Упрямица - Ширл Хенке

– Ты уверен, что лихорадка окончательно оставила тебя? – осведомилась она, этим как бы подзадоривая его.

Радость жизни переполняла Ника. Неужели любимая женщина заигрывает с ним?

– Я вполне здоров для того, что мы собираемся совершить.

Спальня манила прохладой, особенно ощутимой в жаркий день, и сумраком. Мерседес вошла в нее решительно, но задержалась у края необъятной кровати, в которой уже много раз происходили их любовные поединки.

– Отец Сальвадор занят с Розалией у себя наверху, а Ангелина возится на кухне, – произнесла она как бы в раздумье.

– Ты собираешься производить много шума, моя девочка, когда мы займемся любовью? – с усмешкой спросил он.

Мерседес неопределенно покачала головой. Откуда она знала, как это будет происходить в первый раз, когда она по-настоящему, полностью отдастся мужчине?

– У меня грязные ноги, и я вся потная… Я целый день работала на полях, а ты только что из ванной…

– Не мешкай, любимая, а то я взорвусь, как вулкан.

Мерседес уже могла воочию убедиться, как он желает ее.

И как она желала отбросить прочь все посторонние мысли и пойти навстречу своему желанию.

Она сбросила с плеч шамизу, чтобы он мог ласкать пальцами и губами ее ставшую твердой и выпуклой грудь. Боже, почему прикосновения этого мужчины к груди доставляют такое наслаждение? Или это возмещение за извечную женскую боль при рождении ребенка?

Как же близок и любим ей этот человек, о котором она почти ничего не знает. Он так не похож на прежнего Лусеро… А если это не ее супруг, то, значит, она сожительствует с ним в грехе?

Ей не хотелось признавать этот грех – и поэтому, когда они одновременно достигли пика наслаждения и растаяли во взаимной и волшебной нежности, Мерседес произнесла чуть слышно:

– Я полюбила тебя, Лусеро. Теперь уже навсегда.

Она полюбила его, Ника, но под другим именем.

Он отвернулся от нее, чтобы она не увидела страдальческую гримасу, исказившую его лицо. Неужели он всю жизнь обречен занимать чье-то место?

А если она узнает и потом откроет всем его самозванство?

Но для Мерседес все ранее терзавшие ее сомнения сейчас как бы ушли в невообразимую даль. Все мысли о том, Лусеро ли этот человек или кто-то другой, выветрились из ее головы. Чудо открывшейся ей наконец любви развеяло их, как дым.

А когда он поднес ее руку к губам и проговорил торжественно: «Я люблю тебя, Мерседес, знай это и помни…» – она посмотрела на него затуманенным взглядом, не ожидая, наверное, что подобные слова будут когда-нибудь произнесены для нее, и она услышит их хоть раз в своей горестной жизни.

Он явно говорил искренне. Он был настолько открыт и честен…

Былое напряжение, желание одеть на себя защитную броню полностью оставили ее. Как она могла столь долго подавлять в себе чувства, вспыхнувшие уже в момент первой их встречи, когда он пересек залитый солнцем двор и столкнулся с ней у подножия лестницы? Незнакомец ли он или ее муж Лусеро – какая разница? Пусть он неизвестный пришелец, но как он мог быть незнакомцем, если так хорошо осведомлен о секретах ее тела и… души?

– Я все хочу отдать тебе… Лусеро. Всю себя… Я хочу, чтоб ты знал, что я тоже люблю тебя.

Ник заметил паузу, которая возникла, когда она произносила имя Лусеро. Что ж, он должен расплачиваться за сделку, на которую согласился сам, понимая, что это чревато самыми неожиданными последствиями.

«Но ты любишь меня, а не Лусе, ведь правда?» – хотелось спросить ему напрямик.

Он испытующе заглянул в ее глаза, но она прикрыла их дивными пушистыми ресницами и доверчиво опустила золотоволосую голову ему на грудь.

«О Мерседес, что мы творим с тобой?»

На следующий день прибыло письменное приглашение на бал в гасиенду Варгаса. Его доставил личный посланец дона Энкарнасиона. В присутствии Мерседес супруг сломал солидную сургучную печать с оттиснутым на ней гербом Варгаса и прочитал то, что было написано на листе самой дорогой бумаги, какая только могла найтись в Мексике.

– Что-нибудь важное? – спросила Мерседес.

Он протянул ей письмо.

– Появилась возможность продемонстрировать миру богатства твоего гардероба, – сказал он без всякой иронии. – Мы приглашены на праздник в честь принца и принцессы Салм-Салм. Это искатель приключений из Пруссии, и, он, как я слышал, теперь в большом фаворе у нашего обожаемого императора.

– Ты встречался с ним при дворе?

Мерседес, как всякую женщину, интересовали придворные обычаи, а слухи о том, какой роскошью окружил себя император в далекой столице, еще больше возбуждали ее любопытство.

Николас ответил ей с сухой усмешкой:

– Простой лейтенант императорской охраны не вращается в высших кругах, там, где вкушают радости жизни царственные особы.

– Тебе не нравится принц?

Мерседес знала, что Лусеро всегда испытывал антипатию к иностранцам.

– Мне трудно судить о человеке по нескольким мимолетным встречам. Но он заслужил определенную репутацию. Он истинный наемный солдат – профессиональный, но тупой, убивающий всех и везде, кого и где ему прикажут.

– Значит, ты не хочешь ехать на праздник? – Она была разочарована.

Он посмотрел на нее внимательно, и его лицо озарилось почти мальчишеской озорной улыбкой.

– Разве я могу лишить свою возлюбленную супругу возможности показать свою грацию в танцах с изысканными кавалерами? После тяжкой работы на полях она заслужила хоть немного флирта и холодного шампанского.

За исключением нескольких кратковременных поездок в Эрмосильо, Мерседес не покидала Гран-Сангре со дня своей злополучной свадьбы. Посещения балов и музыкальных вечеров в Мехико были воспрещены невинной воспитаннице аристократической школы при монастыре. Видения танцующих пар, скользящих по блестящему паркету, грезы об упоительных звуках музыки, желание появиться на людях в красивом наряде – все это дразнило воображение Мерседес.

Она бы не простила ни себе, ни мужу, если б они отказались от приглашения.

– Нам еще надо многое сделать на полях… – произнесла она с напускным сомнением.

– Это может подождать. Несколько дней отдыха и немножко развлечений нам не повредят.

– А как быть с твоей матерью?

– А что с ней может случиться?

– Она ведь так больна… Если ей станет хуже, то она… может скончаться в наше отсутствие.

Николас нахмурился.

– Мой вид ей противен, и ты это знаешь. Падре Сальвадор гораздо больше будет ей полезен, если ей вздумается уйти наконец в мир иной. Без меня она покинет его в более спокойном состоянии.

– Не думаю, что покой воцарится когда-нибудь в ее душе, – с тревогой сказала Мерседес, вспомнив последний горький разговор со свекровью. – Даже падре Сальвадор обеспокоен состоянием ее разума.