Япония Лики времени. Менталитет и традиции в современном интерьере. - Александр Прасол

В Европе войны велись по национальным, этническим, религиозным признакам. Русские и татары, англичане и французы, христиане и мусульмане, католики и православные. Противостояние сторон, разделённых национальными, религиозными, этнокультурными барьерами, имело острый характер и не поощряло перебежчиков. В таких условиях переходить на сторону противника трудно по моральным соображениям и рискованно по тактическим — стать «своим среди чужих» всё равно не удастся.

Совсем другое дело в Японии. Нация уже тогда была достаточно однородна, воюющие стороны говорили на одном языке, поклонялись общим богам и имели сходное воспитание. Воевали же за политическое влияние и материальные ценности, не более того. Ну и немного для самореализации. Сегодня альянс с одним, завтра с другим, лишь бы союз был выгоден и укреплял позиции семьи, клана, провинции. Высокого морально-идеологического барьера против измены не существовало. В этом и состоял смысл выражения гэкокудзё («низы побеждают верхи»), которое в последующую эпоху Токугава заклеймили как анархию и вопиющий социальный беспорядок. Склонность к заговорам, интригам и предательству усугублялась давней тягой японцев к тихим закулисным договорённостям. Японские военачальники не умели выходить на высокую трибуну и зажигать массы пламенными речами, но договаривались между собой умело и эффективно.

В истории Японии многие военные победы сопровождались масштабными актами предательства. В известном морском сражении при Данноура (1185) противостоявшие друг другу кланы Тайра и Минамото имели примерно равные силы, по 400 боевых ладей. Переход Тандзо, одного из союзников Тайра, с двумя сотнями ладей на сторону Минамото изменил соотношение на 3:1 и решил исход сражения. Победивший род Минамото на долгие годы стал самым влиятельным военным кланом. В решающей битве при Сэкигахара (1600) сошлись армии Исида и Токугава. Союзник Исида по имени Кобаякава со своим 15-тысячным отрядом в решающий момент боя ударил во фланг своим, чем во многом предопределил победу Токугава. Договорились об этом заранее, но сам Токугава до последнего момента не был уверен в своём тайном союзнике. Такие были времена.

Практика переходов настолько прочно вошла в тактические военные схемы, что в конце XVI века, во время похода Хидэёси Тоётоми в Корею, один из его командиров перешёл на сторону противника. Возглавив корейский отряд, он сражался впоследствии против соотечественников (Сиба, Кин, 73).

По правилам японского этикета, уважаемого человека всегда сажают лицом к входной двери. Это место считается самым почётным. Неважно, прибыл ли гость на переговоры в офис, на ужин в ресторан или в дом к другу. Это старинная традиция, которая сложилась в Средние века, когда воинское сословие самозабвенно занималось любимым делом. В изобилии водившиеся шпионы и наёмные убийцы ниндзя, постоянные заговоры и перевороты сформировали этикет военного времени. Чтобы показать гостю отсутствие тайных замыслов, его усаживали лицом к входу. В случае внезапного нападения он успевал вскочить и выхватить меч. Сегодня надобности в таких предосторожностях уже нет, но старинное правило по привычке соблюдают.

С изменами и предательствами было решено покончить после того, как клан Токугава пришёл к власти и объединил страну под своим началом в XVII веке. Началась мирная жизнь с новыми заботами и трудностями. Преданность и верность были объявлены непреходящей моральной ценностью и поставлены в центр воспитания воинского сословия. В последующие столетия благосклонное отношение общества к ритуальному самоубийству и постоянная готовность к нему привели к тому, что диапазон его применения значительно расширился. В японской истории известны случаи, когда самоубийство совершали не по необходимости, а просто оттого, что не знали, что ещё можно предпринять в сложившейся ситуации.

В 1868 году, когда последний сёгун Ёсинобу Токугава (1837–1913) решил отречься от власти в пользу молодого императора Мэйдзи, большинство его сторонников не согласились с этим шагом и предложили сражаться до конца. Во время совещания, на котором принималось решение, несколько самураев не выдержали напряжения и покончили с собой, не дождавшись результата (Сиба, 2000: 191).

Благосклонное отношение к самоубийству имело некоторые ограничения. Оно распространялась лишь на те случаи, когда добровольный уход из жизни решал конфликт между чувством и долгом в пользу последнего. Если же человек таким образом уходил от ответственности, самоубийство подвергалось моральному осуждению. Как, например, двойное самоубийство влюбленных (синдзю), которым жизненные обстоятельства не позволяют быть вместе. На такое самоубийство решались обычно семейные люди, ставшие жертвой роковой страсти. В эпоху, когда интересы семьи стояли на первом месте, любить полагалось либо жену, либо куртизанку. И не смешивать личные чувства с общественным долгом, а тем более, не ставить их выше.

