Честь Шарпа - Бернард Корнуэлл

Британцы, сломленные и окровавленные, будут пойманы в ловушку. Но сначала, понимал Журден, он должен позволить Веллингтону послать как можно больше солдат на равнину — еще больше солдат, обреченных быть застреленными и зарубленными, еще больше трупов и военнопленных ради славы императора. Журден знал, что он должен ждать. Еще через два часа, возможно, будут отбиты высоты, и тогда наступит момент, когда он разрушит репутацию Веллингтона навсегда. Маршал потребовал пищи и немного вина. Еще два часа, думал он, и он пошлет золотых Орлов вперед, чтобы вернуть Испанию Франции. Он улыбнулся королю Жозефу.

— Я надеюсь, сир, вы никому не предложили место за столом по правую руку от вас сегодня вечером?

Жозеф нахмурился в замешательстве, не понимая, почему Журден говорит о банкете победы, который был заказан в Витории.

— Я надеюсь, что вы займете это почетное место, мой дорогой маршал.

Журден рассмеялся.

— Я буду преследовать противника, сир, но вас может развлечь лорд Веллингтон. Я слышал, что он любит баранину.

Жозеф понял и засмеялся.

— Вы настолько уверены?

Журден был настолько уверен. Он знал, что победил, он чувствовал вкус победы.

От грома пушек дрожали серебряные столовые приборы на белой скатерти в самой роскошной гостинице Витории. Официанты накрывали столы на сто пятьдесят персон. Бутылки с вином, расставленные плотными группами на всех столах, позванивали все вместе, словно тысяча маленьких колокольчиков.

Цветы уже срезали и расставили на главном столе. Здесь будет сидеть король Жозеф во время банкета в честь победы, одержанной французами. Трехцветное знамя свисало с потолка. Хрустальные люстры вибрировали в такт орудийным залпам. Вся огромная комната была заполнена позвякиванием, постукиванием, побрякиванием.

Владелец гостиницы смотрел на комнату и понимал, что его люди сделали все отлично. Он сложил на груди руки. Надо было потребовать, чтобы французы заплатили за банкет заранее. Они заказали лучший медок, бургундское и шампанское, на кухне готовили пять быков, двух баранов, двести куропаток и сто цыплят. Он застонал. Патриот в нем молился о британской победе, но бизнесмен боялся, что британцы не смогут заплатить за то, что заказал их противник. Он слушал гром пушек, и его кошелек, который был важнее национальной гордости, молил, чтобы они победили.

Маркиз Веллингтон, сидя на коне на пологом склоне западных холмов, наблюдал, как французские пушки изрыгали пламя и дым, убивая его людей на поле битвы. Ни один из штабных офицеров Веллингтона не говорил с ним. Все небо, казалось, дрожало от мощных орудийных залпов.

Штабные офицеры рассеялись по склону ниже него. Случайному глазу показалось бы, что на западном холме и в дефиле царит хаос. Раненые ползли к лекарям, в то время как другие солдаты ждали сражения. Тот, кто никогда не видел сражения, не увидел бы никакого порядка в случайном расположении солдат. Им оставалось только надеяться, что существует хоть какой-то план как прийти им на помощь.

План существовал. Журден планировал остановить его атаку пушками, а Веллингтон планировал захватить те пушки в кулак и сжать.

Английский генерал представлял свой план в виде ладони левой руки, положенной на карту.

Большой палец — атака на высоты.

Указательный палец — войска, которые двигались ниже высот навстречу пушечным залпам, войска, остановленные французской артиллерией, войска, которые терпели одну ужасную минуту за другой.

Большой и указательный пальцы, как предполагалось, должны были лишь приковать внимание противника, оттянуть его резервы к юго-западу, и когда это будет сделано, остальные три пальца протянутся с севера.

Но где они? Солдаты на равнине умирали, потому что колонны по левую руку опаздывали, и Веллингтон, который очень не хотел видеть, как его люди умирают понапрасну, не мог позволить себе утешаться мыслью о том, что чем дольше он ждет, тем более его противник убеждается, что главный удар наносится с запада.

Он проехал несколько шагов по склону и посмотрел на север. Поле казалась пустым. Он щелкнул пальцами. Адъютант подскочил к нему.

Генерал обернулся.

— Поторопите их!

— Милорд.

Не было никакой потребности объяснить, кого следует поторопить. Три колонны должны прийти с северных холмов, колонны, которые растопчут посевы вдоль реки, перейдут мосты и атакуют французский правый фланг. Веллингтон задавался вопросом, почему, ради Бога, французы оставили мосты неповрежденными. Его конная разведка не доносила о пороховых зарядах, готовых поднять на воздух арки мостов. Это не имело никакого смысла. Генерал боялся, что его атакующие с севера войска будут идти вброд и их тела поплывут по течению в окровавленной воде, но французы оставили мосты в целости.

Однако три колонны, которые как пальцы сожмут французскую армию, не появлялись, и их опоздание означало, что французские орудия вызывают тяжелые потери на равнине. Пальцы правой руки Веллингтона барабанили по луке седла. Он ждал, в то время как ниже него пушки сотрясали это теплое утро.

— Милый капитан Сомье!

— Мадам? — Он казался усталым. Восемь раз маркиза заставляла его хромать вниз через переполненные ряды — то за новой бутылкой вина, то снова за печеньем.

— В моей коляске лежит пляжный зонтик. Будет очень любезно с вашей стороны, если вы принесете его мне.

— С огромным удовольствием, мадам.

— Белый пляжный зонтик, не черный.

— Что-нибудь еще, что я мог бы принести заодно? — спросил ее телохранитель с надеждой.

— Пока ничего не приходит в голову.

Он потащился вниз мимо переполненных скамью, его уродливое лицо покраснело, потому что он знал, что другие женщины наблюдают, как он бегает с поручениями маркизы словно мальчишка.

Она смотрела на поле боя, видя только большое облако дыма от орудий. Непонятно почему она подумала о Шарпе, задаваясь вопросом, был бы он столь же покорен, как этот капитан Сомье. Почему-то она сильно сомневалась в этом. Ричард всегда был готов разозлиться и зарычать, когда был недоволен. Он был, думала она, человек огромной гордости, и гордость его была очень хрупкой, потому что родилась в сточной канаве.

Она испытывала жалость, когда услышала, что он мертв. И порадовалась тогда, что солгала ему, сказав, что любит его. Ричард хотел, чтобы она это сказала, и он готов был верить этому. Она задавалась вопросом, почему солдаты, которые знали смерть и ужас лучше, чем кто-либо любой, были так часто чувствительны и романтичны. И женщины были нужны в армии, чтобы они шли на смерть счастливыми… а почему бы и нет? Она попыталась представить себя в постели с капитаном Сомье, и эта мысль вызвала у нее озноб. Она взмахнула веером. Солнце жгло почти невыносимо.