Филе пятнистого оленя - Ланская Ольга

…Когда я положила трубку, в глазах у меня рябило. И звенело в ушах, и раздавался ее повторяющийся смех, роковой и фатальный, как в фильмах ужасов. Я налила себе воды, набросала кучу льда и две таблетки аспирина и выпила залпом. А потом Полчаса стояла под сорокаградусным душем, пытаясь привести мысли в порядок, а они все не приводились, толпились и мешали друг другу, липли, таяли и тянулись, как пармезан в спагетти. И становились все более тяжелыми и плотными, и не было в них никакого просвета.

Еще через полчаса я разбудила его. Накрасившись с трудом, и сделав кофе, и улыбаясь радостно. Надеясь только, что он ничего не увидит в моих глазах, и не почувствует перемен в поведении, и что мой смех обманет его. Потому что ему пока не надо было знать, что ждет нас вечером.

Потому что для него это должно было быть просто приятным сюрпризом. Этаким своеобразным подарком — которого он не хотел и не ждал, но от которого теперь нельзя было отказаться.

Просто уже невозможно…

ОСТАНОВКА

…Я опять здесь. И опять идет дождь, и капли его, такие знакомые и надоевшие уже, не вызывающие жалости, как слезы истерички, сползают по толстому неровному стеклу.

У меня многое связано с этой остановкой — когда-то я часто назначала здесь встречи. Мне кажется, это хорошее место для встреч. Вроде как все мы совершаем какой-то длинный бесконечный маршрут, и эта остановка — лишь один из его многочисленных пунктов. И здесь порой толчется народ, незнакомые люди шумят, переговариваются, смеются над непонятными мне шутками, и играет музыка. А потом подошедший автобус увозит уставших ждать его пассажиров. И после них лежат на серой холодной земле дымящиеся сигареты, обрывки бумаг с какими-то записями, обертки от шоколада, бутылочные пробки — и возвращается спугнутая ими тишина.

А я опять остаюсь одна. Мне некуда ехать, и я никуда не спешу. Я стою и смотрю, как медленно сползают по стеклу прозрачные капли, и иногда что-нибудь вспоминаю…

— Ваш билетик, девушка!

— Вот, посмотрите.

Он ухватился за протянутый мной мятый изрешеченный клочок бумаги, повертел, поднес едва ли не к самым глазам. А я подумала, что сейчас придется вылезать — да еще и штраф платить. Вот мерзкая рожа — молодой парень, противный до ужаса, волосы длинные, спутанные, по плечам лежат, а под расстегнутой до пояса рубашкой бледное безволосое тело.

— На выход давайте.

— Да вы что?! Посмотрите, он же пробит, чего вам еще надо?

— Вы его сколько раз пробивали? А ну давайте на выход, автобус дальше не поедет, пока вы не покинете салон!

Он за руку меня схватил, а ее сразу резко выдернула, едва не задев его лицо.

— Ты меня не хватай, понял?! Я никуда не пойду. У меня билет есть, понял?!

В салоне воцарилось напряженное молчание. Бабки с тюками смотрели на меня укоряюще, молодые приятные девушки улыбались ехидно, портя собственные лица, дети хихикали. Так всегда в автобусах с безбилетниками — враги народа, тридцать седьмой год, будьте бдительны, граждане! В воздухе висел густой запах пота и осуждения.

— Сколько штраф? — Низкий такой голос, приятный. Я посмотрела на мужчину, который задал вопрос, он стоял сбоку от меня. Мы втроем — он, я и противный контролер — находились в центре безмолвного душного салона, словно участники авангардного спектакля, действие которого со сцены перенесено в зрительный зал. Мужчина этот был невысокий, темный, не в смысле негр, а в смысле с темными волосами. Ничего особенного.

— Какая вам разница? У нее билета нет, а вы езжайте себе.

— Я спрашиваю, сколько штраф?!

— Ты чего, платить за нее собрался?

— Сколько?!

Я видела, как он достал из красивого портфеля бумажник и отсчитал требуемую сумму, реабилитировав меня в глазах общественности. Контролер исчез в водительской кабинке, спектакль закончился, а автобус авангардного театра отправился дальше, в следующий пункт назначения. Про актеров, смешавшихся с публикой, невнимательные зрители тут же забыли. Надо было бы поблагодарить моего спасителя, но он молчал, глядя в окно, будто забыл уже о происшедшем.

