Разрыв франко-русского союза - Альберт Вандаль

I

На язвительные упреки императора Куракину Александр ответил 25 сентября дипломатическим путем, в спокойном, полном достоинства тоне. Он энергично защищался, отрицая всякое поползновение на какую-либо часть варшавской Польши[274]. Пользуясь неопределенностью и неясностью высказанных им намеков, он протестовал против толкования, какое хотели им дать. Не добившись желанной уступки, он сделал вид, что никогда и не думал о ней.

Наполеон сообщил, что примет к сведению его заявления, но тотчас же возразил: “Раз вы ничего не хотите в Польше, чего же вы хотите? Займитесь вопросом об интересах Ольденбургского дома, говорите откровенно; мы готовы вас слушать”. – И из месяца в месяц, через известные промежутки времени, он просит петербургский кабинет нарушить молчание; просит прислать специально назначенное для переговоров лицо или снабдить Куракина необходимыми для заключения сделки полномочиями.[275] На эти просьбы Александр отвечал своими обычными причитаниями, не указывая даже на что он жалуется, и уклончивыми фразами прикрывал свое нежелание начать переговоры. Эти уклонения царя от сделки, которые предвидел Наполеон, нисколько не мешали императору возобновлять свои предложения по поводу соглашения, об основах которого он избегал высказываться. Таким образом, конфликт между двумя государями замер на месте, ни двигаясь ни взад, ни вперед. Оба избегали высказаться и откровенно покончить с двусмысленным положением. По-настоящему, на первой очереди стоял вопрос о блокаде, но Александр был не намерен первым заговаривать об этом, а Наполеон решил начать разговор только во главе пятисот тысяч солдат. Герцог Бассано в письме Лористону делает следующее признание: “Говорю вам это, милостивый государь, только для личного вашего сведения: дело об Ольденбурге – пустяк и для России, и для нас. Все дело в торговых интересах и в континентальной системе... Это пояснение ничуть не уполномочивает вас приступать к рассмотрению этих вопросов и выходить за пределы предписанного вам”[276]. Правда, министр поручает посланнику: осторожно выяснить себе намерения петербургского кабинета, “если бы эти вопросы были затронуты”.[277] Но хотя император и выразил желание получить сведения по этим вопросам, он ясно сознавал, что Россия, нарушив континентальную систему и почти открыто отвергнув ее, никогда добровольно не вернется к ней, что для этого придется прибегнуть к силе. Поэтому, не покладая рук, собирал он средства к нападению, приводил их в порядок и увеличил до бесконечности.

Эта работа шла по всей французской Европе. На севере– данцигский передовой пост возрос почти до размеров армии, в состав которой вошли французские, польские, вестфальские, гессенские и баденские батальоны. Данциг уже не просто крепость, снабженная всеми средствами обороны, достаточными для нее самой, – теперь это “главный склад для войны на Севере”[278]; это снабженный в изобилии всем необходимым магазин с мастерскими для производства работ и починок. В нем действуют и литейные заводы, и кузницы, и всякого рода склады, ибо необходимо, чтобы великая армия, во время прохождения своего через Данциг, могла найти в этой крепости перед вступлением в Россию все необходимое для пополнения провианта и для приведения в порядок материальной части. К югу от Данцига Наполеон увеличивает варшавскую армию и не допускает уже ни малейшей разницы между списочным и наличным составом войск. Он приходит на помощь местной администрации и, не переставая укорять ее в злоупотреблении его помощью, приказывает дать ей субсидию.[279]

Во второй линии, за Вислой, гарнизоны Одера получают подкрепления и с этого времени составляются исключительно из французских войск. В районе Эльбы Даву командует уже четырьмя дивизиями; мало-помалу Наполеон составляет ему пятую. Строго придерживаясь своей системы комплектования, он, прежде всего, увеличивает наличный состав уже существующих дивизий, исподволь вливая в них отряды всех родов оружия. В эти, уже готовые, формы, он незаметно вливает живой материал. Теперь у Даву 72000 пехоты; 13000 идут к нему. С их приходом наличный состав роты дойдет до 150 человек, батальона – до 900, полка – до 4500[280]. В районе Даву и ближе к Франции государи Конфедерации приглашены “пополнить кавалерию лошадьми и приготовить причитающееся на их долю количество войск”.[281] Особое внимание уделяет император саксонским войскам и вестфальским дивизиям; он держит их в полной готовности для выступления в поход на флангах формирующейся в Германии армии.

Далее – в Голландии и в северной Франции – формируется и почти готова вторая армия в четыре дивизии. Она строится эшелонами вдоль побережья от Па-де-Кале до Восточной Фрисландии. Имея опорные пункты в Булонском и Утрехтском лагерях, она обращена фронтом к морю и как будто выставлена против англичан. Чтобы вернее ввести в обман, Наполеон назвал ее: Обсервационный приморский корпус. В действительности же ее назначением было, переменив фронт и сделав поворот направо, перейти в Германию и составить два корпуса великой армии. Было решено, что к концу года войска, собранные около Утрехта и Нимвегена, станут между Мюнстером и Оснабрюком и останутся там впредь до новых приказаний; булонские же войска направятся на Майнц.

Сперва Наполеон думал присоединить стоявшие около Утрехта и Нимвегена войска – по их вступлении в Германию – к корпусу Даву и составить маршалу армию из девяти дивизий и в двести тысяч человек.[282]Но Даву пришел в ужас от такого обременения и такой ответственности. В достойном внимания письме, которое делает честь и его скромности, и глубокому пониманию истинных начал командования, он говорит императору, что непосредственное управление девятью дивизиями превышает силы одного человека.[283] Наполеон признал справедливость ere доводов. Тогда он решает создать из голландских войск крупную единицу и дать им особого главнокомандующего в лице Удино, герцога Реджио; войска же, которые придут из Булони, решает поручить Нею, герцогу Эльшингенскому.

С этого времени со всех концов империи начинают притекать в лагеря Нидерландов наскоро обученные рекруты; они присоединяются к старым солдатам и, благодаря общению с ними, заканчивают свое военное образование. Материальная часть складывается в Ла-Фере, Меце, Майнце, Везеле и Маастрихте для того, чтобы два корпуса могли взять ее во время похода. То же самое происходит и в Италии. Все находящиеся там в распоряжении Наполеона военные силы направляются к центральному сборному пункту, устроенному у подножия Альп, между Брешеей и Вероной. Здесь, под начальством Евгения, устраивается третья армия, которая по вступлении через Регенсбург в Германию должна будет занять место в рядах колоссальной наступательной колонны. Каждый корпус снабжается сообразно его особенностям штабом, администрацией, составом вспомогательной службы, парками; пополняется снаряжением и лошадьми. Независимо от пяти бригад легкой кавалерии, назначенных состоять при корпусах в Германии, Наполеон создает еще восемь бригад, пока не давая им определенного назначения, затем создает шесть дивизий тяжелой кавалерии – две в Ганновере, одну в Бонне, одну в Майнце, одну в Эрфурте и последнюю на Минчио. Что касается общего резерва армии, он уже намечен – им будет гвардия. Она стоит в треугольнике между Парижем, Брюсселем и Мецом. К ней постепенно присоединяются вызываемые из Испании отряды и кадры; она растет и крепнет на месте и доходит по полного и блестящего состава. С вошедшими в ее состав гренадерами, егерями, командами вольтижеров, застрельщиков, фузилеров и разведчиков, королевскими пешими егерями и итальянскими батальонами, пехота ее уже теперь состоит из четырех дивизий; кавалерия – из двух; артиллерия – из двухсот восьми пушек.[284]