Открыватели дорог - Николай Асанов

И еще Алексей понял: Нонна знала, что ожидает их, открывателей, догадалась, разобралась по обмолвкам отца или Крохи. И тогда-то ей и пришло в голову укрепить Алексея в его «злонамеренной» мысли — не отдавать эту последнюю свою работу в чужие руки. Она вспомнила о Нике, вещи бесценной, помогавшей, как, наверное, видела она, ее мужу становиться на ноги после любой неудачи. И Нонна принесла Нику Алексею, чтобы сказать без слов: «Боритесь!»

Да и откуда было Нонне знать, что в их институте, не без влияния Михаила Борисовича, любая идея, кем бы она ни была выношена, режется на кусочки, как лента золотой тесьмы, и в виде шевронов нашивается на мундиры давно уже отвоевавшихся вояк. Ведь чем больше на их мундирах этих чужих галунов, тем больше получают они почестей. Никто не спросит: «А за какое такое сражение на вашем рукаве появилась новая нашивка?» Институт-то работает, выдает, как говорится, на-гора свою продукцию, следовательно, всякая кроха пашет… Ведь сказал же Михаил Борисович только что, будто любая работа принадлежит не отдельному физику, а всему институту, и что авторами будут названы те, кого сочтет нужным назвать руководство… Так против кого же они, молодые, собираются выступать? Против руководства?

Он уткнулся взглядом в рассыпанные по столу брошюры, а взгляд, независимо от его желания, отмечал, что книг этих Михаил Борисович не писал, кроме разве что самых старых, пожелтевших от времени, каждая из которых в наши дни оборачивалась горой ошибок, иная Монбланом, а другая и Эверестом. Но на тех брошюрах фамилия Михаила Борисовича гнездилась где-то далеко внизу, а за последние годы поднялась вверх и ныне возглавляла большинство книг из тех, что Нонна уронила на стол.

А Нонна, требовательно глядя на отца, повторяла свой вопрос:

— Значит, не ты? А кто же? — И так как Михаил Борисович все молчал, еще жестче сказала: — Да как же это так?!

Михаил Борисович резким движением руки смахнул все книги куда-то за себя, в угол, и, ухватившись за доску стола, медленно поднимался на ноги. Алексею показалось, что он вот-вот рухнет, но, нет, старый боец выпрямился, властно протянул руку к двери и приказал:

— Вон! И немедленно!

Нонна взглянула на отца — в глазах ее Алексей явственно увидел страх, — начала отступать от стола — шаг, два, три — и вдруг резко повернулась и выбежала. Тогда Алексей, ни слова не говоря, сгреб со стола растерзанные листы своей рукописи, прихватил и титульный лист, сунул все в карман и выскочил вслед за нею.

23. АТАКА

Нонны нигде не было. В таком состоянии — он знал это по себе — любой человек может сделать поспешный и опасный вывод. В сущности, у нее вторично рушилась вся жизнь. Возвращение домой — после долгих лет страдания — стало для нее началом или, точнее, воскресением. А что ждет ее теперь?

Сначала Алексей бросился было в вычислительный отдел и, только протопав с полкилометра по пустым коридорам, вспомнил, что рабочий день давно кончился, и в отделе, надо думать, пусто. Но Чудаков, наверное, ждет…

Нонна сидела перед Ярославом в позе, полной горя, и монотонно повторяла:

— Как же это можно? Как же это можно?

Коваль стоял спиной к ним, прижавшись лбом к решетке подвального окна, за которым, кроме идущих ног, ничего не было видно. Должно быть, он занял эту позицию сразу, как только прибежала Нонна. Алексей, входя, заметил, как Коваль переминается с ноги на ногу. Устал, а обернуться к этим двоим не хочет. Пусть знают: он не с ними. Ну, а я-то с ними?

Он вспомнил, как взял из-под носа у ошарашенного Михаила Борисовича статью, нервно засмеялся, но тут же умолк. Ярослав глядел непримиримо-враждебно, а Нонна все повторяла:

— Как же это можно? Как же это можно?

Алексей независимо прошел к столу и положил статью перед Ярославом.

— Вот! — Он указал на титульный лист с фамилиями авторов.

— Ну и что? — спросил Ярослав. — Руководство высказалось.

— Но зачем им понадобилось тащить сюда Кроху и Подобнова?

— Можешь получить полную информацию. Через два месяца выборы новых академиков. Михаил Борисович надеется, что его изберут в академики, а Кроху собирается выдвинуть в члены-корреспонденты. Подобнову давно обещана докторская степень, а работ у него — кот наплакал.

— Но при чем тут мы и наша работа?

