Гидеон Плениш - Синклер Льюис

Каждый из этих подвигов вдохновлял доктора Плениша на рассылку десятка писем, подчеркивающих уместность дополнительных взносов в ДДД.

Что касается мероприятий общего характера, то в этот же период доктор Плениш и ДДД организовали большой банкет — не потому, что это имело какой-то смысл, не потому, что кому-либо, за исключением особых любителей публично оголяться, это могло доставить хоть сколько-нибудь удовольствия, но потому, что таков был американский первобытный племенной ритуал, удивительно напоминавший оргии флагеллантов[149] с той только разницей, что флагелланты не имеют деятельного платного директора-распорядителя. В Нью-Йорке в любое время найдется от шестисот до полутора тысяч человек, которых можно уговорить надеть фрак или вечерний туалет и заплатить от трех с половиной до семи с половиной долларов за прескверный обед, во время которого прескверные ораторы будут подниматься и произносить бесконечные речи ни о чем, прокашливаясь между каждым прилагательным и существительным. Можно даже заставить этих людей, переставших быть частными лицами, не только перенести все пытки ораторского пустословия, но и подвергнуться дополнительному мучению в виде официального приема до или после самого обеда, пожимать руки незнакомым и с улыбкой выслушивать их, ни разу не возопив: «Что за чушь вы мелете!»

Нью-Йоркская Главная Улица — это не Бродвей, но длинный, узкий обеденный стол на почетном возвышении, где каждое знакомое — слишком, слишком знакомое лицо смотрит привычным и ненавидящим взглядом на все остальные лица, непременно и неизменно маячащие за этим столом.

Честь организации одного из грандйознейших и скучнейших радений этого рода принадлежала ДДД.

Таким образом, доктору Пленишу было чем похвалиться, когда один из его старых знакомых, некто Хэтч Хыоит, при встрече в каком-то баре вздумал ехидно спросить, каков вклад доктора в военные усилия страны. Упомянутый Хьюит был в форме майора морской пехоты, и когда доктор в виде особой любезности спросил, куда он направляется, невежа в ответ отрезал: «За океан!»-а когда доктор еще более деликатно заметил, что сам подумывает о действующей армии, майор сказал: —!

Но, несмотря на то, что под бременем всех этих трудов доктор терял сон и аппетит, полковнику Мардуку все было мало, и он настаивал, чтобы его имя и его План Вечного Мира еще чаще упоминались в газетных статьях, интервью и радиобеседах, а в самый разгар весны он вдруг потребовал рекламы для своей дочери Уинифрид Хомуорд, Говорящей Женщины.

Полковник Мардук был в этот вечер не в духе. Он чувствовал себя одиноким и непонятым. Он чувствовал свои шестьдесят лет.

Он разругался со своей последней любовницей, поводом к чему послужило его обыкновение звонить ей по телефону в три часа утра. Если при этом оказывалось, что она спит, он сердился на нее за невнимание к его особе; если она не спала, он утверждал, что она принимает в это время другого любовника; если она вовсе не подходила к телефону, он в шесть часов звонил и упрекал ее в том, что из-за нее не спал всю ночь. Последним знаком расположения, который она от него получила, была пощечина.

Он отправился в свой излюбленный охотничий заповедник, бар Викунья, где Парк-авеню встречается с Проспект-парком и куда театральные знаменитости заходят взглянуть на красивых и утонченных гостей из Омахи. Полковник проследовал к стойке с таким видом, словно он тут хозяин. Так оно, впрочем, и было.

Три стакана спустя он почувствовал себя достаточно окрепшим для того, чтобы оглядеться по сторонам. Молодая женщина, сидевшая за столиком с подругой, показалась ему знакомой: стройная, рыженькая, с лицом, заметным, как жемчужная пуговица на черном сукне. Полковник небрежным кивком привел в движение управляющего Викуньи.

— Чья это там — рыжая? — буркнул он.

— Не знаю, полковник. Сейчас же узнаю и доложу Бам, полковник, — заволновался управляющий, менее светская, но более полезная разновидность Шерри Белдена. Пока герой пил четвертый стакан стоя (он считал ниже своего достоинства присаживаться в баре на табурет), управляющий носился по залу, допрашивая официантов, и, наконец, вернулся с горестным стоном: — Я в отчаянии, полковник, но никто не знает, кто она такая.

— Что же, мне на старости лет самому для себя сводником становиться? Власть императора, и евнухов придворных целый штат, а император-то под горностаем голый, nicht wahr?[150]

— Точно так, сэр, — сказал управляющий, который из всего этого понял только слова «штат», «голый» и «nicht wahr».

— Подите к черту! — сказал полковник.

Управляющий повиновался.

