Найон - Александр Эйпур

куртки. Тут уже никаких сомнений, не до них. Завёл двигатель, откатил на полсотни метров назад, взял разгон.

Как эта трещина проскочила под брюхом, он хорошо запомнил. Очень глубокая, такие ещё не попадались. Нагнать – казалось бы, чего проще, но уже на первом километре Дима хлопал глазами, вертел головой по сторонам и не мог найти объяснения. Как по другой дороге полетел. Ну, такого не может быть! Что ещё Аверьянов придумал? Или ЭТИ?

На всякий случай, прижался к обочине, вышел осмотреться. Та дорога, точно она. Куда же подевалась тачанка?

– Григорий! – крикнул по трассе, тоже на всякий случай. И что-то толкнуло, – оглянулся. Мать честная! Он от трещины в ста метрах. Что за оптические обманы? А ехать надо, ради билета.

Вернулся за руль, заметил показания спидометра и покатил, стрелка на «сорока». Всё правильно: обочины убегают в тыл, облака на месте, с малым смещением. Сопки почти на месте, но так и должно быть. Как спидометр выдал, что километр взяли, остановился. Через зеркало не видно – вышел. Трещина на том же месте.

– Ну, что? Опустошим бак и будем куковать, пока кто не покажется? – Заглушил двигатель, обошёл вокруг. Упёрся взглядом в поверхность дороги. С виду – всё в порядке. – Почему не едем? – Развернулся в сторону станции, без особой надежды, выкрикнул: – Аверьянов!

Только посвист ветров, наводящих причёски на обочинах.

Установил указательный палец перед носом, довернул до облака и стал считать.

Облако сдвинулось, «американец» не хотел. Делать нечего, решил вернуться к трещине.

Как разломленная буханка, края неровные, крошки давно на дне.

– Что ты хочешь? – неожиданно для себя, он начал разговор с этим ужасом. Такой рот ещё надо подумать, чем накормить. – Аверьянов обошёл, так ты на мне решила отыграться?

Слышно было отчётливо, как внутри отвалился кусок и зашелестел вниз, затихая.

– Но меня-то ты не получишь. А хотелось бы, да?

В ответном молчании можно было прочесть всё, что угодно. Мы – один на один, можешь не стесняться: попроси – я отпущу. Или дай поесть, я голодна. Только не камни, я ими сыта. А ещё я могу открыть кладовую, надо только спуститься. Если не трус.

– Если мне это не кажется, давай, поговорим. Ты крадёшь моё время.

У человека полно неотложных дел. Но вот дыхание остановилось, и ему ничего не нужно.

– У меня с дыханием полный порядок. «Не спешите меня хоронить», – говорится в одной песенке. Я вообще с кем сейчас разговариваю?

Ветер пропел неплохую мелодию. Дима шагнул на обочину, заметил стеклянную конструкцию, даже не понятно, что это было, как именовался товар на прилавке. Кто-то выбросил, теперь ветер забавляется.

Уяснив, что предмет не стоит внимания, сказал:

– Я только теряю время.

Есть силы поважнее времени. Время – лишь инструмент.

– Я торчу здесь…

Что скажешь, к примеру, если уличишь жену в измене?

– Значит, я не сумел дать то, что ей… Отпусти меня!

Наконец. Простые слова – а как трудно произнести, да?

– Я могу ехать?

И, уже не ожидая ответа, не размышляя, что за мистификация такая, с чьей подачи, он прыгнул за руль и помчал, намереваясь догнать.

Просто волшебство какое-то, иначе не скажешь. Дорога просто сливалась под колёса, как бы помогая наверстать упущенное. Когда показались крыши, справа мелькнул железнодорожный мост, он прикинул расстояние до станции. Уже близко. И телефон настойчиво напомнил о себе. Наташка!

«Ты где сейчас?»

– Лечу. Потом расскажу, поезд уже на подходе?

«Можешь не успеть. Мы с Аверьяновым. Я попробую задержать минуты на три, больше не смогу».

– А билет?

«Он есть у Жени».

– То есть? – Дима коснулся кармана на груди. Никаких признаков, что в нём что-то есть. – Чудеса. – А что он мог сказать или добавить? – Так это. Я тогда не нарушаю. Успею – так успею.

Поезд ушёл, конечно, но на перрон он вышел, просто вдохнуть этот воздух. Им только что дышали Наташка и Женька.

– Это ещё что? – Он шагнул к скамейке и обнаружил похожую фляжку. Взболтнул – есть кое-что, отвинтил крышку, понюхал. – В другой раз, говоришь? Ну, ты и мастер, Аверьянов, каких поискать!

Озвучивать загадку не следовало: как её, фляжку, никто не забрал?

А как можно забрать, если не видно?

Всё это смахивало на постановку: тачанка, тре… Нет, трещина – уже не постановка. Ни за какие деньги Голливуд не отгрохает, только монтаж. А если бы он доставил Аверьянова к поезду, то по пути рассказал бы сегодняшний случай. Про коровьих детей Евгений, наверное, не слышал.

Плавно развернулся и покатил домой, прокручивая в уме картинки.

Как йети увёл Аверьянова, в подсобках прозвучал сигнал тревоги. На той стороне, за створами, кипел бой, и что-то мы не рассчитали, получилось маловато воинов, кто свободен от основных занятий. Собственно говоря, такое уже бывало: наши парни ввязывались в сражение, после того, как стратеги успевали сделать маневр. С той стороны не видно, что мы можем приоткрыть и ударить в тыл. В прошлом месяце дважды били коровьи роты, кто-то настойчиво хотел поле боя завалить мясом. Лезут и лезут, то рота ментов, – их сняли с перекрёстков, самых прожорливых, то непонятных работников в форме слуг, с надписями на спинах. Им вручили оружие и вытолкнули на передовую. Роту дворников разбили вчера, сегодня медиков мобилизовали, из тех, у кого выходной.

Знакомство со стратегами Дмитрий запомнил хорошенько. Как практиканта, его привели в отдел, попросили часик ничего не трогать, только наблюдать. Рычаги и кнопки, с жирными символами, в основном – «метёлка», «грабли» и «лопата». На рабочей панели были и другие, с иероглифами, если это не древняя вязь русского письма. Ими парни пользовались редко, а вот три инструмента пользовались популярностью у операторов. Смести медиков на свалку, выкачать в отходах так, что халаты можно выбрасывать.

По истечении часа, оператор, что воевал по правую руку, поставил своё поле боя на паузу и отлучился, новичку задал единственный вопрос: «Разобрался? Приступай!»

– Но это же не игра? Там живые лю…

– Были бы люди,