Эпоха гонений на христиан и утверждение христианства в греко-римском мире при Константине Великом - Алексей Лебедев

______________________

* Евсев. X, 5; Lact. De mort. pers., 48.

** Беньо говорит:"Миланский эдикт устанавливает свободу совести, он ставит на одну и ту же ступень христиан, язычников, иудеев, самаритян… он открывает свободное течение (carriere) для всех религиозных систем"(Beugnot. Hist, de la destruction du paganisme. Paris, 1835. T. I. P. 73–74). Шатэль полагает, что Миланский эдикт даровал всем религиозным корпорациям"полную свободу совести"(Chastel. Hist, du christianisme. Par., 1881. Т. I. P. 78.). Проф. Бердников утверждает, что тот же эдикт"только поставил христианство наряду с язычеством; он признал государство римское двоеверным, стоящим под покровительством Бога христианского и богов языческих"("О государственном положении религии"//Правосл. собеседник. 1881. Т. III, 37). Проф. Кипарисов следует Беньо:"Миланский эдикт есть эдикт о всеобщей терпимости"(О свободе совести. М., 1883. С. 149).

*** Zahn. Constantin der. Gr. S. 16.

**** Keim. Die romische Toleranzedicte. S. 243.

***** См. главу"O причинах гонений".

****** Orig. Contra Celsum. VIII, 72.

******* Keim. Die romische Toleranzedicte. S. 228.

******** Евсев. VIII, 17; IX, 1. См. конец главы"О толерантных указах".

********* Baur. Kirchengeschichte der 3 ersten Jahrh. Tubingen, 1863. S. 460.3–te Ausgabe; Keim. Die rom. Toleranzedicte. S. 246.

______________________

Что такое было христианство на взгляд язычников? Оно было religio nova, т. е. неизвинительное, достойное всякого осуждения новшество; оно было или, правильнее, христиане были, на взгляд тех же язычников, genus tertium,* что‑то невозможное, не похожее ни на одно из двух известных древнему миру и враждебных между собой религиозных направлений, приверженных к двум главным культам — иудейскому и политеистическому, они не были ни иудеями, ни язычниками. При существовании таких представлений о христианстве и христианах, какие распространены были в древнем мире, даже очень умный человек, но воспитанный на тех же представлениях, не мог сам собою приискать точное обозначение для"новой религии"и для общества людей, бывших каким‑то genus tertium. И если, однако же, Константин нашел искомый термин и вписал его в один из важнейших актов римского законодательства, то в этом случае он, нет сомнения, действовал не без опытного руководительства, каким и могло быть руководительство Осии. Corpus christianorum, по Миланскому эдикту, получает права на существование в Римской империи, и с этим христианству был открыт широкий простор для цивилизующей деятельности в человечестве. Вот что давал и провозглашал Миланский эдикт! Насколько широк был объем понятия corpus christianorum по Миланскому эдикту? Заключало ли оно в себе представление об одних последователях кафолической Церкви или под это понятие подходили и еретики и, сектанты? Этот вопрос для многих исследователей представляется очень важным, но решается он ими и так, и иначе. Нам кажется, что много трудиться над разрешением этого вопроса нет надобности. В понятие corpus christianorum Миланский эдикт включал всех наличных христиан того времени, без различия конфессиональных оттенков, имевших место в их среде. Дело в том, что если когда Церковь представляла из себя действительное целое, то именно во время перед изданием Миланского эдикта. В обществе христиан того времени не было видно никакой религиозной партии, которая могла бы грозить церковному миру. Вообще, эпоха от осуждения Павла Самосатского до Миланского эдикта (272–313 гг.) представляет в истории Церкви замечательное затишье в отношении к появлению новых ересей и сект. Прежние ереси смолкли и значительно стушевались; из новых появляется манихейство, но разве это христианская секта?** Правда, около этого времени появляется распря донатистов, но вопрос об этой распре еще не уяснился в то время в сознании государя. Эдикт Миланский, объявляя покровительство corpori christianorum, не исключал из этого понятия ни ересей, ни сект, но это не значит, чтобы законодатель этим самым связал себе руки на будущее время, не значит, чтобы он не имел возможности употреблять какие‑либо меры для стеснения сектантов, не противореча Миланскому эдикту. Эдикт прямо не говорит ни того, что позволены ереси и секты, ни того, что они запрещены, и этим законодателю давалась полная свобода в будущем действовать так или иначе. Недолго пришлось современникам Миланского эдикта ждать разрешения этого вопроса: в Церкви усилились беспокойства, она заволновалась, — и Константин должен был выразить свою прямую волю в отношении к диссидентам…

______________________

* Третьим родом (лат.).

** См. о манихействе статью Kessler'a в Encykl. von Herzog. Bd. IX: Manichaer.

______________________

Лучшим комментарием к тому, чего хотел достигнуть Константин Миланским эдиктом, служит его религиозно–политическая деятельность, обнаружившаяся тотчас по издании этого эдикта и простиравшаяся до времени борьбы с императором Лицинием (323 г.), после которой та же деятельность Константина становится еще решительнее и смелее.