Полковник выждал, пока спутница рыжей удалилась в то место, которому беспредельная тактичность современных американских салунов присвоила название «туалетной комнаты», и тогда пошел прямо на предмет своих вожделений, словно один из великих герцогов прошлого или могучий племенной бык. Он без приглашения уселся за ее стблик, а она взирала на него, затаив дыхание, бледная, испуганная и уже побежденная.

— Я вас где-то видел, барышня.

— Да, полковник, вы, наверно, меня видели. Я работаю стенографисткой в ДДД.

— На третьем этаже. Мой начальник — мистер Веспер. Я вас видела, когда вы приходили к доктору.

— К доктору? К доктору? К какому доктору?

— Как это к какому! К доктору Пленишу.

— А! К нему! — Долгая пауза. — Да, конечно, он добрый христианин и выдающийся ученый. Безусловно. Вам, девушка, наверно, нравится у него работать?

— Он очень милый и такой, знаете… такой шутник.

— Ага. Шутник… Вот что, дорогая моя, уберите куда — нибудь эту финтифлюшку, с которой вы сидели, и поедем в Сайринкс пить шампанское. Вон она идет.

Рыженькая отвела подругу в сторону и поговорила с ней. Потом она вернулась пред выпученные глаза полковника с таким виноватым видом, словно сама все это затеяла. Ее очень удивило, что в такси он не стал ее целовать, а только гладил ее руку. В кабаре Сайринкс он никакого шампанского не заказал, а велел подать невинный на вкус напиток, называвшийся «зомбит», и почтительно осведомился, какого она мнения о последней брошюре доктора Плениша «Держитесь за свои доллары», которая ей очень понравилась, хотя она ее не читала. Только когда она разговорилась и совсем освоилась с ним, он спросил, как ее зовут.

— Флод Стэнсбери. Нелепое имя, верно? Мама у меня была с причудами.

— Имя не хуже, чем Мардук, детка.

— Может быть, мне лучше носить фамилию мужа?

— Вы замужем? Вздор! Да вы мне во внучки годитесь!

(Но мысленно он себя поздравил: «меньше хлопот».)

— Нет, я очень даже замужем, полковник. (Он не просил ее называть его «Чарли», это было не в его обычае. Для полковника Мардука интрижка еще не являлась поводом к фамильярности.)

— А кто же этот счастливчик, Флод? Наверно, какой-нибудь смазливый мальчишка?

— Он не мальчишка вовсе. Он довольно старый.

— Ну не такой же старый, как я, например?

— Он казался бы вдвое старше вас, даже если б был вдвое моложе. Вы не думайте, что я жалуюсь. Честное слово, нет! Ничего нет противнее жен, которые вечно стонут, жалуются, верно?

— Верно! — сказал полковник Мардук с искренней убежденностью.

— Я думала, что все будет совсем по-другому — он, знаете, идеалист, ученый и все такое, и он так безумно был в меня влюблен, и — господи, мне до того надоело самой зарабатывать, а он был так влюблен и… Но ничего не вышло. Бедный, он старается, как может, но он такая рыба, и потом он хочет, чтобы я вместе с ним становилась на колени и молилась. Вы только представьте себе!

— Кто же это сокровище?

— Это мой непосредственный начальник — мистер Карлейль Веспер.

— Веспер? А, это служитель в ДДД, то есть, простите, я хотел сказать клерк. Да он же в миллион раз старше вас!

— То-то и есть.

— Да он еще и проповедник какой-то липовый, что ли?

— Не знаю я, кто он такой, только… О полковник!

Он поцеловал ее так беззастенчиво и так явно не считаясь с посетителями, переполнявшими зал, что никто не обратил внимания. И поцелуй полковника был отнюдь не рыбьим.

Он привез ее в помещение, которое ей показалось самыми роскошными покоями, а ему — самой отвратительной нью-йоркской пародией на роскошь; двухкомнатный номер, набитый секретерами из дерева пяти сортов, украшенными резьбой трех видов, кофейными столиками в виде барабанов и креслами, которые представляли комбинацию из кресла, радиоприемника, курительного прибора и этажерки для газет. В ванной было множество всякой косметики и висели нарядные женские ночные рубашки, а в кухне рядом с обыкновенным здоровым виски имелись изысканные французские и немецкие ликеры.

Молодая женщина расплакалась у полковника на груди, но то не были слезы отчаяния.

Когда он в третий раз встретился с Флод в баре Викунья, у него мелькнула мысль, не шпионит ли за ними сидящий у стойки человек с приплюснутым носом, но пожатие мягкой молодой руки заставило его забыть об этом. Мужа нет дома, сказала Флод, он ушел на какое — то дурацкое вечернее заседание… Полковник заранее позаботился о том, чтобы у Карлейля Веспера в этот вечер было какое-то дурацкое заседание.