Минск 2200. Принцип подобия - Майя Треножникова

— Представь кнопку. Выключатель.

Авис кивнул. Декстра сложила руки на груди — любимая поза. Мышцы напряглись, а свежие раны тускло поблескивали влажными краями.

— Нажмешь — боли нет.

«Навсегда», — подумал Рони, но сейчас это не имело значения. Они ведь… пришли умирать. Умирать, но не страдать. Тао уже страдал, за них всех.

— Щелк.

Секунду спустя Авис глянул осмысленно.

«Спасибо», — телепатия, конечно. В отличие от Целеста, единственный способ общаться. Но для мистика — не имеет значения, верно?

— Отлично. — Рони хлопнул его по плечу и вновь перевел взгляд на ворота — камень и решетки казались прохладными, так и тянуло прижаться разгоряченным лбом. Он взлохматил волосы и прикусил палец.

— Теперь я могу идти.

Он ожидал — вновь набросятся, уже втроем. Целест со своими «когтями» (щеку гадко саднило), Декстра и Авис. Миллион раз — не делай этого. Зачем, если Амбивалент объявила приговор?

— Я должен. — Рони отступил, глядя исподлобья. Несколько отросших серовато-русых прядей закрыли глаза.

«Они понимают. Именно поэтому пытались остановить».

Декстра не меняла позы. Авис трогал шею, но смотрел куда-то наискось — на Целеста, быть может.

Тот молчал.

Молчал по-настоящему, Рони украдкой прикоснулся к сознанию напарника, теперь открытого ему постоянно — прочитанная книга, вроде так говорят, когда знаешь каждую мысль, эмоцию и каждый натянутый звенящей струной нерв.

Целест молчал, как молчат отключенные, пусто и мертво. Темнотой.

Из здорового глаза выкатилась слеза, неуместно крупная и блестящая, повисла на подбородке, и растаяла где-то на грязном воротнике. Вторая пробиралась по неровным впадинам коллоидных шрамов, и Рони зачарованно следил за ней.

— Я не хочу. Отпускать. Тебя, — сказал Целест.

Рони улыбнулся.

— Знаю. Спасибо. Но… — Он неловко дернул плечом. Неуклюжий пухлый коротышка, похожий на собственную размазанную в полдень тень.

Страшно? Нет. Страшно — это когда Цитадель рушилась, когда Декстра хлюпала лицом Целеста, когда Вербена танцевала и пела свою песенку. Невыносимо — когда Элоиза, обезумев, разорвала в клочья Винсента, а потом отрубила пальцы Тао; и когда потом дышала, прекрасная и нечеловеческая, как цветок, а Рони тянуло зажать ей рот и нос — всего на пару минут.

Теперь — ничуть.

«Дезинте…», — он не запомнил длиннющее Декстри-но слово. Зато помнил, что камни и песок просто исчезали. Им не было ведь больно. И ему не будет.

Он еще раз улыбнулся Целесту.

— …Но Вербена и правда зовет и ждет тебя. — И Рони шагнул к увенчанным гербом воротам, а растворился мгновенно, точно всю жизнь был призраком.

38

Теплым пухом шелохнулся ветер. Где-то шуршал пепел, перекатывались камни, еще дальше — гудели останки зданий, проржавелые или свежие сваи, бетонные плиты; между ними — разбрызганный сок вытоптанной травы, но она вырастет вновь, на каждой подошве по семени. И еще дальше — река, море, лазурная прохлада, ласковая смерть.

Ласковая.

Смерть.

«Рони ушел». — Целест шагнул следом и остановился.

— Рони, — произнес имя напарника. Теплой пушной лапой гладил перегорелый ветер, но Целеста морозило, от острых плеч до пяток в рваной обуви — содрогался от дрожи. Отрубили. Отрезали. Словно второй раз — Печать, собственное лицо он перестал чувствовать как две половинки целого, кусок Целеста давно сгнил где-то в развалинах Цитадели.

Но Рони-то был рядом. А теперь…

«Его нет», — мысль зияла. Целест взмахнул руками, будто пытаясь схватить кого-то невидимого, заставить рассеянного призрака воплотиться вновь.

— Рони.

Он закрыл ладонями лицо — гладкую кожу и волглые скелетные выемки. Полуликий. Половины не хватает.

Магнит без напарника — такой же урод, как отмеченный Печатью, а Целест — вдвойне.

— Он ушел, — сказал Целест, а потом обернулся на замолкшего навсегда Ависа и Декстру. Первый трогал шею, шарик кадыка, морщился. Он не чувствует боли, знал Целест, однако жить недолго. Некротизация болевого центра — только начало, Декстра и Рони предложили ему экстремальное «лечение»… но они все пришли умирать.

Все.

Рони тоже.

