Месть Акулы - Сергей Майоров

Волгин слушал и диву давался. Он понимал наркомана Губащенко и недоумка-сержанта. По крайней мере, они говорили если не чистую правду, то что-то очень близкое к ней. И мотивы их «добровольного сотрудничества» с УСБ лежали на поверхности. А здесь? Что могло подвигнуть девушку выдать такую голимую ложь? И не похоже, чтобы это «гестаповцы» научили. Сама говорит, своими словами. Более того, и следачка, и бычара возле окна ей вполне искренне верят. Почему? Почему она так поступает?

В душе ворохнулось гнилое чувство недоверия к другу. Андрей ведь беседовал с ней один на один…

Сергей закрыл глаза и опустил голову. Чёрт! Как там говорил Шерлок Холмс? Можно всю жизнь раскрывать преступления, но при этом так и не научиться их грамотно совершать. Так и здесь. Всю жизнь играть с другими людьми в оперативные игры, проводить комбинации и разработки, чувствовать себя в этой среде, словно рыба в воде — и растеряться, оказавшись не на привычном месте, а в кресле подозреваемого.

Слабость прошла. Волгин взял себя в руки, посмотрел на ситуацию с точки зрения профессионала. Акулову он доверяет на все сто процентов. Слова Снежаны — полное фуфло. Можно, конечно, отталкиваясь от них, запереть его с Андрюхой на трое суток, но вряд ли кто на это пойдёт. Слишком хлипкое обвинение, даже если его подкрепить Васиными показаниями. Никакой конкретики, одни голословные обвинения и сомнительные наблюдения двух наркоманов. Человека гражданского при таких доказательствах в камеру никто не отправит. Мента — могут. Двойные стандарты правоохранительной системы в таких ситуациях проявляются, как нигде ярко.

Когда дошла очередь до него, Волгин опроверг слова наркоманки. Снежана не удивилась. Смотрела в окно. Туда, где за широкой спиной уэсбэшника и решёткой валил чистый снег.

— Если у вас есть вопросы друг к другу, вы можете их задать, — оповестила следачка.

— Тебе не стыдно?

Снежана вздрогнула и промолчала. «Гестаповец» кашлянул. Следователь поспешила вмешаться:

— Вопрос отклоняется как не относящийся к делу. Другие вопросы имеются?

— Зачем?

Снежана покачала головой, а минутой позже вышла из кабинета, не попрощавшись.

— Вам самому не стыдно? — спросила женщина оперативника.

— За что?

— Тяжело с вами, Волгин…

— Сам иногда страдаю. Может быть, скажете, чего вы добиваетесь? С какой целью собран весь этот балаган?

— Чего мы добиваемся? Правды. Правды, Волгин. Я надеялась, что вы её скажете.

— Это понятие относительное. Правда у всех своя. А истина всегда где-то рядом. Спектакль закончен? Я могу идти?

— Не можете, Волгин. Сидите и ждите.

Собрав бумаги, женщина вышла. Уэсбэшник остался стоять, скрестив на груди руки и заслоняя спиной заходящее солнце. Сколько они уже здесь? Почти семь часов. Ожидание в коридоре, допросы, очные ставки. Весь день насмарку.

— Я вижу, коллега, вам хлеб тоже непросто даётся. Может быть, сядешь? — предложил Волгин «гестаповцу». — Можешь не бояться, в окно я не прыгну. Как-никак четвёртый этаж.

«Коллега» сурово взглянул на него, но промолчал. Он вообще был молчуном. За всё время высказался только один раз, когда требовалось подбодрить Васю Губащенко. Интересно, где он раньше работал и встречается ли сейчас с бывшими сослуживцами?

Вернулась следачка. На лице её было написано: начальство велело всех отпускать. Женщина выглядела недовольной. Как и Волгину, ей было жаль потерянного времени. Столько наработала — и все псу под хвост. А ведь старалась, готовилась. Костюм строгий надела и помаду неяркую выбрала. Переживала.

— Вы можете идти. Но не забывайте, что вопросы ещё остались. Мы будем вас вызывать.

— Спасибо. Приятно было познакомиться. Надеюсь, вы не в обиде, что не сумели меня посадить? Это все они виноваты. — Большим пальцем правой руки Волгин указал на «гестаповца». — Обленились, привыкли к халяве. Товарищ, надо тщательнее готовить материалы! Оплошали вы, да-а, оплошали…

— Ты вот что… — Уэсбэшник отлепился от подоконника.

— Что?

— Не задавайся. Не получилось сегодня — получится завтра. Пусть это будет для тебя уроком. Может быть, сделаешь верные выводы…

— Слышь, родимый! А ну-ка осади! Я побольше твоего отработал. Так что иди поучи пацанов в школе милиции.

— А ты не боишься? — Уэсбэшник сузил глаза.

— Тебя? Если честно, не очень. Может быть, я чего-то не знаю?

