Следуй за рекой (ЛП) - Риччи Ч. И.

Что касается пасынка, то Кирана Грейди никто не видел и не слышал уже больше месяца. В последний раз его видели восьмого декабря в кампусе колледжа в Боулдере, штата Колорадо. Среди сотрудников Бюро есть основания предполагать, что обстоятельства его исчезновения могут быть связаны с обвинениями, выдвинутыми против сенатора Андерса. Не исключаются похищение или нападение при отягчающих обстоятельствах».

До конца выпуска остается еще минута, но мой разум вращается быстрее, чем гребаный торнадо, поэтому я захлопываю ноутбук, возвращая его доктору Фултону и не глядя ей в глаза.

— Киран… — начинает она после продолжительного молчания, и я тут же срываюсь:

— На кого вы работаете?

Эрика замолкает, нахмурив брови:

— Прошу прощения?

— Вы меня слышали, — закипаю я, отталкиваясь от кушетки, чтобы встать, а затем начинаю ходить по кабинету туда-сюда. — На кого вы работаете? Я знаю, вам платит моя мать, но что дальше? Раскрываете наши частные беседы ей и ублюдку, Теду Андерсу? Помогаете им построить дело против меня, выдавая за психически неуравновешенного или еще кого, лишь бы склонить присяжных в его пользу?

Фултон вздрагивает от моих слов:

— Нет, уверяю вас, я не нахожусь на службе у вашего отчима. Он даже не подозревает, что вы ходите к другому психотерапевту. Ваша мать об этом позаботилась. — Эрика вглядывается в мои дикие глаза, и в ее собственных кружит печаль. — Я работаю на вашу мать, и только на нее.

Я хмурю брови:

— Что это вообще значит?

Вздохнув, Фултон проводит по волосам, аккуратно заправляя их за ухо.

Совершенно неуместный жест.

— Это значит, что вы не совсем ошиблись, когда спросили, не передаю ли я наши сеансы вашей матери. Передаю.

От этих слов в глазах полыхает красным. Я резко подлетаю к Фултон. Мое лицо находится в дюйме от ее носа, когда я выплевываю свои слова:

— И вы думаете, я поверю, что она не рассказала Теду каждое, блядь, слово? Вы, что, совсем тупая?

— Нет, она бы не стала…

Я издаю резкий смешок:

— Конечно же, стала бы. Или вы не знаете? Я рассказал ей, что он со мной сделал. В тринадцать, я рассказал ей, как Тед наклонял меня и трахал в задницу с такой силой, что у меня вполне мог бы случиться разрыв селезенки. Я рассказал ей, что он заставлял меня вставать на колени и сосать его член, пихая тот так глубоко, что я задыхался до тех пор, пока Тед не кончал. — Отступив назад, я усмехаюсь, замечая ошеломленное выражение ее лица. Вот только не надо. Я продолжаю сквозь стиснутые зубы: — Поэтому я пошел к той, которой, как мне казалось, мог доверять. И рассказал обо всем. Как он обижал меня. Оскорблял. Насиловал, пока она спала прямо по коридору. А мама отказалась даже слушать, не то, чтобы помочь. — По лицу Фултон начинают течь слезы, и к моему горлу поднимается желчь: — А что потом? Я думал, что могу доверять человеку, которому много лет изливал свою душу. А затем узнал, что эта сука меня предала. Каждое слово, каждую эмоцию, каждую мысль, которыми я делился с ней, она записывала на пленку и передавала моей матери и Теду. Они знали все, о чем я говорил на сеансах. — И это правда. Ни одно гребаное слово, которое я сказал своему психотерапевту, не держалось в секрете, как должно было быть. Наши разговоры вообще не следовало записывать, но у Теда имелись друзья в высших кругах. По-видимому, достаточно высших, чтобы подкупить гребаного психоаналитика, которая дала клятву Гиппократа, только для того, чтобы нарушить ее за хорошие деньги. — А теперь что? Эти чертовы записи просочились в ФБР. Возможно, уже и в СМИ. Каждое слово, сказанное мной наедине с врачом, каждая личная мысль и каждая интимная деталь того, что он со мной сделал — все это услышит гребаный мир. Так что, теперь, когда я пойду на футбольное поле или учебу, или в продуктовый магазин, меня заметят. Узнают во мне ребенка, которого насиловал и унижал его политик-отчим. И какой будет их реакция? Отвращение или жалость. А у меня нет сил размышлять, что хуже. — Честно говоря, я мог бы справиться с отвращением. А вот с жалостью нет. С тем самым взглядом в их глазах, который говорит: мне так жаль, бедный парень, хотя все, чего я хочу, это жить дальше, найти себя, стать кем угодно, только не таким, как Тед. Но я — продукт своего окружения и успешно это доказал. — И что хуже всего? — Я качаю головой, и ирония бьет меня под дых: — Хуже всего то, что я на него похож. Я взял у одного человека то, что мне не принадлежало. Навязал себя тому, кто не заслуживал моего гнева и негодования просто из-за того, что он был уверен в себе, как личности. Единственная разница в том, что вместо того, чтобы использовать и оскорблять этого человека, прежде чем заткнуть ему рот большим кошельком, я полюбил его.

