Каска вместо подушки - Роберт Леки

— Ты же знаешь, солдатам не разрешено иметь подобные вещи в палатках, — сказал он.

Что я мог ответить? Ярость, завладевшая всем моим существом, рвалась на свободу, она жаждала насилия, крови, смерти. Нечеловеческим усилием воли мне удалось удержать демона в себе, хотя я не осмеливался открыть рот, опасаясь, что он все-таки вырвется на свободу. Я мог только молча взирать на лейтенанта Большое Кино, уверенный, что мое лицо скажет все за меня. Я бы мог его убить, но я ушел.

Уже на следующий день все картографические инструменты были выброшены, а сундук переместился в палатку Большого Кино. В нем разместились его личные вещи, и еще осталось место. Сундук стал моей навязчивой идеей. Злость и обида клокотали во мне, требовали возмездия. Я начал поговаривать об убийстве Большого Кино, хотя все-таки проявлял осторожность и держал рот на замке в присутствии его приближенных, которые непременно передали бы мои слова ему.

Конечно, все это были разговоры, пустая болтовня, но, тем не менее, они произвели желаемый эффект. Через несколько дней Большое Кино отправил в нашу палатку эмиссара. Он сделал мудрый выбор, поскольку его представителем стал Игрок — парень, которого очень любили в батальоне. В покере ему не было равных, и за игровым столом он не знал компромиссов, но во всем остальном был приятным человеком и как никто другой умел сглаживать острые углы.

— Чем вы тут занимаетесь, парни? Что это за глупые разговоры об убийстве Большого Кино? — Он весело рассмеялся, давая понять, что воспринимает это как веселую шутку.

Я тоже улыбнулся:

— Кто тебе сказал?

— Кто мне сказал? Не смеши! Ты, можно сказать, написал большими буквами у себя на спине «Я достану Большое Кино». — Тут его тон изменился, он заговорил серьезно: — Послушай, парень, ты не должен так говорить. Кто-нибудь воспримет твои слова всерьез, и ты заработаешь кучу неприятностей на свою задницу. Да и Большое Кино с ума сходит.

— Надеюсь, он действительно воспринимает меня всерьез. Небось трясется, поджав хвост, ублюдок.

— Что ты против него имеешь?

— Он спер мой сундук.

— Что значит спер? Откуда ты его взял?

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — разозлился я. — Но только японцы имели право прийти и забрать его в любое время. А Большое Кино его нагло спер, и тут нет смысла подбирать более литературные выражения, суть все равно не изменится. Он сказал, что берет его для имущества роты, а сам сложил туда свою одежду.

Даже получив предупреждение, что Большое Кино может принять меры, я оставался при своем, иначе говоря, уперся, как осел. Когда пришла смена, я в компании Плейбоя и Красноречивого отправился поплавать в водопаде.

Водопад находился в верхнем течении узкой речушки, протекавшей мимо наших палаток. Вода падала с высоты более четырех метров в глубокую, пенящуюся заводь. На полтора метра выше в скале имелось небольшое углубление. Туда можно было забраться и пырнуть в водопад.

В тот момент, когда ты попадаешь в стремительный поток, он подхватывает тебя, вынуждая камнем падать в холодную заводь, вниз, в темноту, в неизвестность. Когда же нехватка воздуха становится ощутимой, тебя охватывает страх, ноги вроде бы самопроизвольно начинают работать, отталкиваться от воды и прерывают падение, после чего ты устремляешься вверх, где много хорошего чистого воздуха, наполненного грохотом падающей воды и восторженными воплями друзей.

Но в тот день — это был мой первый опыт — я почувствовал внезапную боль в нижней части живота. Возможно, это была небольшая грыжа или же свидетельство о ее грядущем появлении — не знаю. Я уже испытывал нечто подобное на Гуадалканале, когда таскал тяжелые ящики со снарядами. Но там на лечение рассчитывать не приходилось, и я боль игнорировал. Теперь все повторилось, и я почувствовал беспокойство.

Мне было тяжело идти. Ощущение, прямо скажем, не из приятных. Плейбой помог мне добраться до палатки. Мне не хотелось обращаться в госпиталь, поскольку я надеялся, что боль пройдет. Но, войдя в палатку, я передумал.

— Тебя хочет видеть Большое Кино, — сказал дожидавшийся Артист. — Тебя отправляют на камбуз. Что случилось?

— Кажется, у меня грыжа.

— Так чего ты радуешься?

— Тому, что не отправлюсь на камбуз, конечно. Не могу дождаться, чтобы сообщить это радостное известие Большому Кино.

Я поковылял в лазарет. Доктор осмотрел меня и начал что-то писать на голубом листке бумаги.

— Что это, сэр? — полюбопытствовал я.

— Приказ об эвакуации. Здесь мы ничего не можем для вас сделать. Я эвакуирую вас на Новую Гвинею. Вам надлежит быть здесь с вещами утром.

Надо же, сколько радости может доставить клочок бумаги голубого цвета! Подольше бы так воевать! Наверное, в тот момент я выглядел как заключенный, ожидавший жестокой кары и неожиданно получивший помилование. И я направился в палатку Большого Кино в весьма приподнятом настроении.

— Вы хотели меня видеть, сэр? — почтительно спросил я. В тот момент я был олицетворенное уважение!

— Да! — Его физиономия была суровой, а голос непреклонным. — Вам надлежит явиться на камбуз.

— Но, сэр, — столь же уважительно продолжил я. — Я думал, что персонал разведывательного подразделения освобождается от выполнения обязанностей на камбузе. Вы мне обещали именно это, когда предложили перейти к вам.

Он не смотрел мне в глаза, но, судя по голосу, был преисполнен желанием отомстить любой ценой.

— Больше нет. Отныне и впредь мы должны будем посылать своего человека на камбуз. Вы будете там работать в течение марта.

— Да, сэр, но только в марте там придется находиться кому-нибудь другому.

— Что? — Он, наконец, взглянул мне прямо в глаза, его физиономия перекосилась от гнева.

— Я не могу выполнить ваш приказ, сэр. Меня отправляют в госпиталь.

Он был так откровенно разочарован, что это не могло не порадовать меня. Я почувствовал себя отомщенным и, торжествуя, ждал, когда ему надоест испепелять меня взглядом и я смогу уйти.

— Какого черта? Что значит отправляешься в госпиталь? Кто сказал? Пока еще я твой командир!

— Доктор в лазарете сказал, что у меня грыжа, — сообщил я, благоразумно придержав информацию об эвакуации на Новую Гвинею. Зачем зря рисковать? Скажу батальонному главному сержанту завтра утром. — Возможно, даже придется делать операцию, — добавил я, чтобы укрепить свои позиции.

Теперь лейтенант Большое Кино взирал на меня с неприкрытой ненавистью, даже несколько странной для человека, привыкшего командовать.

— Ладно, — процедил он сквозь зубы, — я позабочусь о тебе, когда вернешься. Ты, наверное, думаешь, что победил меня, но тут ты глубоко ошибаешься. Ты все равно будешь работать на камбузе как миленький.