— Не меня. Нас. Я доложу начальнику, и тебя занесут в чёрный спи…

— Что?! Да мы с Акулой в твоём списке должны на первом месте стоять! Золотыми буквами должны быть записаны! Тоже мне, напугал ежа голой задницей!

Скопившееся напряжение требовало выхода. Сергей понимал, что поступает неправильно, по-мальчишески, но удержаться не захотел. Прежде чем хлопнуть дверью, мстительно произнёс:

— И не забудь ко всем своим свидетелям приставить охрану. Вдруг я с ними поквитаться захочу?

В длинном коридоре было пусто. Волгин достал телефон, чтобы отправить сообщение Андрею на пейджер. Передумал. С трубкой в руке пошёл мимо безликих дверей, расположенных по обе стороны в шахматном порядке. Прислушивался к доносившимся голосам. Один раз показалось, что узнал голос Андрея. Заглянул в кабинет: девушка-следователь допрашивала негра в клетчатом пиджаке с перевязанной головой. Негр оборвал себя на полуслове, девушка спросила:

— Что вам нужно, гражданин?

Извиняться Волгин не стал. Отправился дальше, замедлив шаг, чтобы лучше слышать и не повторить ошибки. Со второго раза угадал. Кроме Акулова, в кабинете находились ещё двое. Молодой, на вид — вообще несовершеннолетний парень в форме работника прокуратуры, и толстобрюхий «гестаповец» в расстёгнутой «аляске» и сбитой на затылок меховой шапке.

— Андрей, ты ещё долго? Меня давно отпустили. Давай не рассиживайся, нам ещё работать надо. Жду!

Следователь побледнел и уронил под стол авторучку. Уэсбэшник, напротив, стал наливаться краской с такой интенсивностью, что, казалось, его сейчас хватит удар. Чтобы не видеть печального зрелища, Сергей закрыл дверь. Прислушался: звука упавшего тела не донеслось. Только скрип стула и тонкий голосок юного следака:

— Андрей Витальевич, ну как вы не понимаете, что вам же будет лучше во всём чистосердечно признаться…

Волгин хмыкнул и отошёл от двери.

Акулов освободился минут через пятнадцать. Выходя из кабинета, он улыбался. В руке держал повестку.

— Зачем тебе эта филькина грамота?

— Для коллекции пригодится. Когда-нибудь расскажу сыну, как меня склоняли себе приговор подписать.

— Одной не хватит. Брал бы сразу сотню. Тебя ведь в любом детском саду признают. Не можешь спокойно мимо пройти — половина детей вешается на шею и кричит: «Папа!».

— Правильно. Жизнь нужно прожить так, чтобы хотелось ещё. Но в последнее время я успокоился, ты же знаешь. Стал добропорядочным семьянином. Со службы прямо домой…

— Может быть, по пиву?

— После такого грех не выпить…

Обсуждать последние события не хотелось. К чему понапрасну трепать языком? Им задавали одни и те же вопросы, а они одинаково отвечали. Главное, что этот раунд остался за ними. Позже будет время проанализировать ситуацию и определиться с дальнейшими действиями.

На первом этаже им повстречался адвокат Мамаев. Правозащитник сильно спешил и выглядел чем-то всерьёз озабоченным. Прошёл впритирку к операм, почти толкнув Сергея плечом, но не узнал.

— Хорошо выглядит. — Волгин обернулся, проводил Мамаева взглядом до тех пор, пока тот не скрылся за поворотом лестничного марша. — А мне говорили, что он сидит. Быстро освободился!

— Ты не помнишь, что твоя Рита сказала про его тестя?

Слово «твоя» сорвалось у Акулова с языка случайно. Волгин сделал вид, что этого не заметил.

— Что-то припоминаю. Кажется, он большая шишка в здешнем департаменте? Тогда понятно. Удивительно, что его вообще сумели закрыть! Да, не повезло ребятам. Шкуру с них спустят по полной программе. Слышь, Планктонов, пиво есть в здешнем буфете. И цены смешные. Полный обед обойдётся в червонец. Может, заглянем? Двух зайцев убьём. Сами поедим и «гестаповцев» голодными оставим.

— Пусть травятся. Мне здесь кусок в горло не полезет.

— И напрасно. Тут очень прилично готовят. Хотя уже, конечно, поздновато. Разве что объедки со столов подобрать…

— Сколько времени? Мои остановились…

— Половина седьмого.

На улице их ждала Лаки.

— Андрей Витальевич!

Акулов остановился. Сергей видел, как исказилось его лицо. Разговаривать с девушкой Андрею не хотелось.

— Чего тебе?

— Здравствуйте, Андрей Витальевич! — Лаки подбежала, остановилась. Смотрела на Акулова с тревогой. — У вас все нормально?

— Как видишь.

— Я хочу извиниться за Снежану.

— А ты что, её адвокат? Извинения не принимаются. Можешь ей передать, что ещё никто не заставлял меня так сильно пожалеть о добром поступке. Больше я никого выручать не стану. Ни её, ни кого… Чем лучше вам делаешь — тем больше вы в душу серете.