Андрей Капица. Колумб XX века - Михаил В. Слипенчук

сейчас географическая школа другая. А в 30-е годы и особенно в войну много ленинградцев приехало работать в Москву. В полном составе переехал Геоморфологический институт во главе со своим первым директором — академиком Андреем Александровичем Григорьевым и стал называться Институтом географии. Тут такая катавасия началась! Мало того что московские напирали, так еще и свои переругались».

Вот что писал об этом сам Константин Константинович Марков: «Я руководил в Институте географии отделом геоморфологии. В конце войны отдел был восстановлен. А. А. Григорьев выдвинул новую и весьма спорную концепцию — геоморфологическую и общегеографическую. Геоморфологическая концепция являлась, собственно говоря, антигеоморфологической и никак не соответствовала общим представлениям географов, что вынуждает меня остановиться на теоретической стороне спора.

А. А. Григорьев был известен до войны своими географическими исследованиями в Якутии и на Кольском полуострове; несколько позднее, но тоже в довоенный период, он осуществил тщательный физико-географический анализ зон материков на современном уровне науки, что представляло также несомненное достижение. Им были высказаны перспективные, правда еще в крайне общей форме, предложения о необходимости балансовых оценок вещества и энергии географических зон.

Но во время войны (в 1943 г.) дальнейшее теоретизирование привело А. А. Григорьева к заявлению об открытии „закона интенсивности географического процесса“. В многочисленных публикациях подчеркивалось, что сделанное открытие — главное научное достижение советской географии. Поскольку критерием ценности теории выдвигалась интенсивность физико-географического процесса, получалось, что ведущим является его „гидрометеорологическое звено“, в котором процессы проходят быстро. Геоморфологические процессы, напротив, развиваются медленно, и геоморфологии было отведено второстепенное место. Эта очень странная мотивировка ценности науки являлась тем более удивительной, что выдвигалась недавним руководителем Геоморфологического института. С негативной оценкой геоморфологии согласиться я не мог. Наивно думать, что мы оба выступали „по должности“. Дело обстояло серьезнее. Географы всегда воспитывались на признании значения геоморфологии как основы природы земной поверхности (географического ландшафта)…

В Институте географии я выступил с докладом, посвященным истории геоморфологии… Возникнув, геоморфология развивалась вместе с общественной жизнью, начиная с эпохи Возрождения; во Франции — в связи с Великой французской революцией XVIII века; в США — для нужд колонизации Запада. С большим напряжением, преимущественно по ночам, за три недели я написал книгу о геоморфологии, содержавшую новую концепцию геоморфологических знаний. Она была опубликована в 1948 году („Основные проблемы геоморфологии“).

В феврале 1945 года я ушел из Института географии»[231].

С тех пор К. К. Марков был деканом Географического факультета МГУ. После этого между ИГАНом и МГУ словно пробежала черная кошка. В 1951 году Григорьева на должности директора Института географии Академии наук СССР сменил друг детства и однокашник Маркова — академик Иннокентий Петрович Герасимов, с которым они еще в 1939 году вместе написали первую в СССР работу по истории ледникового периода. Однако ситуация не изменилась. Выпускники Географического факультета МГУ, приходившие по распределению на работу в ИГАН, начинали по уже сложившейся традиции «не замечать» московских университетских географов и их работы.

Во Владивостоке Андрею Капице предстояло основать новый Институт географии, и он решил пригласить туда директором К. К. Маркова. То, что в Президиуме Академии наук СССР заседал его отец Петр Леонидович, сыграло в этом деле очень важную роль. Андрей Петрович рассказал отцу, что у него на географическом факультете есть не просто ученый-географ, а философ, настоящий мыслитель с оригинальными идеями развития географической науки.

Марков тогда первым из российских географов задумался о том, что его наука зашла в тупик, и призвал к изучению сквозной физической географии. В 1970 году он вместе с группой своих ближайших учеников и единомышленников издал книгу, в которой изложил свои мысли: «Компонентная (частная) физическая география изучает частные географические оболочки: геоморфология изучает формы твердой земной поверхности; гидрология и океанология — гидросферу; метеорология и климатология — атмосферу; география почв изучает почвы — „педосферу“ — и кору выветривания; биогеография — „слой жизни“… Специализация науки — явление прогрессивное, и география не избегла этой участи. Но возникает коварный вопрос: разве специализация не противоречит сущности географии — ее комплексному характеру?»[232]

На заседании Президиума Академии наук СССР доклад профессора из МГУ выслушали с большим вниманием и на очередных выборах большинством голосов избрали К. К. Маркова в академики АН СССР.

Из этого дела вышли три важных результата.

Во-первых, у московской университетской географии наконец-то появился собственный академик.

Во-вторых, началось долгожданное примирение академической и московской университетской географических наук.

Ну и, наконец, в-третьих, тот факт, что К. К. Марков стал академиком, открыло дорогу в академию другим географам из МГУ.

Вспоминает Н. С. Касимов: «Когда проходили выборы в академию, Андрей Петрович неизменно поддерживал всех, кто баллотировался от нас. Конечно, мне помогал. Потом мы с ним уже избирали Кирилла Николаевича Дьяконова (ландшафтовед, заведующий кафедрой ландшафтоведения и физической географии, лауреат Ломоносовской премии МГУ, член-корреспондент РАН с 2003 года. — Прим. авт.), Сергея Анатольевича Добролюбова (океанолог, декан географического факультета МГУ, член-корреспондент РАН с 2006 года. — Прим. авт.), это, так сказать, был „наш призыв“. Андрей Петрович помогал абсолютно!»

Ему вторит Н. Н. Дроздов: «В то время на нашем факультете еще не было никаких академиков! Разве что Марков, но он был очень крупный ученый. И академика ему дали для Дальневосточного отделения Академии наук. Академия вполне логично всегда рассматривает, что вот ты крупный ученый — а что ты сделал для нее? И конечно, просто быть крупным профессором МГУ еще мало. Так что то, что поначалу появилось — первая ступень член-корреспондент Академии. В членкоры попадает наш декан Касимов, мой однокурсник Дьяконов тоже становится членкором. Потом Касимов становится полным академиком. Пошло-поехало!»

«Андрей Петрович даже пары деканских сроков не пробыл, — подводит итог Р. С. Чалов. — Первый срок у него был трехлетний, потом мы избрали его на второй трехлетний, но уже через год-полтора он начал собираться на Дальний Восток».

А Владимир Николаевич Ягодкин пошел на повышение в Московский горком.

Часть третья

ДЛЯ БЛАГА НАУКИ

Два веса, две мерки

Наука в те годы в буквальном смысле «зашагала по стране». Один за другим открывались «наукограды»: Обнинск, Пущино, Протвино, Дубна, Черноголовка.

В Черноголовке — химия, в Пущине — биология, астрономия, математика, биофизика, почвоведение — комплексный центр. Рядом с Протвином — синхрофазотрон.

Рассказывает Юрий Георгиевич Пузаченко, академик РАЕН, доктор географических наук, главный научный сотрудник Института проблем эволюции и экологии имени А. Н. Северцева, профессор кафедры физической географии и ландшафтоведения Географического факультета МГУ, заместитель председателя научного совета по проблемам экологии Отделения общей биологии РАН, член бюро Комиссии по заповедникам РАН, член экологического общества США:

«Протвино строилось при мне. Я в 1956 году по тому месту ходил — еще было абсолютно дико. И только начиналась стройка Пущино. Я тогда ругался, что мне гору портят, на которой я зайцев гонял, русаков. Я в Приокско-Террасном заповеднике вырос и поэтому хорошо знал пейзаж за Окой. А потом началось строительство