Кадры решают все: суровая правда о войне 1941-1945 гг. - Владимир Бешанов

Абитуриентов отбирали по классовому признаку, независимо от уровня их подготовки и способностей. «Положение о высших учебных заведениях РСФСР» предписывало принимать в вузы всех детей рабочих и крестьян, имеющих направления от партийных, комсомольских и профсоюзных организаций.

Циркуляр ЦК комсомола указывал: «Основной задачей вузов должна быть подготовка специалистов, преданных партии и советской власти. Эта основная задача может быть достигнута, если командирующие организации проведут тщательный отбор кандидатов в вузы».

8 июня 1922 года на заседании Политбюро были приняты предложения заместителя председателя ГПУ И.С. Уншлихта о разработке мероприятий по вопросам «фильтрации студентов к началу будущего учебного года», установлении «строгого ограничения приема студентов непролетарского происхождения» и «установлении свидетельств политической благонадежности». Вскоре было сделано дополнение к этим пунктам: «До начала учебного года все студенты (кроме членов РКП и РКСМ) обязаны представить отзыв ГПУ по месту нахождения вуза о лояльном отношении к советской власти».

Вступительные экзамены теперь не имели никакого значения. Важны были «чистота анкеты» и благословение партийно-чекистского аппарата. При наличии первых двух условий, большим подспорьем могла стать «пролетарская» внешность и манера поведения. Как вспоминал М. Москвин:

«Чем более «пролетарски» вы выглядите, чем грубее ваша речь и тупее ответы, тем больше шансов на то, что вы будете грызть гранит науки».

Важно также умение материться, бить «по сопатке», носить одежду по пролетарски и «познать, что грубость не порок, что насилие — добродетель, и только тогда кандидат на высшее образование становится частицей материала, которые пролетаризирует вузы».

Да это же готовый портрет «красного офицера»!

К началу 1925 года в вузах страны удельный вес выпускников так называемых рабочих факультетов (рабфаков) среди студентов составлял уже 43 процента. Пленум ЦК ВКП(б) в июле 1928 года потребовал поднять этот показатель до 65 процентов. Одновременно регулярно производилась чистка учебных заведений от «чуждых элементов». Только в 1925 году из высшей школы изгнали 40 тысяч «социально ненужных» студентов.

Учебные программы приходилось адаптировать к уровню катастрофически безграмотных молодых пролетариев. Так, в Московском высшем техническом училище (МВТУ) изъяли из программы курс по сопротивлению материалов (Сопромат), дабы не обременять студентов сложностями высшей математики; в ряде университетов упразднили физико-математические факультеты. Как «устаревшие и бесполезные для диктатуры пролетариата» были ликвидированы юридические, исторические и философские факультеты. Тщетно взывал в своем обращении к Совнаркому 8 февраля 1922 года коллектив преподавателей МВТУ:

«Прием в школы массы неподготовленных, иногда почти безграмотных лиц, заставивших столь немногочисленный в России и потому особенно для нее ценный персонал научных работников расточать силы на элементарную подготовку принятых лиц и притом несомненно с худшим результатом, чем это могла бы сделать правильно поставленная средняя школа».

Старорежимных профессоров, возомнивших себя «ценным персоналом», заменяли «красными профессорами». О диком сумбуре и мраке, что царил у них в голове, ярко свидетельствует выдержка из брошюры известного в те времена «педолога» А.Б. Залкинда «Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата», опубликованной в 1924 году:

«Пролетариат имеет все основания для того, чтобы вмешаться в хаотическое развертывание половой жизни… Все те элементы половой жизни, которые вредят созданию здоровой революционной смены, которые грабят классовую энергетику, гноят классовые радости, портят внутриклассовые отношения, должны быть беспощадно отметены… Половое влечение к классово-враждебному, морально противному, бесчестному объекту является таким же извращением, как половое влечение человека к крокодилу, к орангутангу»… Далее шел бред про «классовый противополовой насос», с помощью которого предлагалось «отсосать обратно ценности», похищаемые из пролетарского организма.

Уровень образования вполне закономерно неуклонно снижался, но и в упрощенном варианте качество усвоения материала оставалось невысоким. Так, в МВТУ в 1926 году не успевало 38 процентов студентов, а из 378 выпускников 262 являлись второгодниками. В технических училищах количество второгодников составляло более 55 процентов всех студентов. Сами руководители советской системы образования признавали: «вузы готовят «дефективных» инженеров и врачей, и их дефективность не заметна потому, что эти инженеры ничего не строят, а врачи работают в условиях эпидемий, косящих людей».

