Атлант расправил плечи. Книга 2 - Айн Рэнд

Что? Нет, она ничего не знает. Я не общаюсь с ней. Она запретила поддерживать с ней связь. …на прошлой неделе я чуть не бросил работу. Все из-за спецпоезда для Цыпы-Цыпы, точнее, мистера Моррисона из Вашингтона, черт его знает, кто это такой, отправившегося в поездку по стране с публичными выступлениями, чтобы разъяснить указ и поднять общественный дух, потому что повсюду вот-вот начнутся беспорядки. Он потребовал для себя и своей свиты специальный поезд — спальный вагон, сидячий вагон, вагон-ресторан с баром и салоном. Стабилизационный совет разрешил ему двигаться со скоростью сто миль в час — как говорилось в решении, на том основании, что поездка является некоммерческой. Конечно. Это поездка с целью уговорить людей работать не покладая рук, чтобы прокормить тех, кто выше них — только потому, что от их деятельности вообще никакого проку. Неприятности начались, когда мистер Чик Моррисон потребовал для своего поезда дизельэлектровоз. У нас не было ни одного свободного. Они нужны «Комете» и трансконтинентальным товарным составам, на всей дороге не было ни одного запасного, кроме… ну, кроме того, о котором я не намерен был рассказывать мистеру Клифтону Лоуси. Мистер Лоуси чуть не лопнул от злости, кричал, что мы не имеем права отказать мистеру Чику Моррисону, даже если наступит конец света или нагрянет новый Всемирный потоп. Не знаю, какой идиот рассказал все-таки ему о запасном дизеле, который мы держим в Уинстоне, в штате Колорадо, у въезда в тоннель. Ты же знаешь, как часто сейчас ломаются локомотивы, все буквально дышат на ладан; сам понимаешь, что необходимо держать запасной у тоннеля. Я объяснил это мистеру Лоуси. Я угрожал, умолял, говорил, что Дэгни строго следовала правилу всегда держать дополнительный дизель на станции Уинстон. Он напомнил, что он не мисс Таггарт, — можно подумать, я мог это забыть! Мистер Лоуси заявил, что это правило бессмысленно, потому что последнее время все спокойно, так что Уинстон обойдется пару месяцев без дизеля. Он, дескать, и слышать не хочет о какой-то там теоретической катастрофе в будущем перед лицом реальной, почти неминуемой катастрофы в случае, если мистер Чик Моррисон разгневается. В общем, Цыпин специальный получил дизель. Управляющий колорадским отделением подал в отставку. Мистер Лоуси отдал это место своему другу. Я хотел уволиться. Я никогда так не хотел все бросить. Но удержался…

Нет, я не получал от нее никаких известий. Ни единого слова с тех пор, как она уехала. Почему ты постоянно спрашиваешь о ней? Перестань. Она не вернется…

Не знаю, на что я надеюсь. Ни на что. Живу день за днем и стараюсь не думать о будущем. Сначала я надеялся, что кто-то спасет нас. Может быть, Хэнк Реардэн. Но он сдался. Не знаю, как они заставили его подписать дарственный сертификат, но уверен, что они сделали что-то ужасное. Все так думают. Все только и шепчутся об этом, хотят знать, как они его прижали. Никто ничего не знает. Он не выступил ни с какими заявлениями. Но я скажу тебе, о чем шепчутся кругом. Наклонись, пожалуйста, я не хочу говорить громко. Говорят, Орен Бойл знал об указе за несколько недель или месяцев до его появления, потому что втайне начал перестройку своих домен для производства металла Реардэна на одном неприметном заводике в тихом городке на побережье Мэна. Он был готов начать лить металл, как только смертный приговор Реардэну, я имею в виду дарственный сертификат, будет подписан. Накануне того дня, когда он намеревался приступить к плавке, рабочие готовили ночью печи на том заводике и непонятно откуда услышали мужской голос — из рупора, или с самолета, или по радио. Он сказал, что дает им десять минут, чтобы они покинули завод. Они ушли, потому что этот человек назвался Рагнаром Даннешильдом. Через полчаса завод Бойла смело с лица земли, камня на камне не осталось. Говорят, обстрел вели дальнобойные корабельные пушки откуда-то с Атлантического океана. Никто не видел корабля Даннешильда… Вот о чем шепчутся. Газеты молчат. Парни из Вашингтона говорят, что этот слух распространяют паникеры. Не знаю, правда ли все было так. Думаю, да. Надеюсь, что правда. Знаешь, когда мне было пятнадцать лет, мне очень хотелось знать, как человек становится преступником, я не понимал, как это может случиться. Сейчас я рад, что Рагнар Даннешильд взорвал этот завод. Благослови его Бог и не позволь им разыскать его, кем бы он ни был! Вот так я теперь думаю. Интересно, сколько еще можно испытывать людское терпение?.. Днем все не так плохо, потому что я занимаю себя делом и не думаю, но по ночам накатывает. Я не могу спать, часами лежу без сна…

Да! Если хочешь знать — да, потому что я беспокоюсь за нее! Я до смерти боюсь за нее. Вудсток — жалкая дыра в ужасной глуши, а дом Таггартов еще на двадцать миль дальше, двадцать миль петляющей тропинки по Богом забытому лесу. Как я узнаю, случись с ней что-нибудь, да еще по ночам везде рыщут банды, особенно в такой глухомани, как Беркширские горы?

