По лезвию бритвы - Дэниел Полански

Уилкес дрался неплохо, очень неплохо, и совсем не в том архаичном и формализованном стиле, свойственном для дуэли. Ему приходилось убивать людей и раньше — на войне или в подобных этому «честных поединках», коим богатые предаются охотнее, нежели какому-нибудь порядочному занятию, но в любом случае кровопролитие не было ему чуждо. Я задумался о том, смог бы я взять над ним верх. Возможно, если бы имел немного везения или если бы мой стиль оказался для него неожиданностью.

Несмотря на все это, Уилкес значительно уступал своему противнику. Наблюдая за тем, с какой виртуозностью Веселый Клинок задавал тон в игре, я подумал: что в целом свете могло заставить несчастного сукина сына скрестить шпагу с Беконфилдом, что за нелепое дело чести могло повлечь столь безрассудный поступок?

Посреди боя Клинок внезапно отвлекся, и наши взгляды пересеклись, в его глазах читалась жажда убийства. Пользуясь подходящим моментом, Уилкес вложил все силы в атаку и бросился вперед, направляя острие клинка к столкновению с плотью. Лорд Беконфилд отражал выпады своего оппонента, парируя каждый удар с легкостью врожденного инстинкта.

Пара мгновений — и Беконфилд разрешил исход схватки, нанеся молниеносный удар, настолько стремительный, что я не успел проследить его взглядом. Уилкес неуклюже уставился на рану в груди, затем выронил шпагу и повалился на землю.

Признаюсь, с момента нашей первой встречи с герцогом я время от времени задумывался над тем, насколько правдивы слухи и сплетни о репутации Веселого Клинка. Отныне я не стал бы больше тратить на это время. Каждому человеку важно знать пределы своих возможностей, чтобы гордыня и неуемный оптимизм не ослепляли его ложными представлениями о том, на что он способен. Мне никогда не быть красавцем. Я никогда не одолел бы Адольфуса в борцовской схватке и не сыграл бы на барабанах лучше Рифмача. Мне никогда не отплатить Старцу, никогда не раздобыть богатства, которое позволило бы начать новую жизнь, и мне не суждено расстаться с Низким городом.

И я никогда, никогда не смог бы победить лорда Беконфилда в честном бою. Обнажить оружие против Веселого Клинка — это все равно что совершить самоубийство, так же верно, как проглотить отраву.

Пожалуй, Уилкес получил то, чего добивался, ибо негоже злить людей, имеющих слово «клинок» в своем прозвище. Тем не менее небольшое сборище зрителей как будто осталось не в восторге от исхода разыгравшейся драмы. Завершающий смертельный удар Беконфилда не соответствовал хорошим манерам. Одно дело — скончаться от полученной тяжелой раны в живот, и совсем другое — быть сраженным наповал точно рассчитанным смертельным ударом. В таких вещах существует неписаный кодекс правил, и первая кровь обычно не значит последняя. Свита Клинка, разумеется, выразила всю подобающую покорность, захлопав кружевными манжетами, тогда как остальные не спешили чествовать победителя. На лужайку торопливо выскочил врач, за которым неотступно следовал секундант Уилкеса, однако едва ли они могли на что-то надеяться, а если и так, то надежда скоро растаяла, словно сон. То, что рана оказалась смертельной, я смог бы определить даже с расстояния в пятьдесят шагов.

Веселый Клинок вернулся на прежнее место на деревянной лавке в окружении толпы придворных, наперебой поздравлявших его с победой в облагороженном ритуалом смертоубийстве. Рубаха была расстегнута у него на груди, снежинки собирались хлопьями на шевелюре темных волос. За исключением удалого румянца, больше ничто не указывало на то, что герцог всего несколько минут назад участвовал в атлетическом поединке. Сукина сына даже не бросило в пот. Когда я подошел к нему, герцог смеялся над какой-то шуткой, которой я не расслышал.

Я поприветствовал его поклоном.

— Если мне будет позволено высказаться, я получил немалое удовольствие, наблюдая за тем, как милорд демонстрирует свои умения в столь благородном деле.

Он слегка ухмыльнулся, и внезапно меня осенило: перед своими лакеями герцог вел себя совсем иначе.

— Рад, что вам представился случай засвидетельствовать это. Вы не ответили на мое приглашение, и я не был уверен, что вы придете.

— Я остаюсь слугой милорда.

Лизоблюды из его свиты приняли мое признание за раболепство перед их предводителем, однако герцог достаточно хорошо изучил меня, чтобы оценить сарказм по достоинству. Он поднялся и отогнал прочь прихлебателей.

— Идемте со мной, — предложил он.

Я подчинился и пошел вместе с ним по узкой мощеной дорожке, бежавшей вдаль от фонтана. Белое небо проливало на землю свет сквозь голые ветви деревьев, но не давало тепла. Теперь снег повалил плотнее, и снегопад обещал лишь усилиться.

Беконфилд хранил молчание до тех пор, пока мы не отошли на достаточное расстояние от посторонних ушей, и остановился передо мной.

— Я обдумал наш прошлый спор.

— Я польщен тем, что моя персона заняла некоторое место в думах милорда.

— Ваши слова обеспокоили меня.

— Отчего же?

— И еще более ваши действия против меня за истекшее время.

— И какие же изменения должен я внести в свое поведение, дабы удовлетворить милорда?

— Прекратите копаться в дерьме. Мне это не нравится, — сказал он. Теперь, после убийства человека, он сделался строже и хорохорился, словно петух. — Прекратите свое расследование. Скажите вашим патронам все, что сочтете нужным, лишь бы они от меня отвязались. Я компенсирую вам упущенное время. Я пользуюсь влиянием при дворе, и у меня есть деньги.

— У вас нет денег.

Лицо герцога, покрасневшее от физических упражнений, сделалось бледным. Не настолько искусный в словах, как в управлении клинком, герцог замешкался с ответом.

— У меня найдутся и другие способы заплатить по счетам.

— Вы тратите понапрасну чересчур много слов, — заметил я. — Для человека, в чьих руках козыри.

Он слегка улыбнулся, и мне снова показалось, что в нем было нечто такое, что плохо увязывалось с образом, который он время от времени старался создать.

— Я поспешил. — Герцог тяжко сглотнул, вкус смирения был плохо знаком его устам. — Я принял несколько опрометчивых решений, но я не позволю Черному дому использовать мои ошибки, чтобы раздавить меня. Все зашло не так далеко. Для прощения есть еще время.

Вспомнив об изувеченном теле Тары, о Криспине, лежащем в грязи Низкого города, я отказался принять предложение.

— Я уже говорил вам в прошлый раз, Беконфилд, это совсем другое дело.

— Вы меня огорчаете, — ответил герцог, повелительно выпячивая грудь. — И в вашем распоряжении теперь вполне убедительное свидетельство того, что случается с теми, кто добивается моего нерасположения.