Тигр в камуфляже - Лев Пучков

Посредник должен заказать с ним переговоры из Москвы и по закрытой линии получить кодированную информацию, которая в наушниках любого специалиста службы прослушивания прозвучит как предсмертный комариный писк. Пик! — и привет, держите доклад на двадцать четыре листа. В его портативном дорожном наборе имелось шифровальное устройство, настроенное на его личный код. Все продумано, все взвешено… Но за это время может произойти все что угодно. У любопытных ребятишек могут не выдержать нервы — тогда они сочтут нецелесообразным «водить» агента и примутся активно его устранять. А это нехорошо — Руслан страшно не любил, когда его пытались устранять. Характер, что ли, такой… Да, разумеется, если в установленный срок он не прибудет на переговоры, в Ложбинск будет экстренно направлена группа специалистов для выяснения причин происшествия, не позволившего ему своевременно законтачить с руководством. Это, разумеется, обнадеживает, но, как известно, «мертвые молчат» — не нами придумано. А если учесть, что вероломные «благожелатели» могут на всякий случай еще раз стерилизовать память Ивана, ситуация вообще становится тупиковой. А может, ну их к лешему? Рвануть завтра в обед в столицу, отсидеться в Московском отделении до сеанса связи, передать все, а уже потом — вернуться и продолжать наблюдение за Пульманом со товарищи… Интересная мысль, интересная…

В размышлениях прошло достаточно много времени.

Лунный диск с отгрызенным краешком, подобравшийся к зениту, выскакивал на непродолжительные промежутки в прорехи между облаками и распространял вокруг изжелта-бледное свечение. Было тихо. Лениво тявкали собаки, скучавшие на подворьях. Легкие дуновения ночного ветерка с едва слышным шелестом перебирали высокие стебли прошлогоднего бурьяна, обильно покрывавшего пространство возле жестяной изгороди, отделявшей огород тети Сони от соседского.

Внезапно эти заросли привлекли внимание Руслана.

В призрачном свете луны рассмотреть детали пейзажа было весьма затруднительно — виднелся лишь нечеткий силуэт сортира, затаившегося среди бурьяна. Разумеется, увидеть что-либо, скрытое в гуще прошлогодней травы, не представлялось возможным… однако Руслана вдруг, как-то с размаху, охватило знакомое чувство опасности — ощущение, которое выработалось за долгие годы оперативной работы, когда жизнь твоя часто зависит именно от умения предугадать следующее действие оппонента, предвосхитить его следующий шаг…

Труднопередаваемое ощущение, от которого дыхание становится прерывистым, начинают непроизвольно потеть ладони и противно сводит от напряжения левую бровь…

В кустах кто-то был — теперь он мог сказать это с твердой определенностью. И этот кто-то внимательно наблюдал за каждым его движением — он ощущал это каждой клеточкой своего тела. Ну и сволочь ты, Бабинов! Что — до завтрашнего вечера не мог подождать?!

Однако нужно было что-то предпринимать — не сидеть же на крыльце без движения до самого утра! К тому же кто его знает, каковы намерения того, кто там скрывается? Или, может, их там двое и так далее? Если за ним просто наблюдают, на всякий случай, это одно, это вполне приемлемо. Наблюдайте себе на здоровье — от этого еще никто не умер. А если не просто наблюдают? В сортир-то он пойдет в любом случае — тут они верно рассчитали…

Руслан еще с минуту размышлял, производя в уме нехитрые расчеты.

Изгородь жестяная — это очень хорошо, сортир тоже жестью обит — правда, проржавевшей, но тем не менее. А бурьян сухой как порох — это вообще прекрасно.

Он встал, потянулся, разминая мышцы. Зашел в сени. Из пачки старых газет, лежавших стопкой на подоконнике, взял несколько штук, скомкал изрядный кокон. В середину запихал большую коробку хозяйственных спичек.

Вышел на улицу. На секунду присел у крыльца, рядом с валявшейся на земле толкушкой для корма поросятам. Аккуратно заправил толкушку сзади, за пояс брюк. Получилось не совсем элегантно, зато спереди не заметно, и, если слегка придерживать рукой, можно вполне сносно перемещаться, Не торопясь, поднялся, направился в сторону туалета. Сердце в груди сильно стучало о ребра — вот-вот выпрыгнет. Он досадливо стиснул зубы: столько лет уже занимается работой, связанной с напряжением и риском, а все никак не может привыкнуть к ощущению опасности. Хорошо операм-практикам — те развлекаются физическими упражнениями в уличных условиях чуть ли не каждый день, отсюда навыки, автоматизм… А когда привыкаешь к тесному пространству камеры и на сто ходов вперед просчитываешь поведение разрабатываемого преступника, который спит рядом и делится с тобой сигаретой, — тут умение бить влет и стрелять навскидку без надобности, в таком деле требуется несколько иное искусство…

Не дойдя до бурьяна шагов пять, Тюленев остановился, вытащил из коробки на ощупь несколько спичинок, чиркнул о боковину, быстро, пока не успели разгореться, сунул их обратно. Судорожно обмял кокон и зашвырнул вспыхнувший сверток в середину кустов.