Непременным атрибутом достойного самоубийства считалась продуманность, тщательная подготовка и отсутствие аффекта. Самоубийство, совершённое импульсивно, в порыве чувств, почиталось делом легкомысленным и, как всё легкомысленное, осуждалось.

Анализируя типичные литературные сюжеты эпохи Токугава, А. Р. Мазельер пишет: «Японские романисты охотно рассказывают историю об одном матросе, который… потерпев кораблекрушение в море и вернувшись впоследствии домой, нашёл свою жену замужем за другим. Без слова жалобы, и находя происшедшее совершенно естественным, он присаживается у своего очага и рассказывает свои приключения. Потом, внезапно вскочив, выхватывает саблю, убивает жену, своего соперника и поканчивает с собой. Один романист оканчивает свой рассказ восклицанием: "Разве можно было ожидать такой деликатности от простого мужика!" Такое падение нравов не может не вызывать отвращения, добавляет европеец» (Мазельер, 56).

Популярность этого сюжета и положительная оценка японским романистом главного героя определяются двумя факторами: 1) он проявил выдержку и хладнокровие в критической ситуации; 2) все действующие лица лишились жизни, но сохранили лицо. Это и есть деликатность решения вопроса по-японски. Следует добавить, что, по закону эпохи Токугава, если муж заставал жену с любовником, то имел право решать вопрос на месте: либо простить, либо убить обоих. В последнем случае он освобождался от уголовной ответственности.

Японская история знает много примеров самоубийств, совершённых в соответствии с классическими канонами. Они предполагают обдуманность последнего шага, тщательную проработку деталей и взвешенный анализ всех последствий.

Герой русско-японской войны генерал М. Ноги несколько лет ждал момента, когда сможет совершить ритуальное самоубийство. Так он выполнял волю императора Мэйдзи, запретившего генералу делать это при его жизни. Император скончался в июле 1912года, и ровно через 40 дней М. Ноги выполнил давно задуманное. Перед смертью он провёл пресс-конференцию для журналистов.

Через 85 лет после этого события, тёплым осенним вечером 1997 года три японских бизнесмена, до того не знакомых друг с другом, встретились в холле маленькой гостиницы в пригороде японской столицы. Выпив по кружке пива и легко поужинав, они разошлись по своим номерам. В этот вечер все трое покончили жизнь самоубийством, повесившись на креплении для кондиционера. Представить себе такую ситуацию в какой-либо другой стране довольно сложно. Причиной тройного самоубийства стали финансовые проблемы. Кроме этих трёх бизнесменов, в тяжёлом 1997 году по той же причине свели счёты с жизнью ещё три с половиной тысячи японцев. Деловые и финансовые неудачи вышли сегодня на второе место среди причин самоубийства в Японии (около 40 % от общего числа), а абсолютные цифры постоянно растут. В 2003 году они достигли пика — более восьми тысяч жертв финансово-экономических трудностей.

До 1873 года самоубийство заменяло собой смертную казнь по приговору, который мог быть вынесен судом, вышестоящим военачальником или группой самураев. Добровольная смерть считалась в Японии более почётной, чем насильственная, но такая честь предоставлялась только самурайскому сословию. Вот как описывает эту процедуру присутствовавший на ней французский дипломат:

«Процедура, суд и исполнение приговора обставлены с большой торжественностью. В таких случаях… воздвигают на четырёх столбах просторный дощатый навес, обнесённый со всех сторон бамбуковой перегородкой; последняя обита изнутри белой шёлковой материей. Вооружённая стража охраняет все доступы к ограде. Из одной двери… выходит обвиняемый в сопровождении двух друзей или свидетелей по собственному выбору, и судебных защитников. Из другой… выходят обвинители и судьи. Обвиняемый, одетый в белое, как и его свидетели, садится посередине на белый ковер с красной каймой, против своих обвинителей… С правой и с левой стороны располагаются судьи. Защитники стоят на почтительном расстоянии. Те и другие в парадных одеждах. Только одно лицо, позади обвиняемого, сохраняет военный мундир и саблю за поясом. Он обязан отсечь голову преступнику, если тот по произнесении приговора замедлит покончить с собой. <…> Уверяют, будто приговорённый самурай чрезвычайно редко выказывает страх при исполнении харакири»(Гюмбер, 178, 181).