Дополнительный человек - Джонатан Эймс

Мои спутники были в восторге. Лагерфельд принялась с трудом подниматься по ступеням, но мысль об еще одной вечеринке придавала ей силы. Мы беспрепятственно продвинулись прямо к столу-буфету и смешались с толпой. Вечеринка была продолжением аукциона антиквариата в университете Брауна.

Еда оказалась превосходной: мясо, креветки, сыр. И особенно вкусной потому, что была бесплатной. Мы объелись и выпили еще вина.

Не отходя далеко от стола-буфета, Генри расстегнул свой блейзер, чтобы легче дышалось, и я уголком глаза заметил полоску белой плоти. Складка блейзера распахнулась, и его задница оказалась в непосредственной близости от камамбера.

Но прежде чем я успел что-то сказать, промах заметила Лагерфельд. Она улыбнулась, наши глаза встретились, и она понимающе ухмыльнулась мне. Было похоже, что ей очень хочется шлепнуть Генри по заду своей тростью. Я прошептал ему:

– Видно.

– Что видно?

– Ваш зад.

– До чего ж это утомительно. Не хочу застегиваться. Люди должны чувствовать, что их свобода неприкосновенна… но я слишком близко к еде. Так что могу понять возражения, – сказал он и застегнул блейзер.

Немного позже мы покинули вечеринку и отвезли Лагерфельд домой. Мы припарковались перед ее домом. Когда-то он выглядел величественно, но сейчас пребывал в запустении. Прежде чем выйти из машины, она сказала мне:

– Вы молодец, что нашли эту вечеринку, – и потом обратилась к Генри: – Он многому научился у тебя.

– Всему, чему не следовало, – ответил Генри.

Я вышел из машины, предложил руку Лагерфельд, она взяла меня под руку, и я довел ее до двойных стеклянных дверей. Швейцар в дальнем конце безличного, грязного вестибюля, освещенного лампами дневного света, впустил ее. Я смотрел, как она идет через вестибюль, опираясь на трость, и приветственно машет швейцару. Ей хотелось играть роль женщины из общества, которая возвращается до – мой с вечеринки. Но швейцар едва глянул на нее, оторвавшись на миг от своей газеты, и Лагерфельд исчезла в лифте.

Галстук погружается

Мы с Генри вернулись домой, выпили еще вина и посмотрели телевизор. В одиннадцать часов началась очередная серия «Вас обслужили?». Сюжет вращался вокруг забастовки лондонских железнодорожников. Работники магазина не могли попасть домой, и им пришлось провести ночь кому в кемпинге, кому в отделе мебели.

Миссис Слокомб в мебельном отделе сделала себе миленькую спальню и попыталась соблазнить мистера Хамфри, тощего блондина с ужасными английскими зубами и сморщенными губами. «Киска» миссис Слокомб и женоподобная личность мистера Хамфри давали пищу для множества шуток и были источником нашего пьяного смеха. К чести мистера Хамфри следует сказать, что он старался не быть грубым, уклоняясь от авансов миссис Слокомб, и был нежен с ней, не желая ранить ее чувства.

– Она – единственная, кто не понимает, что он урнинг, – сказал Генри.

– Да, – ответил я.

– Они великие актеры, но теперь они навсегда увязли в своих амплуа. Мистер Хамфри будет только мистером Хамфри.

Вместо того чтобы отвергнуть миссис Слокомб и тем самым разбить ее сердце, мистер Хамфри закрыл глаза и начал жадно целовать ее, но его спасло появление сурового капитана Пикока, который был смущен, обнаружив их в кровати. Капитан Пикок думал, что может быть уверен насчет мистера Хамфри.

Все еще пьяный оттого, что целый вечер пил вино, я на середине шоу улегся на оранжевый ковер. Стащил подушку с белой кушетки и положил себе под голову так, чтобы можно было видеть телевизор. Рубашка на мне задралась и слегка оголила живот. Когда шоу закончилось, Генри встал надо мной и принялся раздеваться у шкафа, и мне на лицо начал опускаться его галстук. Он был красный в синюю клетку. Я подумал, что он хочет дать его мне и машет им передо мной, чтобы я посмотрел. Но он продолжал продвигать его дальше, пока, наконец, его кончик не указал на мой пупок, окруженный светлыми волосками.

– И что это ты тут делаешь? – спросил Генри, обращаясь к моему голому пупу, и в его голосе послышались флиртующие нотки.

Кончик галстука продолжал указывать на мой пупок. Мы были связаны одной пуповиной. На меня накатило страшное волнение. Все те месяцы, что мы прожили вместе, мы никогда не прикасались друг к другу. Мы были очень осторожны, мы даже не сталкивались плечами, а ведь наша квартира была маленькой и заставленной мебелью. Почему же теперь он прикасался галстуком к моему пупку? Может быть, он ревновал меня к женщине, которая сделала комплимент моему носу? Может быть, ее влечение ко мне сделало меня более желанным? Или моя ценность возросла потому, что я стал третьим партнером с ним и Лагерфельд и нашел бесплатную еду?