— Счастливо погреться, мужики! — Он отскочил за ствол тополя и встал с толкушкой на изготовку — милости просим! Даже если гости со стволами, выскочив из пламени в темноту, они будут некоторое время слепы…

Высохший бурьян занялся мгновенно. Через минуту горел весь участок возле изгороди — желтое пламя жадно лизало жестяные бока сортира. Еще через десять секунд из зарослей во двор шагнули две объятые пламенем фигуры. Именно шагнули! Не голосили отчаянно, не метались, как положено заживо горящему человеку. Они не издавали ни единого звука. Горели и молчали. И неотвратимо приближались к стоявшему за деревом Руслану — словно чуяли его.

Руслан непроизвольно помотал головой, отгоняя волну внезапно охватившей его слабости. Это что ж такое?! Глухонемые? Так мычать должны, черт бы вас побрал! А если толкушкой по башке?!

Прыгнул в сторону — перпендикулярно курсу наступавших. Тщательно рассчитывая силу удара, опустил толстый конец толкушки на голову одного, чуть сместился — хрясть! Аккуратно навернул до затылку второму. Отпрыгнул опять за тополь — посмотреть, не объявится ли подмога.

Подмоги не было — но, как ни странно, воздействие ударным инструментом не оказало должного профилактического эффекта. Агрессоры лишь слегка покачнулись, — постояв некоторое время на месте, они развернулись и пошли к тополю.

Руслан почувствовал, что его охватывает доселе не испытанный суеверный ужас — дико взвыв, он прыгнул навстречу наступавшим и поочередно обрушил на их головы свое неэстетичное орудие, на этот раз вложив в удары всю силу.

Оба нападавших рухнули на землю. Закопошились и начали медленно подниматься. Нет, это уже было слишком… Подскочив к ним, агент принялся исступленно молотить толкушкой, выкрикивая что-то нечленораздельное, отскакивая, бросаясь вновь — его всецело захватила какая-то странная животная ярость…

Придя в себя, он обнаружил, что сидит, привалившись спиной к тополю. Вокруг раздавались какие-то крики — соседи всполошились. Тетя Соня, подслеповато щурясь, голосила на крыльце. Завывала милицейская машина — блики мигалки медленно приближались к ануфриевскому подворью. Догорал бурьян. В свете костра можно было различить две бесформенные кучи. Тяжкий смрад горелого мяса и свежей крови будоражил сознание, придавал происходящему какую-то мистическую окраску. Агент облизнул пересохшие губы и почувствовал солоноватый привкус.

Ощупал себя — он весь был в чем-то липком и остро пахнущем.

— Вот это ты влип, Рустик, — тревожно пробормотал он, глядя на калитку, которая, распахнувшись, впустила во двор несколько фигур в милицейской форме. — Вот это влип…

7

Адольф Мирзоевич медленно расхаживал по кабинету и фальшиво мурлыкал под нос какую-то мелодию. В кожаных креслах восседали двое его подручных — Бабинов и Вовец.

Бригадир Центрального с невозмутимым видом пил сок и наблюдал за телодвижениями шефа. Пульману Вовец всегда нравился: он являл собой наглядный образчик неутомимого бойца, который привык рвать куски у Судьбы из-под носа и выворачиваться ужом из любой, самой безвыходной ситуации. Этот здоровенный, уверенный в себе мужлан воплощал в себе все то, чего так не хватало в жизни ему самому. Богатырская стать, невероятная физическая сила, благосклонность женщин, наконец, просто удачливость… Дела Вовца, как обычно, были в полном ажуре — поводов для волнений не возникало. Хирург же был мрачен — он видел мир сквозь призму приобретенного в запойный период пессимизма и исправляться никоим образом не желал. Любую трудность на пути к поставленной цели Бабинов воспринимал как личное оскорбление и повод для того, чтобы досрочно сойти с дистанции.

«А ведь пропадет без меня, — неожиданно подумал Пульман, наблюдая за хирургом. — Вот не станет меня — или опять запьет, или какую-нибудь варварскую глупость совершит в очередном припадке меланхолии… А какой талант!