Ледяной ад (сборник) - Хол Клемент

Глава 4

Когда движение капсулы полностью прекратилось, я увидел под собой обычное морское дно — скальный грунт, сходный с тем, по которому я только что катился. Сначала я подумал, что что-то резко остановило меня перед самой крышей, но, выглянув последовательно в несколько иллюминаторов, я понял, что это не так. Я закатился на крышу ярдов на пятьдесят от края, и капсула погрузилась в нее почти наполовину. Из иллюминаторов выше этого уровня я видел огни наверху и гладкую ткань внизу; из нижних иллюминаторов я видел внизу скальный грунт с участками ила, а повыше — зеленовато-белый, равномерно светящийся потолок — очевидно, это была ткань, подсвеченная с обратной стороны. Значит, ткань действительно была полупрозрачной; но тот участок ткани, который соприкасался с нижней частью капсулы, никаких препятствий для зрения не представлял. С этой стороны несколько «ног» были выпущены, и ткань, казалось, обволокла и их, растянувшись до незримо-тонкого слоя, но «ноги» ее все же проткнули, иначе я сейчас бы не висел на этой крыше. Кто-то, должно быть, проделал необычайно тонкую работу по молекулярной архитектуре, подумал я, — что показывает, что набор самых диких и ложных предпосылок ведет иногда к правильному выводу.

Но зачем вообще нужен этот тент? Морское дно под ним с виду ничем не отличалось от того, что находилось выше по склону. Внизу не было видно ни следов присутствия человека, ни искусственных сооружений. Я не видел также живых существ, а я смотрел очень внимательно — мне пришло в голову, что кто-то мог решиться на такие траты энергии ради того, чтобы выращивать пищевые растения при помощи искусственного света. Такая гипотеза по крайней мере не шла вразрез с их презрением к общепринятым этическим нормам экономии энергии; люди, которые тратят все эти киловатты на освещение океана, вероятно, не станут беспокоиться и о том, что превышают свои полномочия на владение земной поверхностью ради того, чтобы выращивать горчицу или что-либо подобное. Морское дно — это, вероятно, единственное место на Земле, где можно выкинуть такой трюк без опасения быть схваченным возмущенными соседями, не говоря уже о Совете по энергии. Единственной досадной несостыковкой реальности с этой новой теорией, если не считать мое естественное нежелание верить в существование таких безнравственных людей, состояло в том, что я не видел никаких насаждений. Кроме того, я не имел никакого представления о том, какой вид растительных культур можно выращивать на дне моря. Без сомнения, такие виды существуют; а если их и не существует в природе, то всегда можно обратиться к генной инженерии.

Более насущный вопрос состоял в том, что делать дальше. Тридцать секунд напряженной работы доказали мне, что я могу сколько угодно выбрасывать и втягивать свои «ноги», пока не сядут все батареи, но капсула при этом даже не пошевелится. Им просто не от чего было отталкиваться; до дна отсюда не дотянуться. Я попытался раскачивать капсулу, перемещая собственный вес. Мне удалось таким образом поворачивать капсулу, но «берег» от этого ничуть не стал ближе. Было похоже на то, что единственный вид свободы передвижения, который у меня оставался, — в вертикальном направлении.

Это меня слегка огорчило. Я планировал оставить у входа, если бы я его нашел, небольшой сонарный транспондер,[3] который послужил бы маяком для субмарин полиции.

Если я сброшу его здесь, это будет иметь мало смысла, поскольку его заметит первый же абориген, проплывающий как над тканью, так и под ней. Если бы я располагал временем для тщательного обдумывания и предвидением какого-нибудь героя приключенческих книг, я мог бы сбросить транспондер тогда, когда понял, что потерял контроль над капсулой; но я этого не сделал, и уже не имело смысла расстраиваться по этому поводу.

Я мог бы подождать, пока меня не обнаружат и не понесут куда-нибудь, а затем попытаться незаметно сбросить прибор по пути — но это уже скорее смахивало на то, будто я собирался поставить мировой рекорд по оптимизму.

И все же я не мог примириться с мыслью, что мне придется возвращаться на поверхность, не выполнив ни одной из поставленных передо мной задач, — а так приятно было бы это сделать, несмотря на то что все уже казалось безнадежным. Пока ты жив и здоров, безнадежных ситуаций не бывает.

Поэтому я остался. В любом случае всплывать пока смысла не было. Кислорода у меня оставалось достаточно, к тому же я еще лелеял надежду на то, что смогу раздобыть какую-нибудь полезную информацию до того, как они — кто бы ни были эти «они» — меня обнаружат. Эту надежду мне удавалось сохранять почти шесть часов.

На этот раз появилась не девица, а мужчина, который вполне мог принадлежать к той же самой группе. Насколько мне удалось разглядеть, на нем было надето точно такое же снаряжение для плавания. Когда я впервые его заметил, он плыл прямо ко мне над крышей, приближаясь с той стороны, в которой, по моим соображениям, располагался вход. Несомненно, он меня видел, вернее, видел мою капсулу. Жаль, что я не заметил его раньше — было бы интересно и даже полезно знать, нашел ли меня случайно проплывавший мимо пловец или здешние обитатели намеренно прочесывали район, в котором мог быть найден обломок кораблекрушения. Однако к незнанию тоже можно отнестись философски. Я смотрел, как он проплыл надо мной.

Он должен был без всяких хлопот распознать капсулу. Несмотря на то, что снаружи к ней приделано множество нестандартного оборудования, это обычная глубоководная спасательная капсула вроде тех, что вы найдете на любой субмарине, — сфера из силиконовых волокон и высокопрочного полимера, способная противостоять давлению морской воды на глубинах до двух миль. Она достаточно легкая для того, чтобы плавать, но та оснащенная всевозможным снаряжением модификация, в которой я сейчас находился, была снабжена еще и балластом. Не считая «ног» и оборудования для управления ими, у меня были фонари, транспондеры, различные датчики и несколько свинцовых плит, размещенных так, чтобы центр плавучести как можно точнее совпадал с геометрическим центром сферы. Всю разницу в плавучести давал свинец — без него, даже учитывая все остальное оборудование, я стал бы всплывать.

Пловец перестал грести руками, проплыл у меня над головой, затем, замерев, опустился рядом с капсулой. Теперь я видел его лицо сквозь шлем — по сути дела, сам шлем был едва заметен, и пловец выглядел так, как если бы он был с непокрытой головой. Никогда раньше, за все пять лет работы на Совет, я не встречал этого мужчину, но постарался хорошо запомнить его черную шевелюру, разрез глаз и тяжеловатую форму квадратного лица. Если я еще когда-либо встречу его, то узнаю сразу. Меня он, предположительно, видеть не мог — мои смотровые иллюминаторы были маленькими, а свет внутри — выключен. К тому же он не выказывал никаких признаков удивления, которых можно было бы ожидать от него, если бы он знал или хотя бы догадывался, что внутри находится живой человек.