Я посмотрел на него вдоль галстука. На его лице была странная, двусмысленная улыбка, которой я никогда раньше не видел. Он пытался быть соблазнительным, игривым, но в то же время не хотел быть таким.

Я притворился, что не понял его вопрос, и сказал растерянно:

– Ничего не делаю, – и натянул рубашку, отбросив от себя галстук. Он смотал его, а я встал и ушел к себе в комнату.

Мы лежали каждый у себя, и я думал о том, сколько времени прошло, прежде чем Клавдия Шоша и Ганс Касторп из «Волшебной горы» поцеловались. Мы с Генри жили у изножья маленького холма в Верхнем Истсайде, и у нас это заняло несколько месяцев. Хотя это не был поцелуй, просто прикосновение галстука к пупку, но оно произвело эффект поцелуя.

И все-таки я не был уверен. Все было так неясно. Пытался ли Генри коснуться меня? Неужели он наконец открылся передо мной? Если так, я не хотел этого видеть.

Я не хотел, чтобы он нуждался в чем-то или в ком-то. Я не хотел, чтобы он был слабым, как я.

Глава 12

«Пожилые друзья подрывают вашу репутацию»

После той ночи с галстуком я осознал, что не хочу, чтобы Генри отчаивался, как отчаивался я. Больше всего на свете я хотел ему нравиться. Означал ли его галстук и мой голый пуп, что я нравлюсь ему?

Если так, то у меня появилась надежда, что он коснется меня снова. Я не хотел с ним секса, я просто хотел его одобрения. Однажды вечером, лежа на ковре, я снова открыл пупок, но ничего не случилось. Я почувствовал себя глупо и больше не стал производить подобные фокусы.

Как-то в среду, на третью неделю мая, когда я был на работе, мне позвонила тетушка. Она собиралась на обследование ухо-горло-нос в больнице, которая находилась рядом с моим офисом, и хотела знать, не пообедаю ли я с ней. Я согласился, и мы решили встретиться в полдень в вестибюле моей конторы.

В полдвенадцатого позвонил Генри. Он захлопнул дверь и хотел приехать ко мне в «Терру» за ключами. Он звонил из «Соли земли». Я договорился с ним встретиться через полчаса в вестибюле. Я не сказал ему о тетушке; это был удачный случай им встретиться, и я хотел пригласить его с нами на обед, но если бы он об этом знал, то наверняка попытался бы отвертеться, поскольку старушка ничего не могла ему предложить.

Генри прибыл первым. В темном вестибюле он был один, не считая швейцара. Я дал ему ключи, кроме ключа от почтового ящика, и мы договорились, что он оставит мою связку в почтовом ящике, чтобы я мог попасть в квартиру.

– Моя тетушка будет здесь с минуты на минуту, – сказал я. – Она приехала на Манхэттен к врачу. Мы собираемся пойти пообедать. Было бы замечательно, если бы вы пошли с нами.

– Я не в настроении сейчас обедать. У меня болит зуб, это меня убивает.

– Ну, может быть, вы задержитесь на минутку, чтобы познакомиться с ней?

– Ты хочешь расстроить идеальные взаимоотношения. Мы никогда не видели друг друга, и она присылает мне подарки.

– Она была бы рада повидаться с вами. – Я всеми силами пытался задержать его и спросил: – Почему вы захлопнули дверь?

– Мой друг Говард, тот самый, который имеет гуру, зашел ко мне ни с того ни с сего. Все еще пытается обратить меня. Я впустил его в квартиру, что было ошибкой. Он сказал, что я постарел. На что я ответил ему: актеру никогда нельзя говорить таких вещей. Он ушел, а я так разозлился, что отправился в парк, не захватив ключи. Сел там на скамью. Какая-то девушка рядом читала журнал «Лайф». Она попыталась заговорить со мной, а я огрызнулся.

На Генри были мокасины со стоптанными задниками, коричневые слаксы и синяя ветровка.

– А я считаю, что вы выглядите очень молодо, – возмутился я. – У вас хороший цвет лица после прогулки. И в ветровке вы похожи на яхтсмена.

Мой комплимент немного смягчил Генри. Он сказал:

– Гнев разогнал мне кровь, омолодив меня… Девушка в парке улыбалась мне, значит, я не выгляжу слишком старым. – Затем он подумал над моим комплиментом еще немножко, взвешивая его обоснованность, и добавил: – Молодые люди всегда считают, что старики молодо выглядят. Это пожилые друзья подрывают вашу репутацию.

Появилась тетушка. Швейцар открыл ей дверь, и она широко улыбнулась, довольная тем, что видит меня. Вне своей квартиры она выглядела крошечной и хрупкой. На ней была парадная юбка и жакет из легкой шерсти. Рыжие волосы были подстрижены в кружок.