Одни сутки войны - Виталий Мелентьев

— Пришли лентяи! — убежденно сказал комбат. — Ни одной новой огневой точки не поставили, ни одной новой батареи. Как было до них, так все и осталось.

— Надеются, что не надолго пришли, — вслух подумал Андрей.

— Возможно… Впрочем, может быть, еще и потому, что их где-то крепко потрепали и сейчас у них просто не хватает людей для совершенствования обороны.

Старший артиллерийский разведчик оторвался от стереотрубы и в соответствии с принятым здесь тоном сообщил:

— Не совсем точно, товарищ старший лейтенант. Оборону они совершенствуют — новый сортир построили.

— Вы правы, Сапелкин. Этого оборонительного сооружения я не учел. Чем оно отличается от предыдущего?

— По-видимому, глубиной и, главное, нерегулярностью посещения. Не стало у них порядка. Нет, не стало, — в притворной печалью сказал Сапелкин.

— А жаль, — попадая в тон, продолжал командир батареи. — Ведь как хорошо жили раньше. Накопим снарядов — в обороне мы на лимите сидим, — подождем, пока они чуть не строем в сортир идут, и дадим артналетик. Теперь не то, нет, не то… Ходят вразнобой… Животы у них, что ли, прихватило?

Откуда-то из глубины, кажется из-под самых накатов НП, прогудел глубокий вибрирующий бас:

— Над етим не насмеешси, товарищ комбат. Ето вполне по естественности.

— А, санинструктор! — засмеялся комбат и пояснил лейтенанту: — Наша основная медицина. — Потом крикнул в дальний угол: — Это по какой же естественности?

— По обнакновенной. Люди пришли с другого участка, вода здесь для них новая — а она тут жесткая, с известкой, — вот животы и не попривыкли…

Комбат наклонился к Андрею и шепнул:

— Умнейший мужик, но — полное отсутствие юмора. А если поет — фрицы стрелять перестают: слушают.

А санинструктор между тем продолжал:

— У нас также после наступления бывает. И вы, между прочим, в таком разе не смеетесь, а меня гоняете.

Напоминание, что фашисты — люди и живут по тем же физиологическим законам, что и остальные, убило царившее здесь веселье. Артиллеристы еще улыбались, ожидая продолжения шутливой перебранки, но уже понимали, что перейдена какая-то грань, за которой начинается серьезное. И серьезное это — лейтенант-разведчик. Он пришел сюда не зубоскалить. У него свое дело, которое, может быть, коснется и их… На Матюхина стали смотреть испытующе, даже слегка подозрительно: чего это он заявился на ночь глядя?

Матюхин почувствовал перемену настроения и, поерзав на нарах, тоже посерьезнел.

— Вот что, товарищи, интересует меня… точнее, начальство… — на всякий случай оговорился он: может быть, и не подойдет этот взлобок для разведки. А если подойдет, так пусть до поры до времени не все догадываются об этом. Такое уж дело разведка — знать о ней следует после того, как она свершилась. — …Интересуют нас ваши цели.

— Они на отчетных картах, — строптиво ответил комбат.

— Для вас, артиллеристов, главное, чтобы цель сидела на месте, чтоб ее координаты были установлены, а еще лучше, чтоб она была уже пристреляна. А кто живет на этой цели, по каким правилам и порядкам — вам все равно. Снаряд разбираться не будет.

— Это верно — снаряд, как почтальон: важно номер дома отыскать, а кто привет получит, не важно.

Артиллеристы сдержанно улыбнулись комбатовской шутке.

— Вот именно. А нам важно, кто получит этот привет, в какое время и почему — словом, подробности. Кто тут у вас самый важный адресат?

Артиллеристы переглянулись. Комбат рывком раскрыл планшет с картой, ткнул пальцем в условный значок, примостившийся там, где теснились коричневые линии:

— Вот, НП артиллеристов. Наши снаряды его не берут: по-видимому, толстенная земляная подушка на бетонных или рельсовых накатах. Прямой наводкой тоже не возьмешь: наши огневые много ниже — угол встречи получается… невыгодным. Как только в нашей обороне что-нибудь не так, они все видят и сейчас же начинают… сабантуй.

— Режим работы?

— Ночью, по нашим наблюдениям, только двое дежурных — видимо, разведчик и связист, днем — солидная контора, как правило, во главе с офицером.

— Точно?

— Разумеется! У них из НП идут два хода сообщения. Один — в сторону лощины и там пропадает, другой — мимо сортира в тыл. Нам видно, как иногда над брустверами мелькают офицерские фуражки. У них же тульи высоченные! Еще что?.. Обед им приносят. Расходятся с НП в сумерках. Так что вам, разведчикам, их не взять.

— Понятно, — кивнул Андрей. — А еще какие достопримечательные цели нащупали?

— Как сказать… Стандарт. — Комбат стал тыкать в карту. — Вот здесь, здесь и здесь — пулеметы. Огневые точки. Вот эти две примечательны — «крабы». Ходы сообщения к ним прямо от жилых землянок. Они вот здесь и здесь. Это — дзоты, ну а остальное — врезные ячейки для автоматчиков. Всего на высотке сидит около роты. Резервы — дальше. Так что в случае опасности здесь может осесть до батальона.

Что ж, сведения точные. То же самое Андрей видел и на картах общевойсковых командиров. А ему требовались детали, мелочи.

— Как по-вашему, подступы к высоте минированы?

— Не думаю.

На НП опять прогудел трубный бас санинструктора:

— Разрешите, товарищ старший лейтенант?

— Разрешаю.

— Там, под высоткой, землянки есть…

— Знаю, — отмахнулся комбат.

Но санинструктор, словно не заметив этого, продолжал:

— …а в них лиса живет. — Все на НП заулыбались. — Фрицы остатки с котелков стали выбрасывать прямо за брустверы. И конечно, ето… туда мыши наладились… Лиса за ими… Мышкует.

— Может, она обходит мины? У нее же нюх.

— Нюх нюхом… а только в лощинах, где мины понапиханы, лиса не мышкует — чует взрывчатку и опасается.

— Резонно. Как же ее фрицы не срезали?

— Она ето, она перед рассветом лазит…

— А как же вы тогда ее видите? — почему-то рассердился комбат. Видно, он запоздало обиделся на то, что от него утаили такую достопримечательность.

— Солнышко с востока поднимается… Нам виднее… А фашистам тоже… ето… завлекательно. Все ж таки война, а оно живое…

И опять напоминание о том, что гитлеровцы — люди, сменило настрой. О них говорили не строгим языком военных терминов, полным ненависти и презрения, которым говорили о противнике, а обыкновенными, расхожими словами. Над ними посмеивались, им удивлялись, их пытались разгадать. Матюхин молчал и слушал. Артиллеристы подтверждали его наблюдения и подбрасывали крохотные детальки, черточки, необходимые для понимания не какого-то всеобъемлющего противника, а вот этого, конкретного, что стоял перед ним.