Где же ты, счастье… - Ольга Ивановна Маслюкова

— Да. Он запретил с тобой встречаться.

— Так, интересно. А что я такого сделала?

— Ой, Зорина, он во всем тебя винит. Даже в том, что женился на мне. И зовет тебя ведьмой. Ни разу не назвал по имени. Если я что-то скажу не то или произнесу твое имя, он взрывается, заставляет меня называть тебя ведьмой.

— Хорошо, я сейчас уйду, но скажи: ты счастлива? Любишь его?

Анна замолчала. Зорина встала и подошла к ней. Она посмотрела в ее лицо и увидела, что под тональным кремом просвечивает гематома.

— Он тебя бьет? Аня! Скажи правду!

— Уходи. Прошу тебя, уходи.

Зорина поняла: если Родион узнает, что она была здесь, то Аня испытает очередное насилие над собой. Она быстро накинула шубу и, не прощаясь, вышла из дома. Дрожащими руками завела машину и умчалась прочь от этого дома.

«Нужно что-то делать. Нужно спасать ее. Но как? Они муж и жена. Как я влезу в их жизнь? Нужно сходить к Антонине Юрьевне. А вдруг она ничего не знает? Аня не рассказывает ей. Я растрою ее. Господи, что же делать? Все же поеду к ней. Может, получу больше информации».

Когда Зорина позвонила в дверь квартиры, где раньше жила ее подруга, Антонина Юрьевна сразу открыла.

— Зориночка, какими судьбами? А я вот сижу одна, отмечаю день рождения дочери. Как хорошо, что ты пришла. Мы с тобой вместе сейчас и отметим.

Зорина прошла на кухню. На столе стояла бутылка водки, сковорода с жареной картошкой и на блюдце соленые огурцы.

— Не смотри так. Да, небогато. Но после того, как дочь вышла замуж и переехала к мужу, все в нашей семье изменилось, — начала рассказывать женщина, будто ждала, кому излить душу.

— Антонина Юрьевна, не понимаю, что происходит. Вы такая женщина… И вот сидите одна, пьете водку…

— Так сегодня день рождения моей любимой доченьки.

Зорина заглянула под стол и увидела батарею пустых бутылок.

— А это что? Вы пьете каждый день? — с ужасом спросила она.

— Зориночка, успокойся. У меня был повод. Меня уволили с работы. Аня мне перечисляет на карточку немного, совсем немножечко, — она сомкнула указательный и большой палец, показав, сколько перечисляет дочь. — Вот я и живу. А ее я не вижу. Как только она туда ушла, ни разу ее не видела. Вход маме запрещен! Понимаешь, за-пре-щен.

— Прошло три месяца. И столько событий… А я и не знала.

— Не знала? Разве она тебе не звонит?

— Я только что была у нее. Вы же знаете, что она ждет ребенка?

— Да, знаю, — как-то обреченно махнула она рукой, — хотя Аня и не общается со мной.

— Антонина Юрьевна, расскажите все с самого начала.

— А что рассказывать… Уехала. Я в первые дни приходила к дому, хотела посмотреть, как она устроилась. А он сказал мне: «Забудь сюда дорогу и дочь забудь. Она теперь моя, и чтобы больше я здесь тебя не видел». Гаденыш… Надо же полюбить такую сволочь. Ну ничего, это, думаю, ненадолго. Не вмешиваюсь больше, но душа болит, Зориночка, болит, я же мать.

У Антонины Юрьевны глаза наполнились слезами, они струйками потекли по щекам. Зорина обняла ее за плечи.

— Успокойтесь. Я что-нибудь придумаю.

— Придумай, Зоренька, придумай. Я жить не хочу. Поэтому и пью. Ты же знаешь, как мы с ней жили. Она такая хорошая, доченька моя. Что он сделал с ней? Зоренька, что?

— Мне нужно уехать. Я завтра вам позвоню. Только прошу, не пейте больше. Иначе у нас ничего не получится. Обещаете?

— Обещаю, Зоренька, обещаю. Я ведь не алкоголичка. Вот смотри.

Женщина схватила бутылку со стола и вылила содержимое в раковину. А Зорина подумала: «Не все еще потеряно». Она взяла под руку мать своей подруги и подвела ее к постели. Уложив, укрыла одеялом и, захлопнув дверь, вышла на улицу. Зорина вдохнула полной грудью холодный воздух, села в машину и поехала домой.

Глава 26

— Зорина! — в крайнем волнении кричала в трубку Антонина Юрьевна. — Аня в больнице!

— Вы где?

— В больнице. Жду, когда закончится операция.

— Еду!

Через двадцать минут Зорина вместе с Антониной Юрьевной нервно шагали по коридору хирургического отделения гинекологии. Женщина постоянно всхлипывала, вытирала слезы. Зорина обнимала ее за плечи и успокаивала.

— Никогда, никогда она больше не вернется к нему, — сквозь слезы повторяла Антонина Юрьевна.

— Это я виновата, я… — повторяла девушка. — Но она его так любила, страдала…

— Ничего не понимаю. Почему ты винишь себя?

— Понимаете, когда Аня забеременела, я посчитала, что у ребенка должен быть отец, и поговорила с Родионом… Но поговорила по-особенному, так, чтобы до него дошло. Ведь он был не готов к семейной жизни. А я смогла его убедить. Может, зря я это сделала… Теперь вижу — зря… Но ведь Аня была счастлива.

— Мы все были счастливы, Зорина. А как я была счастлива, пока не почувствовала, что потеряла дочь. Даже сегодня не могла ее поздравить. Да что там говорить, — махнула она рукой, — ты сама знаешь.

— А что он с ней сделал?

— Сама не знаю. Позвонила медсестра и сообщила, что Аня в тяжелом состоянии попала в больницу. Я все бросила и сюда. Думала, он тут, но нет, да и не придет, наверно.

Вскоре вышел доктор и сообщил, что Аня в реанимации. Ее здоровью сейчас ничто не угрожает, но ребенка сохранить не удалось. Доктор опустил голову и тихо произнес: «Стоял вопрос о спасении матери». Антонина Федоровна закрыла лицо руками и зарыдала.

— Пожалуйста, сделайте что-нибудь, — обратилась к доктору Зорина и взяла ее под руку.

— Сейчас медсестра сделает укол.

Когда Антонина Юрьевна успокоилась, Зорина повела ее на воздух. Они медленно шли по аллее, вдоль которой росли старые ивы, остановились только тогда, когда добрались до машины.

— Главное, жива, — сказала Зорина. — Жизнь продолжается, пройдет время, и все наладится.

В такие минуты Зорина умела концентрироваться, становиться более сильной, понимая, что кто-то другой нуждается в поддержке. И кто, как не она, должна предпринять все, чтобы трагедия ушла в прошлое.

Прошла неделя. Аня шла на поправку. Зорина приезжала к ней каждый день, стараясь не тревожить вопросами и воспоминаниями. Но однажды подруга сама решила начать разговор о том злосчастном дне.

— Зорина, я понимаю, ты ни о чем не спрашиваешь меня, чтобы не травмировать мою душу. Но теперь, когда все случилось, меня уже ничто не страшит. Я не боюсь его. Понимаешь, не боюсь! — повторила она утвердительно, будто говорила сама себе, добавляя