцом-многоженцем, к гостинице «Приют героев». Тучи разошлись; нависнув над головой ковшиком, чахоточно-румяный месяц лил в паучью сеть кровь с молоком. Горгульи с крыши храма Бабушки Странноприимной беззвучно разевали пасти, угрожая месяцу, но ковшик и без горгулий понимал: его час близок.

Скоро рассвет.

Скоро он опрокинется в жгучий кипяток восхода.

Трое скользили в умирающей ночи, не задевая паутины, не замечены сонным патрулем, который прошел, стуча погремушками, с ритмичными возгласами: «Баю-баюшки-баю, славлю родину мою!».

Два вигила и одна вигилла.

Арест-команда Тихого Трибунала.

Андреа Мускулюс жил в квартале Анахронистов, в частном домике, каких здесь было много – богатый застройщик Фриц Тыковка-сын, выкупив за бесценок здешние пустыри, настрогал уйму двухэтажных карликов-близнецов и озолотился на аренде. Действительным членом лейб-малефициума ученик Кольрауна стал меньше полугода назад – откладывая часть нового, вполне сносного жалованья, через два-три года он переедет в более престижный район, но сейчас вынужден довольствоваться малым. Это хорошо. Меньше свидетелей. Соседи носа наружу не высунут, если в доме сударя малефика начнется подозрительный шум.