Великая Скифия - Виталий Полупуднев

– Ну, а теперь скажите, граждане, – спросил Миний, – можем ли мы посылать наших людей к Митридату с пустыми руками?

– Нет, не можем, – ответили многие, – нужно выделить из храмовой казны золотые вещи!

– Золотые вещи и деньги, по договору, нами уже отправлены. Их повез Орик еще до начала войны. Мы уже ждем его возвращения. И Митридату не так уж надобны наши вазы и золотые фибулы… Ему нужен хлеб для многочисленного войска! А кто может дать хлеб, кроме северопонтийских эллинов?.. Фракия?.. Египет?.. Из этих стран давно уже нет подвоза, они отрезаны Римом!.. Из Боспора?.. Вы знаете, что там творится неладное!.. Может, из Ольвии?.. Но поля ольвийцев потоптаны языгами!.. Остается один Херсонес! Митридат ждет от нас пшеницы. Это будет для него лучший подарок. Но – дело ваше, вы здесь хозяева, вам и распоряжаться. Постановите – и хлеб будет весь возвращен в склады… Однако не забудьте – у Митридата и без нас хлопот немало. Он, возможно, найдет других поставщиков хлеба, а нас оставит на съедение скифам.

Проголосовали. Без особого энтузиазма постановили отправить с послами караван из трех кораблей, груженных пшеницей.

Дальше последовали постановления о всеобщем вооружении, о сдаче излишков хлеба, о порядке несения ночной стражи и о починке городских стен.

Глашатай объявил, что царь Агела берет на себя добровольную литургию вооружить экипажи своих пяти кораблей и возложить на них охрану побережья. Херемон Евкратид взял на себя починку городских стен. Он обещал по десяти серебряных монет мастеру, который закончит порученную ему работу в ближайшие пять-шесть дней.

Оружейники вносили в дар городу наконечники копий, мечи, шлемы, щиты. Кожевники давали обувь и ремни, горшечники – сотни метательных амфор. Каждый помогал полису чем мог.

После этого собрание было закрыто.

Уже вечером при свете факелов жрецы совершили благодарственные моления. Только к половине ночи утомленные граждане начали расходиться по домам.

В числе мастеров-строителей, выделенных для ремонта городских стен, оказался и архитектор Скимн. Ему дали группу рабов, принадлежащих полису. Скимну казалось, что выделенных рабов недостаточно. Тем более что десять монет стояли перед его глазами и приводили его в возбуждение. Шагая по улице с Бионом-наставником, он с сердцем говорил:

– Всего восемь рабов, чтобы отремонтировать две куртины и башню! Это же смешно! Мне придется самому месить глину. На Боспоре или где-нибудь за морем на такую работу бросили бы сто рабов!

Бион с глубокомысленным видом покачал головой. Он был немножко философ, чем приближался духовно к своему знаменитому тезке – Биону Борисфениту, уроженцу Ольвии.

– Многочисленные рабы, – ответил он, – тяжелое бремя для полиса, друг мой. В Элладе или Понте не только много рабов-чернорабочих, но даже и рабов-архитекторов. Если бы так было и у нас, то моему соседу Скимну совсем не нашлось бы работы. Рабский труд дешевле.

– Дешевле? Значит, полису выгодно иметь много рабов.

– Как сказать! Рабов нужно охранять. Худо, если количество рабов в городе превышает число свободных. Рабов иногда охватывает дух разрушения, и они способны на страшные бунты.

– Рабов, конечно, надо держать в узде. Но ты неправ, считая, что я остался бы без работы. Наоборот, я стал бы тогда старшим архитектором на постоянной оплате, чего сейчас я не имею. Я руководил бы всеми строительными работами. Пускай дадут мне в подчинение хоть тысячу рабов, я сумел бы заставить их работать.

Скимн погрозил кому-то кулаком, казавшимся в темноте совсем черным. Бион рассмеялся.

– Друг мой! Счастье и долголетие Херсонеса именно в том, что он сохранил традиции старины и избегнул крайностей рабовладения. Его люди трудятся наравне с рабами, а труд свободных – основа демократии. Обилие рабов – загнивание свободных. Пала Греция, разложилась Спарта, на Боспоре растерянность и смятение. А Херсонес хранит свою умеренность, унаследованную от предков, и он прав.

– Он сохраняет равновесие внутри, но теряет его вовне. Херсонес слишком слаб. Недаром скифы так осмелели и готовятся поглотить нас!

– Но еще не поглотили и не поглотят! Скифы подобны буре, а буря не страшна, если дом крепок и живущие в нем дружны. Заметь, скифы напоминают догорающий костер, который вспыхнул, чтобы погаснуть. Скифия уже отживает, а Херсонес будет стоять!

