Властелин Огненных Земель - Дэйв Дункан

— Я неоднократно объяснял уже, что данные мне инструкции не оставляют иного пути, как требовать включения в Преамбулу того факта, о котором я…

— Так забудьте о своих инструкциях! — взревел король Эйлед. — Ибо я не собираюсь обсуждать позор для моих жены и сына. Я могу взять назад свое требование о признании вины, но не более того. Берите то, что я предлагаю вам сейчас, или я объявлю этот витенагемут распущенным, а вам дам время до полудня завтрашнего дня на то, чтобы покинуть пределы моего королевства!

На долгую минуту все в зале затаили дыхание. Потом дядя Родни со вздохом кивнул. Даже когда король шагнул вперед, чтобы пожать ему руку, а Станхоф взорвался ликованием, голова посла оставалась понуро опущенной, словно он ожидал лишиться ее по возвращении домой. Ну и пусть, главное — войне пришел конец. Пришло время мира.

Даже в Твигепорте, этом осином гнезде горячих голов, как называл его папа, мирный договор встретили ликованием. Это был не просто мир, это была победа, и самые кровавые из Кровавых не могли пожаловаться на ее условия. Пиршество в Станхофе в тот вечер не могло не превзойти пышностью все остальные. Шивиальская делегация пировала за главным столом вместе с папой и эрлами, не оставив места их женам, поэтому маме и прочим дамам пришлось сидеть за другим. К неописуемому огорчению Радгара, его посадили к ним, что было не просто скучно, но унизительно. Всего через год он станет книхтом, и тогда у него будет меч, а не какой-то дурацкий кинжал.

Впрочем, слушать речи оказалось интересно — не обычную воинственную похвальбу, но подлинные рассказы о былых битвах и победах. Один рассказчик сменял другого, не оставляя скопам времени для песен, но только до той минуты, пока один из них не завел «Hlaford Fyrlandum», древнюю строевую песнь про старого Каттера. Все остальные разом подхватили ее, и в конце концов папе пришлось встать и поклониться. Несколько эрлов подняли его на плечи и понесли вокруг зала. Шум стоял такой, что показался бы слишком громким даже вулканам. Радгар едва не лопался от гордости. Пользовался ли кто-нибудь из королей Бельмарка такой популярностью? Но лучшее, оказывается, было еще впереди. Светманн и еще один молодой эрл подошли к нему, подняли его и понесли вокруг зала за папой как следующего Каттеринга. Толпа кричала до хрипоты. Все почести принадлежали, конечно, папе, а не ему, и все же это было так здорово, что он с трудом сдерживал слезы.

Он видел, как даже Вульфвер, Хенгест и Фрекфул смеются, поют и машут ему. Они были не трезвее остальных, поскольку папа объявил, что их службе телохранителей пришел конец. Никто и ничего уже не выиграл бы от насилия. Единственный, кого он нигде не видел, был сэр Гесте. Если измену Клинка обнаружили, он, возможно, лежал уже на дне фьорда.

Когда все устали от «Hlaford Fyrlandum», когда и короля, и ателинга вернули на свои законные места, молодежь фюрда принялась распевать песню из тех, которых мама не терпела. Она и так терпела это пиршество дольше, чем обычно, так что теперь объявила, что готова удалиться. Некоторые из дам поддержали ее. Она пригвоздила Радгара к месту предостерегающим взглядом, ибо он имел обыкновение скрываться под столами, но на деле он устал настолько, что готов был безропотно подчиниться. Чего еще можно желать от одного дня после того, как тебя пронесли на плечах по залу? Поэтому первые дамы Бельмарка — или большая их часть — поднялись и сделали книксен королю и своим мужьям в знак того, что покидают зал.

— Надеюсь, — вполголоса заметила мама, неодобрительно оглядевшись по сторонам, — что мы сможем найти кого-нибудь относительно трезвого или даже двоих, чтобы нас проводили.

Большую часть эрлов уже мало беспокоило то, что случится с их женами в следующие несколько часов, хотя папа заметил эту проблему и подозвал книхта, чтобы тот передал кому-то поручение.

— Что ж, вам не придется долго искать. — Дядя Сюневульф не без усилия поднялся с трона. — У меня ужасно болит голова, и я не в силах больше переносить этот шум. Окажете мне честь, госпожа?

— Это вы оказываете мне честь, ателинг, — отвечала мама.

Ха! Что может сделать он, если какой-нибудь пьяный фейн привяжется к ним? Собьет его наземь своим пузом? Мама никогда особенно не жаловала своего деверя, хотя никогда и не выказывала своего к нему отношения на людях. Она приняла его руку с благодарной улыбкой. Радгар следом за ними вышел из зала, в свежесть ветреной ночи и относительную тишину, хотя шум пиршества слышался и в переулках. Когда они добрались до королевской резиденции, он невольно хихикнул, увидев, что, хотя отец отменил свою охрану, вечно осторожный Леофрик этого не сделал. Он дежурил лично в компании двух фейнов, явно изрядно опечаленных тем, что пропустили празднества.

— Ты выказываешь заслуживающую похвалы верность долгу, маршал, — почти без ехидства заметил танист, хотя они с Леофриком редко отзывались друг о друге добрыми словами.

— Работа хороша только тогда, когда исполняешь ее как надо, — угрюмо ответил одноглазый фейн. — Договор еще не подписан и не скреплен печатями.

Оказавшись в доме, Радгар сразу же вежливо пожелал спокойной ночи дяде. Едва не засыпая на ходу, он поплелся по лестнице следом за мамой и мужественно перенес ее объятия и поцелуи перед дверью в ее опочивальню. Только потом он смог сбежать в свои хоромы под самой крышей, слишком усталый, чтобы замечать ужасающую духоту. Не снимая ни штанов, ни камзола, он стряхнул с ног башмаки и повалился на свой тюфяк, ожидая, что уснет в считанные секунды.

Однако сон не шел к нему. Слишком много всего случилось за день. Ему нужно было еще свыкнуться с мыслью о мире, и он плохо представлял себе, какие перемены это принесет в его жизнь. Под окнами проходили толпы ликующего народа. Вскоре сквозь щели в полу до него донеслись женские голоса, но в этом не было ничего удивительного, поскольку прямо под ним размещались мамины горничные. Позже к ним присоединились басовитые мужские голоса, но и этого тоже можно было ожидать. Фейны помоложе всегда найдут себе занятие поинтереснее, чем бражничать, петь и ссориться всю ночь до утра.

8

Из бездонного сна его выдернули чьи-то далекие крики. Он сердито промычал что-то и повернулся на другой бок. Шум стих… Вот и хорошо! Откуда же тогда у него ощущение, будто что-то не так? Он отчаянно не хотел разлеплять веки, но в конце концов чихнул. Дым, подумал он. Из щелей в полу шел дым.

Дым? Он сел и закашлялся. Духи! Он находился на верхнем этаже деревянного дома, и комната была полна едкого дыма. Ночь была темной, он не видел ничего, кроме смутного очертания двух крошечных окон, и пролезть через них не смог бы даже он. Он слышал далекие голоса, но раздавались они на улице или в доме, он не знал. Он поднялся на ноги, стукнулся головой о балку, проковылял к двери. Дверь была заперта. Он закричал и попробовал лягнуть ее. От босых ног не было никакого толка. Опустившись на четвереньки — и вопя что есть мочи, задыхаясь и кашляя, — он нашарил свои башмаки. Потом вернулся к двери и замолотил по ней, не переставая кричать.