Знаю, я не должен об этом думать. Знаю, она может о себе позаботиться. Только бы она написала хоть пару строк. Как я хочу поехать туда. Но она запретила мне. Я обещал ей, что буду ждать… Знаешь, я рад, что ты сегодня здесь. Мне полезно поговорить с тобой, просто повидаться. Ты ведь не исчезнешь, как другие, правда?

Что? На следующей неделе? А, в отпуск. Надолго? На целый месяц — за какие заслуги? И я бы хотел взять месяц за свой счет. Но меня не отпустят.

Правда? Завидую тебе… Несколько лет назад я бы не завидовал. А сейчас… сейчас я хочу убраться отсюда. Завидую тебе. Если ты мог каждое лето в течение двенадцати лет брать месяц отпуска…

Темная дорога вела в новом для него направлении. Реардэн направился с завода не домой, а в сторону Филадельфии. Идти было долго, но ему хотелось пройти этот путь, он делал так каждый вечер прошедшей недели. Он чувствовал умиротворение в безлюдной темноте сельской дороги, вокруг чернели лишь силуэты деревьев, все было неподвижно, кроме качающихся на ветру ветвей деревьев, единственным источником света были маленькие огоньки светлячков, прятавшихся в живых изгородях. Два часа пути от завода до города давали Реардэну возможность отдохнуть.

Он переехал в квартиру в Филадельфии. Он ничего не объяснил матери и Филиппу, лишь сказал, что они могут, если хотят, оставаться в доме и что мисс Айвз будет следить за оплатой их счетов. Он попросил передать Лилиан, когда она вернется, чтобы она не пыталась встретиться с ним. Они со страхом смотрели на него и молчали.

Он передал своему адвокату подписанный чек без указания суммы, сказав:

— Добейся для меня развода. На любых условиях и за любые деньги. Мне все равно, какими средствами ты воспользуешься, скольких судей подкупишь. Если сочтешь необходимым, устрой провокацию против моей жены. Делай что хочешь. Но никаких алиментов или раздела имущества.

Адвокат посмотрел на него и слегка улыбнулся грустной и мудрой улыбкой, словно давно ждал этого:

— Хорошо, Хэнк. Это можно сделать. Но потребуется время.

— Устрой все как можно скорее.

Никто не спрашивал его о подписании дарственного сертификата. Но он стал замечать, что рабочие на заводе поглядывают на него с особым любопытством, словно пытаясь отыскать на его теле следы пыток.

Реардэн ощущал вокруг только ровный полумрак, похожий на пленку, покрывающую расплавленный металл, хрустящую и вбирающую в себя последний всплеск его белого сияния. При мысли о тех, кто отобрал у него право на его металл и собирался начать производство, не возникало никаких чувств. Желание обладать правом на этот металл являлось для него формой уважения к партнерам, уверенностью, что торговля с ними — дело чести. От веры, желания и уважения не осталось и следа. Не имело значения, что люди производят, чем торгуют, где покупают его металл и знают ли вообще, его это металл или нет. Очертания человеческих фигур, которые проплывали мимо него на улицах, казались ему лишенными смысла физическими объектами. Сельская местность, где наступление темноты скрывает все следы человеческой деятельности и земля кажется нетронутой, осталась для него единственной реальностью. Земля, хозяином которой он когда-то был.

В кармане у него лежал пистолет, так как полицейские из патрульной машины посоветовали ему обзавестись оружием, — дороги стали небезопасны с наступлением темноты. Горько усмехнувшись, Реардэн подумал, что оружие больше пригодилось бы ему на заводе, а не в мирной тишине ночи. И что мог отнять у него голодный бродяга по сравнению с тем, что отняли те, кто называл себя его защитниками?

Реардэн шел, не торопясь, чувствуя удовольствие от движения. Вот так он готовился к жизни в одиночестве — он должен научиться жить, не ощущая присутствия других людей. Он создал состояние, начиная с пустыми руками; теперь ему придется заново создавать свою жизнь, начиная с пустой душой.