Когда Целест отнял руки от лица, на правой ладони расплылось слизистое пятно, светловатое для крови: слюна и немного сукровицы. За воротами по-прежнему тихонько бродили тени от фруктовых деревьев, переглядывались и кокетничали каменные изваяния, равнодушные и обнаженные, как Адам и Ева до грехопадения, и тускло подрагивало рыжим, оттенка волос Целеста, пламенем — в окнах. Вербена наблюдает? Она ведь любила Рони, хотя и подшучивала над ним. Почему она убила его?

«Вербена — Амбивалент» — универсальный ответ.

— Твой напарник был настоящим героем. — Декстра сняла бы шляпу, вспоминая архаичный ритуал, однако шляпы не носила. Вместо того коснулась плеча. — А теперь… нужно дальше.

«Конечно. Как и прежде. Тао — сжег себя заживо, Рони — позволил разрушить до последней… молекулы, вроде так называлась это в Архиве; ступенька за ступенькой. Эта машина работает на душах. Хорошее топливо ярко горит».

— Я иду. — Но когда Целест шагнул к воротам, Декстра отдернула назад:

— Нужно проверить.

Камней не осталось. Авис расшвырял их все, у него ладони в ссадинах, — Целест предположил, что камни сопротивлялись воле Амбивалента, в отличие от белобрысого мистика, который вообразил себя древним богом, героем, кем-угодно-как-он-посмел… «бросить меня…»

Декстра отодрала кусок грязной рубашки, заголив плоский, темный и тоже покрытый шрамами, как и остальное тело, живот. Ткань она скомкала и швырнула в ворота.

Ткань исчезла.

— С-сука.

Еще мгновение — и Декстру придется удерживать, а то набросится на ворота разъяренной тигрицей или просто драной кошкой. Пирокинеты не блещут выдержкой, Декстра — Глава (и старшая), но у всех свой предел.

Однако Целест остановил ее иначе:

— Не сюда. Другой вход.

Иррационально? Глупо — верить Амбиваленту, врагу. Амбивалент разрушила все, выпарила Тао в горсть махровобелого пепла, а Рони превратила в ничто. Де-зин-те-гра-ци-я. Длинное слово, почти как Ам-би-ва-лент.

Целест верил.

«Она ждет тебя».

— Мы никогда не ходили через главный вход, — пояснил он, пока пробирались к черному, а сам вспоминал стражей и неловкое опасение: заметят, отец или гости отца, незачем им наблюдать лишний раз сына-выродка, сына-Магнита. Интересно, сколысие из них были тоже… нелюдями?

Везде ложь. Вербена — исключение.

Авис отстал на полдесятка шагов, оглядывался, будто в поисках чего-то. Общался с Декстрой, похоже, — Целест не слышал его телепатических фраз, но Декстра пробурчала: экономь ресурс, хватит болтать. Авис облизывал губы, изредка сплевывая темную слюну.

— Здесь.

Целест остановился возле черного хода. Калитка приоткрыта, приглашающе и наивно, а запах разросшегося, обезумевшего, как сам Виндикар, — только жизнью, не смертью — сада хоть ножом режь, ножом или когтями из костей.

— Ты уверен? — нахмурилась Глава воинов.

— Да.

Целест повторил ее прием — оборвал рубашку, скомкал. В последний момент заметил небольшой камень, завернул его в грязную и шершавую ткань. Калитка тихонько скрипела от слабого ветра, а изнутри протягивали широкопалые ладони листья лопуха и стрелки дикого гороха.

Камень с рубашкой приземлились в самую гущу сорняков.

— Вербена приглашает нас, — прокомментировал Целест, распахивая калитку до предела.

Калитка скрипнула, когда Целест толкнул ее, и протяжный тоскливый звук отозвался такой же муторной горечью. Он приходил тысячи раз, скрываясь от отца и гостей отца, прячась и от матери — «у меня от нее мурашки», признался как-то Рони, и смутился, но Целест только кивнул. А в конце — приз, Элоиза и Вербена. Названые сестры.

Элоизы больше нет.

Рони — тоже. Отсутствие зияло, как дыра в собственной щеке.

По дорожкам разрослась трава: осока колола полуголые ноги, откуда-то проклюнулся и ершистый репей, Целест машинально отметил пару венчиков-семян на штанах; тщетно пытались выжить астры. До входа — около трехсот шагов, а до любимой лестницы — и того меньше. Напрямик привычнее. Поймут ли Декстра и Авис?

…И где они?

Целест обернулся и понял: в саду он один.

«Уничтожила», — свело болью, страхом и стыдом, где-то под горлом, в солнечном сплетении. Потом моргнул левым глазом (правый подсох и видел плохо): Декстра и Авис остались возле калитки и о чем-то спорили. Безмолвный мистик размахивал руками и подпрыгивал на месте; комичное зрелище.

— Что случилось? — Целест вернулся к спутникам.

Декстра сначала отмахнулась, потом скривилась, оска-ля зубы. Того гляди — врежет, опрокинет Ависа в прах и пыль или в гущу сорняков на грани «дезинтеграции», и не посмотрит, что не Глава для мистика.