Разведчик с Острова Мечты - Алексей Тихонов

— Хорошо, дядя… — Юноша усмехнулся. — Допустим, уломал.

— И чего ответишь?

— Насчет речей? Что ж, это не тайна уже, коль я с вами очутился. Расспрашивал людей про старика Сегеша.

— Тю, самое подходящее местечко нашел! А на черта тебе Сегеш?

— Повидаться хотел, познакомиться. Личность ведь прославленная.

Шурга попытался невесело рассмеяться, но захлебнулся надрывным кашлем:

— Тогда ты попал по адресу… Все дыхание отбили, сволочи! Только тут теперь и возможно увидеть Сегеша живым, без петли на шее. Правда, цена за свидание покажется высоковатой.

От тоскливых мыслей не осталось и следа. Шагалан хищно подобрался:

— Так Сегеш здесь, в этой самой башне?

— Ха, с утра был. И если, на манер Святых Пророков, облачком светозарным не сумел обернуться, то до сих пор здесь. В нескольких камерах отсюда.

— Здорово.

— М-да, куда уж лучше… Главное, парень, со свиданием поторопись, а то слушок пролетел — недолго ему с товарищами вшей кормить. Мылится уже веревка.

— Да, говорили, что Сегеш попался вместе с соратниками.

Шурга помолчал, продолжил хрипло:

— Были соратники, а нынче — такие же куски мяса на потеху палачам.

— И сколько же вас, дядя, оплошало?

Новая пауза.

— Верно разгадал, хитрец, я — один из тех неудачников. Тайны, впрочем, тоже никакой: раз известно мелонгам, можно кричать всему свету. Но кому это интересно?

— Мне, например. Так сколько вас было?

— Кроме старика Сегеша — шестеро. Одного сразу порешили, Ригарх при поимке шибко поранился и будто бы как помер вчера. Остальные раскиданы по разным камерам.

— Живы, здоровы?

— Двоих я видал ненароком. Дело-то обычное: кормят плохо, бьют хорошо. Но пока ребята держатся, до последнего денька, мыслю, дотерпят.

— Сильно бьют?

— Поначалу-то крепко лютовали, сейчас, кажись, полегчало. Может, шкура задубела? Или отчаялись от нас толку добиться, боятся раньше времени на небеса отправить?

— А что выпытывают? Чего надрываться, если вся верхушка ватаги в их лапах?

— Ха, вся, да не вся! Уцелел кое-кто на хозяйстве, да и хозяйство сохранилось немалое. Только этим живодерам невдомек, что, даже если нам жилы вытянуть и на ворот накрутить, мы все равно никого не выдадим.

— Такие герои?

Неясный силуэт вроде как махнул рукой:

— А-а!… Человек слаб, плоть его боли бежит и разум застит. Не знаю как другие, я давно все, что помнил, выложил. И не корю себя за то. И ты бы не попрекал, если б увидел, через какие мучения… Однако супостатам проку от того перепало с гулькин нос.

— Это как же?

— То старика лукавая задумка. За день-два оставшиеся в отряде по уговору сменили и лагерь и связи. Теперь мы сами бы их не враз сыскали. И ведь выдать-то никого не в состоянии, поскольку сами ничегошеньки доподлинно не ведаем. Ловко?

— Ловко. Ну и скажите об этом мелонгам, к чему маету зря сносить?

— Сказывали. Не верят, а может, сомневаются. Но судя по тому, что больше наших ребят среди узников не прибавилось, все облавы пошли прахом. Вот не сегодня-завтра варвары это осознают, и… страдания наши сразу кончатся. Тут, бесово семя, не поймешь, чего и желать: то ли продлить жизнь мучительную, то ли променять пытки на радостную прогулку к эшафоту. И так и этак получается неладно.

— Но имеется же, дядя, третий путь — бежать.

— Пустое, Шагалан. Многие спервоначалу себя подобными мыслями тешат, только напрасно. Нет отсюда ходу. Не слыхал, как эту башню в городе-то кличут? Райские врата. То есть из нее лишь одна дорога — на суд пред ликом Творца… Хотя, конечно, неплохо бы еще малость погулять по лесам, помахать сабелькой. Злости-то на белокурых накопилось пуще прежнего, ничего бы не пожалел, чтобы расквитаться сполна… Но, видно, не судьба…

Юноша помолчал, подождал, пока собеседник восстановит дыхание после непривычно долгой речи.

— И как же такие герои врагу в руки дались?

— По совести, парень, ума не приложу. Нарвались на засаду в самом неожиданном месте. Безусловно, кой-какие подозрения копошатся, полагаю, не обошлось тут без предательства неких добрых людей. Только какая теперь-то разница? Мы свое отшумели-отвоевали, никому кроме тюремных вшей-крыс больше не опасны.

— М-да, тяжко будет отныне повстанцам без мудрого Сегеша.

— Это точно. Однако на каждого мудреца, похоже, хитрец сыщется.

Умолкли оба. В стороне уже не сидели, боясь шелохнуться. Кто-то ворочался, гремя железом, кто-то нервно похрапывал во сне, доносились и судорожные всхлипы.

— Ну что ж, Шурга. Славно мы с тобой побеседовали, пора честь знать. Скоро здесь кормежка?

— До утра не жди. Да и не сразу привыкнешь к тем помоям, что дают.

— Верю на слово, пробовать не стану.

— Куда ж ты денешься-то, сердешный?

Шагалан боком придвинулся к узнику, склонив голову, зашептал быстро:

— Есть у меня намерение, дядя, на волю выйти.

— Когда?

— Немедленно.

— Никак совсем ополоумел, парень? Каким же чудом ты из этого каменного мешка вылезешь?

— Существуют некоторые мысли. Только сперва, Шурга, договоримся: если побег удается, я вывожу вашу пятерку за город. В оплату вы берете меня с собой в отряд.

— Зачем это?

— Мне нужен Сегеш. Причем живой, свободный и активный. Подробности после. Согласен с условиями?

— Полагаю, ты, парень, и впрямь свихнулся с перепугу. Необычно все и странно… Однако в моем положении и от дьявола хвостатого помощь принять не зазорно… Шансов, правда, никаких…

— Это на виселице шансов никаких, — дожал Шагалан.

— Тоже справедливо. Ну и какое же ты чудо задумал совершить?

— Я не понял, мои условия приняты?

— Да приняты, приняты, почему бы и нет. Рассказывай.

— Ладно. Чтобы выйти отсюда, потребуется ваше участие…

— А сам, следственно, не справишься? — спросил Шурга язвительно.

— Справлюсь. — Юноша сохранил невозмутимость. — Но, боюсь, других вытащить не сумею.

— Хорошо, хорошо. Чего делать-то?

— План такой: я ложусь тут и затихаю, будто бы отошел. Вы кричите, зовете стражника, мол, новый арестант помер, неохота ночь с трупом сидеть. Стражник и придет.

— Ну, а дальше?

— Все. Остальное — мое забота.

Шурга долго молчал, сопел, кашлял, так что невозможно было уяснить его реакцию.

— Все же ты совсем мальчишка, Шагалан, — наконец вздохнул он. — Наивный, неопытный щенок, влезший в жестокие игры.

— А конкретнее?

— Начнем с главного — здешним тюремщикам глубоко наплевать, если кто из нас болен или помер. Ради этого они даже не пошевелят своими жирными задницами. Говорят, иной раз покойники лежали по несколько дней, и убирали-то их, лишь когда смрад становился вовсе нестерпимым. Чего им волноваться и бегать на крики? Чем больше узников сдохнет, тем меньше у них хлопот.