В том шале я влюбился в Ривера. Этого никогда не должно было случиться. А может, я просто был слишком слеп, глуп, или самонадеян, чтобы заметить, что та наша химия являлась пощечиной от жизни, которая говорила: «Очнись уже, Рейн. Я создала кого-то только для тебя».

Все так и есть. Ривер создан для меня.

В данный момент я уверен лишь в этом. Ривер Леннокс был рожден на этой земле для того, чтобы стать моим и только моим. И как только разберусь с Тедом, я сделаю все, чтобы Рив об этом знал.

— Послушайте меня, Киран, — перебивает доктор Фултон. — Ваша мать не намерена сообщать отчиму о том, что мы обсуждали. Она лишь надеялась получить больше информации, потому что… — Женщина замолкает, ее горло явно напрягается, чтобы сглотнуть. — Он все еще продолжает это делать…

Лед лижет мою плоть.

— Что?

— Ваша мать… Она… случайно зашла в комнату. Сенатор привел домой еще одного мальчика. Подростка. Судя по ее словам, ему было не больше тринадцати. Тот же возраст, в котором были вы, когда…

Фултон не заканчивает свою мысль. Впрочем, ей это и не нужно. Я знаю, о чем идет речь.

В том же возрасте я пытался рассказать матери, что он со мной делает.

— Значит, все эти месяцы, когда начала всплывать информация…

— Это было дело рук вашей матери, Киран. Ну, отчасти. — Доктор Фултон испускает долгий вздох, потирая висок, в то время как я застываю на месте, разинув рот.

Я стискиваю зубы, потому что мне хочется заорать. Но я прекрасно осознаю, что своим срывом ничего не добьюсь…

— Начните с самого начала. И ничего не упускайте, — требую я, как только мне удается взять себя в руки…

С огромным трудом.

Дважды облизнув губы, Эрика резко вздыхает, прежде чем встретиться со мной проницательным взглядом:

— Несколько месяцев назад, когда СМИ впервые упомянули о сенаторе, это было не из-за кассет. — Я удивлённо вскидываю брови, до боли сжимая спинку кресла. — В отношении вашего старого психотерапевта провели расследование. За взяточничество, нарушение клятвы Гиппократа, а также шантаж. Когда ФБР ворвалось в ее офис в поисках информации о том, кого они считали частью теневой группировки, связанной с торговлей наркотиками и секс-трафиком, то конфисковали все документы. В том числе и ваше досье. Мы оба знаем, что находилось в той папке. Информации было более чем достаточно, чтобы выстроить правдоподобное дело против Теда. Единственное, чего им не хватало, это…

— Кассет, — заканчиваю я за нее, вспоминая тот день, когда Тед показал их мне в своем кабинете, запертых в сейфе, пока моя мать наслаждалась своей жизнью, ни делая ни черта.

Фултон кивает:

— В вашем досье они упоминаются достаточно часто, чтобы в Бюро понимали, что упустили ключевую часть головоломки. Проблема была в том, что они несколько дней прочесывали офис, считая, будто Тед каким-то образом связан с теневым бизнесом, который изначально пытались уничтожить.

Я в неверии качаю головой:

— Понятно, но ведь это было несколько месяцев назад. Почему история набрала обороты только сейчас?

— Из-за этих пленок. До недавнего времени у ФБР их не было. Они лишь намекали на их важность для дела. Вот почему не сообщали ваше имя общественности. Бюро не было уверено в том, какие улики содержат записи, только то, что они могут стать одной из решающих деталей. Я не знаю, почему в Бюро решили пойти таким путем и позволили общественности думать, будто пленки были у них на руках, но смею предположить — это было сделано для того, чтобы их нынешний владелец связался с Бюро. Все, что мне известно — это то, что ваша мать прослушала их, когда ваше досье забрали в качестве улики. Когда она обнаружила Теда в таком… опасном… положении с тем мальчиком, то больше не смогла закрывать на это глаза. И передала плёнки в ФБР. Ваша мать поняла, что совершила ошибку, отказавшись вас слушать.