В словах Биона чувствовалось много уверенности, убежденности.

Скимн охотно согласился бы с ним, но он был беден и страстно желал стать богатым и знатным. В городе недоставало условий для удачной карьеры. В Херсонесе хорошо жилось тем, кто уже обладал богатством и властью. Остальные должны были довольствоваться немногим, что могли дать мелкая торговля, ремесло, служба государству и работа по найму. Поэтому Скимн наряду со многими таил недовольство, жаждал преобразований, расширения государства по образцу Боспора. Там греки чувствовали себя аристократами и наживались за счет крестьян племени сатавков, угнетенных, подобно илотам Спарты или мариандинам Гераклеи.

Глава вторая.

После экклезии

1

После народного собрания улицы Херсонеса превратились в бурлящие каналы, по которым шумели потоки людей. Огромные факелы пылали, окрашивая стены домов и лица граждан в багровый цвет. Факелов было так много, что издали могло показаться, будто в городе вспыхнули пожары.

Постепенно толпы редели. Вслед за ними глухо топали грубой обувью вооруженные патрули, они звякали доспехами и перекликались с ночными сторожами.

– Эй, вы, давай сюда! – слышались хриплые голоса.

Дюжие гоплиты сопровождали толпу плохо одетых рабов, волочащих по мостовой тяжелые цепи, предназначенные для перегораживания перекрестков. Цепи оглушительно звенели.

На сторожевых кораблях в гавани, а потом на стенах города зашевелились светящиеся точки.

Отряды вооруженных граждан шли во все стороны от гимнасия, где начальник стражи стратег Никерат совместно с гиппархом Полифемом и тремя таксиархами основали что-то вроде штаба всех вооруженных сил полиса. Здесь формировались дозорные патрули, распределялись сторожевые посты в порту, у ворот, на стенах и башнях города.

Небольшая площадь против гимнасия была освещена факелами. Все время шли новые и новые группы воинов-граждан, чтобы получить задание по ночной охране. У коновязей фыркали и бились лошади под скифскими седлами, не имеющими стремян.

– Эй-ла! – кричал один другому. – Иди за Койраном, я буду ждать тебя здесь, около колонны, отсюда пойдем в первую стражу к воротам!

– Подожди, я пойду скажу Никерату, что пекарь Полигнот заболел, а за него вышел я, хотя эту ночь я должен отдыхать!..

Гиппарх Полифем вышел из гимнасия и орлиным оком оглядел все пестрое скопление людей, освещенное факелами. В перспективах улиц поблескивали наконечники копий и полированные шлемы. К нему подошел, прихрамывая, Бабон. Он тоже выглядел воинственно в пластинчатом панцире и железном шишаке с перьями.

– Послушай, достойный муж, – обратился он к гиппарху, – я еще не вполне оправился после ранения, но уже несу ночную стражу.

– Это похвально, – сухо отозвался Полифем, натягивая на руки рукавицы из мягкой козлиной кожи. – Совет оценит твое рвение.

Полифем бросил косой взгляд на приземистую фигуру Бабона и отвернулся в сторону коновязей. Конники уже заметили его и дружной гурьбой кинулись разбирать лошадей.

Двое подвели гиппарху жеребца под красным чепраком. Бабон осмотрел лошадь и с видом знатока щелкнул языком.

– Не позже, как через десять дней, Полифем, я смогу опять сидеть на коне и помогать тебе не только советом, но и мечом! Запомни, взятие передовых крепостей сразу остановит скифов!

– Совет решит, брать или не брать нам Хаб и Палакий. Посторонись!

Гиппарх взялся за гриву лошади и молодцевато вскочил в седло.

– По коням! Садись! – скомандовал он.

Загрохотали копыта. Конный отряд проследовал по темным улицам, обгоняя пешие отряды. Со зловещим скрипом и лязгом медленно распахнулись ворота города, окованные листовой медью. Пропустив конницу, они опять наглухо закрылись. Конники направились дозором по берегу залива в сторону тех троп, что шли с гор.

Городской эргастерий охранялся с особой бдительностью. В прошлом он был большой мастерской, где руками тогда еще немногочисленных рабов выделывались разные вещи на потребу горожанам или для продажи скифам. Со временем рабовладельческое производство колонии все более сосредоточивалось в частных руках. Однако эргастерий не запустел, он стал надежной невольничьей тюрьмой, охраняемой вооруженными стражами. Здесь содержались рабы, принадлежащие полису, а также и отдельным гражданам. Днем их использовали на работах во всех концах города, к вечеру приводили сюда. Это было очень удобно, предотвращало побеги и заговоры. Тем более что с каждым десятилетием рабы становились строптивее, чаще проявляли опасные наклонности к групповым побегам и – это более всего пугало херсонесцев – к бунтам.