Мы сказали, что Миланским эдиктом христианству дано первенствующее значение в ряду других религий, причем права язычества in tacito в значительной мере являлись попранными. Это особенно ясно становится из отношений Константина к христианству в сейчас указанный период его деятельности. В это время Константин решительно ничего не делает в пользу язычества, он равнодушен к нему, напротив, для христианства он делает многое и очень многое. Уже самый тон и язык, какими он говорит о христианстве, показывают, что оно не пользуется только терпимостью со стороны государя, но что ему, христианству, отдается полное предпочтение перед какой бы то ни было религией. Константин говорит о христианстве в тоне почтительном, языком, исполненным чувства. В этом случае государю подражают и другие правители. Теперь в документах, в которых Константин выражает свою волю по религиозным вопросам времени, о христианстве говорится:"святое богослужение","святейшее кафолическое богослужение","святая религия, заслуживающая благоговения","достопочтеннейший закон"*. Как Константин выражает свое благоговение к"кафолической Церкви", так и проконсул Анулин, тот самый Анулин, который перед этим был гонителем христиан, говорит уже, когда обращает свою речь к карфагенскому епископу, о"благоговении, подобающем святому закону"(христианству)**. В письмах к епископам (Цецилиану и Мильтиаду в 313 г. и Хресту Сиракузскому в 314 г.) Константин никогда не забывает пожелать им покровительства"великого Бога"и"Бога Вседержителя"(Евсев. X, 5). Этот язык, эта благопочтительность, эти живые сношения с епископами ясно показывают, что Миланским эдиктом Константин даровал христианству не просто толерантность, а нечто гораздо большее. Та изумительная поспешность, с какой Константин требует исполнения своей воли о возвращении христианам отнятых у них в гонения имуществ, показывает, что христианство для него есть религия, о которой он больше всего заботится***. Он, Константин, публикует один указ за другим или с тем, чтобы материально обеспечить имеющие нужду церкви христианские, или возвысить служителей этой Церкви****. Константина теперь уже сильно интересует то, как отзывается общество о христианах, он желает охранять самую репутацию христиан; так, его очень беспокоило то, что некоторые неустройства в Церкви давали пищу язычникам для насмешек*****. Догадываются, что некоторые законы, изданные в рассматриваемое время Константином в пользу христианства, составлены под прямым влиянием Осии Кордубского,****** следовательно, государство уже полагает основания для заключения союза с Церковью. Константин иногда прямо объявляет себя покровителем и защитником христианства, усматривая в этом залог общественного благоденствия. Он писал проконсулу Африки:"Из множества фактов оказывается, что когда та религия, в которой сохраняется высокое уважение к небесной святыне, находится в презрении, то подвергаются великим опасностям дела государственные; а когда та же религия (из дальнейших слов письма видно, что Константин говорит именно о христианстве) принимается и содержится надлежащим образом, приносит и имени римскому великое счастье, и всем вообще людям особенное благополучие в делах"(Евсев. X, 7); вывод же, к которому приходит Константин после этих замечаний, понятен сам собой. Не следует упускать из внимания и того, что большая часть тех распоряжений касательно христианства, в которых император выражает свое благоволение к этому последнему, появилась в том же году, в котором издан Миланский эдикт, — это проливает новый свет на содержание сказанного эдикта, проясняя его смысл и значение.

______________________

* В разных письмах Константина. См.: Евсевий. X, 5–7.

** См.: Keim. Die rom. Toleranzedicte. S. 24–247.

*** Письмо Константина в Анулину. См.: Евсевий. X, 5.

**** Евсевий. X, 6–7.

***** Письмо Константина к епископу Сиракузскому Хресту. См.: Евсевий. X, 5.

****** Keim. Die rom. Toleranzedicte. S. 246 (Евсевий. Х, 6).

______________________

Так относился Константин к христианству после издания Миланского эдикта: не толерантность христианской религии доставлял император Миланским эдиктом, а даровал ей права, пролагавшие для нее путь к возвышению в качестве государственной религий. Что касается язычества, то Константин в это время не сделал ничего существенно важного для того, чтобы ускорить его падение, но зато он ясно давал знать, что языческий политеизм с этих пор должен отойти в область предания: будущее уже не принадлежит ему. Константин теперь относится к язычеству так, как незадолго перед тем относился к христианств Галерий; роли переменились. Галерий называл христиан бранными именами, приписывая им"неразумие"(stultitia άπονοία), а языческих богов чествовал названием"небесных богов"; Константин же напротив, христианского Бога, как мы видели, называет"Богом великим","Богом Вседержителем", между тем как язычество без всякой церемонии называется"суеверием". В 319 году в одном указе Константин уже так пишет о язычниках:"Желающие рабствовать своему суеверию могут отправлять свои обряды", и затем император говорит:"Можете идти к вашим общественным жертвам, ибо мы не запрещаем (только: не запрещаем — non prohibemus!), и явно совершать делаустаревшего злоупотребления"(praeterita usurpatio)*. Очевидно, Константин только не лишает государственной терпимости культ языческий, как не лишался этой терпимости при Галерий культ христианский. Произошло, значит, перемещение сил: сила христианская берет верх над языческой.