Старый, но крепкий 2 - Макс Крынов

каждую идею, даже самую безумную. Но чем больше я думал, тем мрачнее становилась картина. Вряд ли стражники настолько неловкие и слабые, что не справятся с подростком, пусть и практиком. Стражники вооружены. Даже если я выскочу из камеры и побегу со всех ног, они догонят меня, прежде чем я успею добежать до выхода, а он наверняка заперт.

Ладно, допустим, это не сработает. Тогда вариант реальнее — я слышал, что перед смертной казнью судят, пусть и скорее ради представления, но всё же я смогу поговорить с судьёй. Если травник знал о табличках, возможно, о ней знает и судья. Если он поверит мне, то меня не казнят. Вряд ли те же Крайслеры или любой другой дом откажется от специалиста с системой. Да, посадят в подвал, но я буду жить.

А если даже это не поможет, если судья не поверит мне? Тогда у меня останется последний шанс — толпа. Я буду кричать, буду орать изо всех сил, расскажу всё, что знаю. В толпе всегда есть те, кто слышал о табличках или хотя бы о странных историях, связанных с ними. Люди любят тайны и слухи. Если я смогу зацепить хотя бы одного влиятельного человека, возможно, казнь перенесут, чтобы проверить меня.

Но что, если и этого будет недостаточно? Что, если толпа не успеет или не сможет вмешаться?

Тогда я буду вырезать воспоминания. Превращать стражников в пустые оболочки.

«Нет!» — гневно отогнал я мысль.

Или, да?

Имеет ли моя жизнь столько же веса, как все их жизни? Сейчас я думаю, что нет. А что буду думать, когда меня подведут к петле?

Я закрыл глаза и представил себе грубую веревку на шее. Холодный канат, который впивается в кожу. Судорожные движения ног в воздухе, когда тело инстинктивно пытается найти опору там, где её нет. Паника в груди, когда понимаешь: это конец. И никто не придёт на помощь.

В этот момент мораль меня точно не озаботит. Когда я буду стоять на краю жизни и смерти, я буду цепляться за любую возможность выжить.

Тогда, может, лучше начать вырезать воспоминания стражников, когда меня поведут на суд? Обойтись меньшей кровью. Пара заклинаний, и стражники забудут обо мне.

Я вздохнул. Если выбирать между сутками чужой памяти и собой, я выберу себя. Я буду бороться за своё существование. И каждый из этих стражников на моём месте сделал бы то же самое.

Этот мир меняет меня. Я готов сделать то, что считал бы немыслимым. Надеюсь, что и я поменяю его. Например, покачну монополию тех же Крайслеров и придумаю зелья против тех же проклятий, болезней и прочей гадости, с которой любят экспериментировать в сектах.

Если, конечно, выберусь из этой задницы. Пока остается набираться сил и ждать, не срываясь на панику.

Я закрыл глаза, чтобы хоть немного отгородиться от этого давящего места, и попытался сосредоточиться. Вдох. Выдох. Медленно.

Я чувствовал, как напряжение уходит из тела, а мысли начинают упорядочиваться. Медитация была единственным, что мне оставалось. Копить в груди Ци. Ждать.

Не знаю, сколько времени прошло. Час. Может быть, больше. Но когда я почувствовал себя достаточно собранным, когда в груди было тесно от энергии, я вздрогнул от резкого металлического звука. Открыл глаза и увидел стражника за решёткой. Мужчина колотил большим ключом по прутьям. Рядом стояли три его товарища — слишком много для меня одного.

— За тобой пришли, пацан. На выход.

— Уже? — прохрипел я тихо.

— Ага, сейчас просто освободят провокатора, как я и думал. Артисты, тоже мне, — усмехнулся шрамированный.

Меня вывели из камеры и провели через узкий коридор к выходу из тюрьмы.

За ещё одной решетчатой дверью, во внутреннем дворике тюрьмы я почувствовал знакомую давящую энергию. Меня ждал старик — мастер Линь собственной персоной.

— Мастер Линь?

— Ну ты и учудил, пацан, — покачал головой старик. — О тебе сейчас только ленивый не знает. Всколыхнул это болото, как следует. Даже не знаю, кто сейчас более отвратителен и обсуждаем в народе: ты или пустоголовые практики из Небесного Гнева со своими экспериментами…

— Вы не знаете, что с моей матерью?

— Твоя мать поправляется, — сказал он спокойно. — Целитель сделал всё, что мог и справился, как я и говорил. Я надеюсь, ты не вздумал снять с себя обязательство перед сектой Тьмы через повешение?

Я расхохотался громким, рваным, истерическим смехом. И не мог остановиться. Всё напряжение последних дней вырывалось наружу в глухом кашляющем гоготе.

Она будет жить. Моя мама будет жить. Господи, какое облегчение!

Старик стоял рядом, молча, глядя в сторону. Когда я отсмеялся, спросил:

— Стало легче?

— Да… А где ваши помощники?

Мастер Линь поморщился:

— У другого целителя, лежат с поломанными рёбрами. Идиоты из школы Небесного Гнева не в первый раз обгадились, разбираясь с древними артефактами, и теперь орут на каждом углу, что их кто-то атаковал. И чем громче орут, тем внимательнее к ним прислушиваются жители города, видимо, забывая настоящий корень зла. Грубо, топорно, но работает: чем страшнее ложь, тем легче в неё поверить. К тому же своим верят гораздо охотнее, свои ведь не могут врать, верно? В общем, четверо каких-то здоровяков из местных практиков отделали моих ребят: налетели со спины в переулке, благо не убили. Люди из других школ и сект покидают город, дабы и с ними такое не произошло. Полгода-год здесь лучше не появляться.

— Ладно, понял. Мы сейчас пешком к воротам? — спросил я.

— Нет, нас тарантас ждёт, — ответил он и кивнул в сторону калитки, у которой стоял ещё один стражник. — Пошли.

Ожидающий нас на улице тарантас выглядел старым, но крепким: деревянные колёса с железными обедами казались надёжными; а кузов сверху прикрывал навес из выделанной кожи. Лошади были под стать повозке — крупными, сильными.

— Может, заедем к матери по пути? — спросил я осторожно.

Старик поднял бровь.

— Парень… — вздохнул он тяжело.

— Прошу! Понимаю, что уже принёс вам много хлопот, но я хочу поговорить с мамой. Сказать ей, что со мной всё будет в порядке. Страшно подумать, что она подумает, если я вдруг пропаду без следа. Это займёт не больше минуты!

— Твой дом совсем не по пути, а мне не хочется задерживаться в этом городе ни на минуту. Нет.

— Тогда можно остановиться у лавки травника? Обещаю, это будет по пути к воротам,