— Она очень вовремя подвернулась, — сухо сказал Ярослав. — И нам предложили отличную цену: если у них все пройдет гладко, мне ускорят защиту докторской, тебе дадут звание старшего научного сотрудника… Чем плохо? — В голосе его прозвучал иронический вызов.

— А если мы не согласимся?

— Этот вариант тоже обсуждался. Можем искать другую работу. Я пойду в дворники, ну а тебе прямой смысл стать тапером, тем более что музыку ты не бросил.

— И ты промолчал обо всей этой «информации»?

— А что я мог сказать? Сколько ни кричи ребенку, что огонь обжигает, он будет тянуться к огню. А потом придет мама и положит примочку.

— Ну, в твоем мире все дети должны быть сиротами…

— Попроси помощи у Нонны. Она сердобольная.

Нонна, казалось, не слышала. Она сидела на неудобном стуле в неловкой позе, привалившись к столу, как будто боялась упасть. Алексей невольно покосился на нее. О чем она думает?

Нонна словно бы отсутствовала. Может быть, она еще спорит с отцом? Хотя о чем тут можно спорить? Тут надо или прощать, или уходить…

Нонна подняла голову, вдруг спросила:

— А если сходить к академику?

Коваль оторвался от решетки, оглянулся:

— Академик сказался больным и направил нас к заму. Расскажи, Ярослав!

Алексей подвинул ногой стул, сел на него, уставился взглядом в злое лицо Чудакова и резко сказал:

— Рассказывай!

— Я уже все рассказал. Заместитель директора любезно снабдил нас полной информацией. Высшие интересы института требуют, чтобы мы немного потеснились на первой странице работы и впустили туда и Михаила Борисовича, и Кроху, и Подобнова.

— А если мы все вместе подадим заявлением об уходе из института? — спросила Нонна.

— «Коллективочка»? — Чудаков язвительно присвистнул. — Конечно, времена не те, но за такую «коллективочку» все равно по головке не погладят. Тут уж действительно придется идти в дворники. А Нонна откроет прием учеников для подготовки в музыкальное училище…

— Послушай, Ярослав, — сказал Алексей, — а тыне думаешь, что твоя сардоническая усмешка — сейчас не очень благородный способ уйти от борьбы? Ты всегда утверждал, что мы похожи на слепых щенков, один ты умудрен жизненным опытом. Что же ты нам теперь посоветуешь?

Он вдруг увидел, что лицо Ярослава как-то посерело, обмякло. Перед ним сидел совсем не тот непреклонный, язвительный исследователь, одинаково хорошо разбирающийся и в физике и в жизни, которого они знали много лет, а усталый человек. И он уже не был похож на взъерошенного мальчика. Только эта внезапная перемена и показала им всем, как же, в сущности, плохи их дела…

И Алексею стало жалко товарища.

— Извини, Ярослав, — тихо сказал он. — Нас не поссорят. Мы всегда будем вместе. И сейчас мы сообща подумаем, что нам делать.

Коваль тоже подошел поближе к столу, но остался стоять, подпирая стенку.

— Бросьте эту кость собаке, и она завиляет хвостом, — угрюмо посоветовал он.

— Нет! — твердо ответил Алексей. — Мы должны помнить, что думаем не о себе. Таких, как мы, безымянных поставщиков идей и мыслей, много. И мы отвечаем не только за себя, но и за них. И никто не вправе красть наши идеи, замыслы, открытия…

Он вдруг замолчал, словно прислушиваясь к чему-то, рождающемуся в нем, к какой-то мысли, которая нетерпеливо пробивалась в сознание. Он знал, что эта мысль существует в нем уже давно, только он никогда не решался высказать ее вслух, а теперь она напоминала о себе, требовала, чтобы он дал ей дорогу.

Он спокойно высказал эту мысль:

— Надо написать в Академию наук. Пусть наше мнение услышат и там.

Ярослав поднял на него удивленные глаза. В них что-то заблестело: одобрение или вера? И Нонна тоже с удивлением смотрела на Алексея, и в ее глазах тоже пробивалась живая улыбка. И Алексей, уже утвердительно, сказал:

— Значит, пишем!

— Ну что ж, пожалуй, ты прав, будем писать… — медленно проговорил Ярослав. — Но уж если заваривать кашу, то покруче! — снова становясь собой, таким же жестким и язвительным, добавил он. — Заявления об уходе мы тоже подадим! Нас от науки не отставишь, а вот оставить институт без науки мы можем!

— Значит, ты говорил с заместителем об этом?

— Я просто сказал, что мы можем уйти в другой институт. Заместитель был так добр, что сообщил: нам дадут такие характеристики, что в другой институт мы сможем поступить разве что вахтерами. Но я склонен попробовать…

— Без меня, — устало сказал Коваль.