— Спасибо…

— Это вам спасибо. Приятно помочь красивой девушке — тем более что они слишком редко встречаются. Вам далеко?

— До кинотеатра.

— Значит, нам по дороге.

Он смотрел на меня и улыбался. А я думала, что выгляжу сегодня не очень-то, из школы возвращаюсь, скромная, тихая и усталая. И чего ему понравилось?

— Вы здесь живете недалеко?

— Да. А вы?

Он не ответил, мы уже подъехали, и у выхода затолпился народ. Он вышел первым, и его голова затерялась где-то в куче других голов, похожих на обросшие волосами бильярдные шары, хаотично раскатывающиеся по черно-серому сукну асфальта. Но когда я спускалась по ступенькам, увидела заботливо протянутую мне руку.

Мы встали под козырек остановки, и он разглядывал меня с интересом. Я немного неловко себя чувствовала, потому что без всякого макияжа была, в школьной синей форме, с волосами, собранными в ученический хвостик. Но он, казалось, не замечал этого и даже повторил:

— Вы красивая девушка.

А я стояла и не знала, что мне делать дальше. Я надеялась, что он торопится куда-нибудь и сейчас уйдет, выслушав еще раз мою благодарность, а он все не уходил. Достал из портфеля пачку сигарет, «Данхилл», кажется, и мне предложил, а когда я отказалась, закурил сам, отвернувшись и закрывшись рукой. Дождь хлестал по асфальту, потоки черной воды текли по тротуару, а я подумала, что его фигура сейчас похожа на картинку, которую я в какой-то старой книге видела. Там был изображен одинокий путник в длинном плаще, который треплет ветер, так же у него воротник был поднят и руки прикрывали лицо, и он, ссутулившись, шел вперед наперекор стихии. Но почему-то было такое впечатление, что он сильно утомлен, измучен дорогой и вот-вот споткнется и упадет, проиграв в этой бессмысленной борьбе.

И тут этот распрямился, и ничего от несчастного путника в его облике не осталось, скорее наоборот. Теперь это был солидный молодой человек, в хорошем плаще, с темными короткими волосами и карими глазами, мне даже показалось, что в нем есть что-то итальяно-испанское, в этих насмешливых глазах, в аккуратных негустых усах, в смуглой коже. Я еще подумала, что он работает в каком-нибудь хорошем месте и получает там нормальные деньги, но совсем недавно работает, потому что пока на автобусе ездит. А вот через пару лет его не узнаешь.

— А ведь мы с вами до сих пор не познакомились. — Он улыбнулся. Улыбка у него приятная была, идеальная, как с рекламы зубной пасты.

— Меня зовут Анна.

— Очень приятно. А меня Женя. Давайте вот что — я сейчас должен идти, работа, к сожалению… Если бы вы оставили мне свой телефон, я позвонил бы сегодня же вечером. Мне бы хотелось встретиться с вами еще…

Он такой обходительный был, и фразы у него были такие отточенные, словно он целыми днями только и занимался тем, что катался в автобусах, платил штрафы за девушек, и потом заводил с ними знакомства, и стал в этом деле мастером. Но мне он понравился, и, наверное, я была бы и вправду не прочь встретиться с ним еще раз, потому что, когда он извлек записную книжку и ручку, быстро продиктовала ему свой номер. А потом хитро посмотрела на него, словно только что открыла ему секретный шифр к сейфу, в котором лежит что-то очень приятное — приличная сумма, драгоценности или…

Или я с красивым упругим телом, молодая, но знающая толк в кое-каких вещах…

Дождь перестал. Сизый туман плотно лег над серой, промокшей насквозь улицей. Словно кто-то сверху заботливо укрыл страшно простуженный город шерстяным пушистым пледом и подоткнул как следует. Между домов он был особенно плотным и белым. Я достала из сумочки тонкую коричневую сигарку и чиркнула зажигалкой, и дымное облако, сорвавшись с ее кончика, стало частью этого тумана…

Что же было дальше? Сейчас плохо уже помню. Видимо, он позвонил, как обещал, то есть точно позвонил, потому что хотя факт звонка и содержание беседы канули в вечность, зато осталось в памяти, как на следующий день я тщательно собиралась, накладывала макияж бог знает сколько времени, разглядывала потом себя перед зеркалом.