Ничего не строящие инженеры, никого не лечащие врачи, не умеющие воевать военные — все это стало еще одной стойкой советской традицией.

В военные учебные заведения, естественно, направляли отборные молодежные кадры. Ведь они получали в руки оружие, изучали «самую лучшую в мире» и «самую секретную» технику. Поэтому чистоте анкеты придавалось особое большое значение, а сокрытие «чуждого происхождения» считалось тяжким преступлением и сурово наказывалось. Те, кому не повезло с происхождением, имели возможность попасть на службу только при условии сильно выраженной любви к советской власти и публичного разрыва со своими родителями, как, например, сделал сын священника, будущий маршал A.M. Василевский.

Лишь в декабре 1935 года, после знаменитого сталинского изречения «Сын за отца не отвечает», постановлением ЦИК и СНК были сняты ограничения, «связанные с социальным происхождением лиц, поступающих в учебные заведения, или с ограничением в правах их родителей». Но формально. Поскольку практически одновременно вышел секретный циркуляр НКВД, отмечавший, что дети и внуки «бывших людей» являются «контрреволюционным резервом». К тому же теперь гораздо актуальней было не попасть в разряд «врагов народа» или «члена семьи врага народа».

Все же общей грамотности большевикам удалось добиться. В 1939 году основная масса молодежи, поступавшей в военные учебные заведения (43,9%) имела образование 7 классов, у 17% был аттестат за 10 классов, а 14,5% окончили рабфаки или техникумы. Но 25% курсантов получили общую образовательную подготовку в объеме 4–6 классов.

Для огромного количества развернутых в стране военных училищ и школ не хватало ни материальной части, ни преподавательского состава.

Так, на 1 января 1941 года училища и летные школы ВВС были укомплектованы преподавателями только на 44,1%. В этих же учебных заведении вместо положенных по штату 1276 бомбардировщиков СБ имелось в наличии лишь 535, кабин с двойным управлением вместо 743 было всего 217. Несмотря на то, что в стране ежегодно строили тысячи самолетов, «сталинских соколов» учили летать на устаревшей технике.

(Это положение не изменилось и в ходе войны. Ставка делалась не на высокий уровень подготовки военных кадров, а на их массовость. Бывший командующий 4-й воздушной армией маршал К.А. Вершинин вспоминал, как принимал пополнение в ходе подготовку к операции «Багратион»: «Из 1-й воздушной армии к нам прибыли три авиационные дивизии. Нам стало известно, что 309-я иад на 60% была укомплектована молодыми летчиками, прибывшими из школ. 22 человека из них закончили летную программу только на самолете По-2 и на боевом самолете не летали вовсе. Не лучше обстояло дело и в 233-й шад. В ее составе насчитывалось 22 молодых летчика». То есть, прямо на фронт направляли пилотов-истребителей, никогда истребителя не видевших, и пилотов-штурмовиков, подготовленных аналогичным образом).

Горючим летные училища обеспечивались на 41,4% от потребности, танковые — тоже.

Трехлетний срок обучения почти во всех училищах сократили до двух лет, а его качество постоянно ухудшалось, доходя в упрощении до полного примитивизма. Широко практиковались досрочные выпуски. Благодаря такого рода мерам, за три предвоенных года (1939–41) военные училища наштамповали 48 тысяч красных командиров.

Вместе с расстрелянными военачальниками исчезли написанные ими учебники и наставления. С.М. Елизаров вспоминал: «В офицерских училищах нас учили приемам «отбивания конницы справа и слева», бессмысленной шагистике. А созданных революционными полководцами учебников мы в глаза не видели».

В апреле 1940 года на заседании высшего начальствующего состава, посвященном итогам Советско-Финской войны, был озвучен факт, великолепно характеризующий качество подготовки командных кадров: в 142-й стрелковой дивизии из начальствующего состава лишь 17% знали компас, карту и умели ходить по азимуту!

Зато в учебные планы всех военных и военно-политических училищ, курсов, военных академий, дивизионных партийных и комсомольских школ был введен специальный курс «О методах борьбы со шпионско-вредительской, диверсионной и террористической деятельностью разведок капиталистических стран и их троцкистско-бухаринской агентуры».