Леди и рыжая сеньорита - Яна Тройнич

Меня отвели в апартаменты, удовлетворившие бы и самый изысканный вкус. И уже через несколько мгновений я с наслаждением опустилась в теплую воду. Но мысль о том, что чем мягче стелют, тем жестче спать, не покидала.

Когда я вышла из купальни, обнаружила, что моя одежда исчезла. Но клинок лежал на столике. Мне подали черный наряд. Напрягало, что облачиться в него и уложить волосы мне помогали две укутанные в балахоны фигуры, по всем признакам явно мужские. Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Я предпочла не портить отношения с хозяевами и сделать вид, что все нормально. Потом они же усадили меня перед зеркалом и нанесли на лицо макияж. И так профессионально это проделали, что я решила, что это — стилисты самого высшего разряда.

Дав полюбоваться результатами, меня пригласили следовать в обеденный зал. Я протянула руку за клинком и молча надела пояс с ножнами. Мои провожатые не возразили. Даже почему-то показалось, что мое оружие их только позабавило. Но мне с ним было спокойней.

За большим столом, уставленным яствами, сидели мужчины. Один из стульев оставался свободным. Я предположила, что он оставлен для меня, но это было не так.

Как только я приблизилась, сидящие встали и молча поклонились. А слуги рядом с пустым стулом поставили еще один.

— Один из членов нашей семьи сейчас отсутствует. Но пока он жив, его место никто не должен занимать.

Я быстро пересчитала фигуры. Их было двенадцать. С пустым стулом — тринадцать. От такого совпадения стало как-то неприятно. Потом я вдруг ясно поняла — тринадцатое место должно принадлежать Элине. И почувствовала, что опять вляпалась во что-то очень скверное. И крепко. Ноги стали ватными. Хорошо, что рядом оказался стул. Я села. Постаравшись ничем не выдать своего состояния, приветствовала хозяев, а они стали один за другим называть себя. Но лиц по-прежнему не открывали. Из-под капюшонов была видна лишь нижняя часть лиц, глаза оставались в тени. Это раздражало. Будто знакомлюсь с манекенами.

Я не выдержала:

— Господа, вам не кажется, что представляться, не показывая лиц, занятие бесполезное? Конечно, имеющий уши да услышит. Но я никогда не обладала музыкальным слухом. Честно сказать, он у меня весьма посредственный.

Выражения глаз я не видела. Все продолжали молча обедать. Только головы ниже склонились над тарелками.

Я подозрительно уставилась на них: не смеются ли надо мной? Мумии, да и только. Хозяева должны быть гостеприимными и не давать гостю чувствовать себя неловко. Или гостьей меня не считают?

Однако разве напрасно мне внушали все эти годы, что леди должна уметь поддерживать беседу? Жаль, нельзя поговорить о погоде. Сам черт не знает, что делается там, наверху. Что ж, раз погода отменяется, начну с самого простого. Этикет велит похвалить угощение.

Я сказала, что у них великолепное мясо. Оказалось, это рыба из горных озер. Вместо капусты были корни какого-то местного растения. Я еще несколько раз попала пальцем в небо и успокоила себя тем, что пополнять знания никогда не поздно. Однако решила перейти к искусству. Благо все стены в этом зале были украшены гобеленами. Однако и тут особого интереса к разговору со стороны собеседников не заметила. Мой ум старательно работал, придумывая, о чем бы еще поговорить. И тут меня осенило. Я вспомнила заросли чудесного шиповника. Закатила глаза вверх и с чувством заявила, что такой красоты никогда и нигде не видела. Это растение настолько совершенно, что о нем следует слагать песни.

О том, что мои слова будут восприняты буквально, я как-то не подумала. Через несколько минут передо мной появился роскошный букет белых цветов, а один из «черных капюшонов» подал гитару. От изумления все мое красноречие мигом испарилось. Они хотят, чтобы я спела после того, как я так отозвалась о своем слухе? Уж скорее кавалеры должны слагать песни в честь присутствующей дамы. Но ничего не поделаешь.

Я лихорадочно вспоминала. «Белой акации гроздья душистые…», «Миллион, миллион алых роз…». Нет, все не то. Шиповника и близко нет. И тут меня осенило. Возлюбленный уезжает в далекую страну, а его ждет молоденькая сеньорита. Не дождавшись, дает обет молчать до конца своих дней. И только спустя много лет узнает, что он погиб в пути.

У меня даже слезы навернулись на глаза. И почему я так не поступила? Скольких ошибок могла бы избежать. Могла… А сейчас пришлось прикоснуться к струнам гитары.

Белый шиповник, дикий шиповникКраше садовых роз.Белую ветку юный любовникГрафской жене принес.

Я начала петь и сама не заметила, как меня захватили эти слова.

Для любви не названа цена,Лишь только жизнь одна, жизнь одна, жизнь одна.

Песня растрогала не только меня, но и моих слушателей. Каждый посчитал своим долгом сказать мне что-нибудь приятное. Они почему-то решили, что и слова, и музыка — мои. Я скромно улыбнулась и промолчала. Стоит ли объяснять, если правды они все равно никогда не узнают.

— Леди, это великолепно. Как вам только пришла в голову такая поэтичная история?

Кажется, после моего выступления «капюшоны» подобрели, даже стали разговаривать со мной.

После застолья мне выделили одного провожатого и отправили осматривать замок. Я бродила по коридорам и восхищалась подземным царством. Слов, чтобы описать все великолепие увиденного, я подобрать не могла. Иногда мимо нас скользили темной тенью слуги, но ни одной женщины я не заметила. Попробовала выведать что-нибудь у своего спутника, но потерпела полное фиаско. То ли растеряла все свои чары, то ли для здешних обитателей женщины не имели никакого значения? Мы шли по коридорам и заглядывали во все помещения.

Любовались гобеленами, статуями, выставленными в витринах украшениями. Потом поравнялись с огромной резной дверью. Я подумала, что за ней находится нечто особенное. Уж очень она была разукрашена. И золото, и драгоценные камни, и какие-то странные знаки.

Однако мой спутник пробормотал что-то непонятное и потащил меня мимо. Я поняла: туда мне дороги нет. И сразу же стало любопытно. Что же там прячут? Я постаралась запомнить дорогу.

Мы еще немного погуляли, а потом меня сопроводили в мою комнату. Я прилегла на кровать, и сразу же стало тоскливо и одиноко. Громада нависающих сверху скал будто сдавливала сердце. Поговорить с Региной я не могла. Еще недавно рядом находились хоть какие-то живые существа, а оставаться одной было невыносимо. Я вспомнила Клода, Эйнэра, рыжую, и ненависть всколыхнулась в душе с новой силой. Потом подумала о человеке-волке. Каково-то ему там одному, бедному? Потом успокоилась и почти заснула, как вдруг подпрыгнула: а дверь? Что же все-таки за ней? Мой провожатый как-то чересчур поспешно прошел мимо.